Цивилизация
В российский прокат выходит караоке-комедия «Самый лучший день» — новая работа Жоры Крыжовникова (Андрей Першин), автора свадебных «Горько!» и «Горько! 2». Герой «Самого лучшего дня» — сотрудник ДПС Петя Васютин — собирается жениться, и для свадьбы уже все готово, даже невеста Оля, кассирша с бензоколонки. Но в самый ответственный момент Петя знакомится с поп-звездой Алиной Шепот, которая в пьяном виде врезалась в его служебную машину. В главных ролях в картине заняты Дмитрий Нагиев, Юлия Александрова и Ольга Серябкина, также в «Самом лучшем дне» снялись Инна Чурикова, Михаил Боярский, Елена Яковлева, Ян Цапник. «Газета.Ru» поговорила с Крыжовниковым о караоке, Боярском и Чуриковой, пьесах Островского и влиянии алкоголя на юмор.
— Как вообще возникла идея снять музыкальное кино?
— Это наш родной, советский жанр. Мы не открываем что-то новое, скорее возвращаем хорошо забытое старое. Вот у Гайдая в «Бриллиантовой руке» сидят Никулин и Миронов, который делает пасс руками и начинает петь на совершенно пустой палубе. А у нас музыка возникает в те моменты, когда ситуация соответствует пению: героиня едет на велосипеде в наушниках и подпевает, веселые герои едут в машине и поют и т.д.
— Не могу не спросить, как был придуман и сделан снятый одним кадром номер на «I Will Survive»?
— Мне хотелось сделать разные номера, чтобы в них была разная фактура. Не помню, в какой момент я решил снимать этот номер одним кадром, но это нужно для эмоционального восхождения. Хотелось сказать: «Да все будет нормально! Выживем!» Песня же как раз об этом. Русской идентичной не нашлось.
— Разве что Верка Сердючка, но она у вас уже была в «Горько!».
— Ну да, (поет) «Хо-ро-шо! Все будет хорошо!» Но там другой смысл: накатил — и все нормально. А «I Will Survive» — это песня преодоления. Снять получилось потому, что мы не побоялись потратить время и деньги на репетиции. Нашли подходящий район, сгоревший дом. Шагами промерили пространство, провели автомобильную репетицию. Потом репетицию с каскадерами, потом — с артистами. Итого три дня.
Еще мне хотелось сделать несколько инъекций безумия, поэтому в какой-то момент появились тромбонистки.
Потом мы сняли семь дублей, и предпоследний получился идеальным. Если бы мы, как это водится в российском кино, попытались сделать все за полдня, то ничего бы не получилось
— Я читал, что вы обещали снять мюзикл уже тогда, когда выходил «Горько!».
— Ну, насчет мюзикла я оговорился, это другой жанр. А первый вариант сценария действительно был написан уже тогда, но он долго согласовывался с Тимуром Бекмамбетовым. Дело в том, что мне было принципиально снять именно Инну Чурикову, Михаила Боярского и всех остальных актеров: в фильме заняты ровно те артисты, которых я видел в этих ролях. Долго ходил, лично договаривался с каждым, вовлекал в проект, для чего иногда даже пел нечеловеческим голосом. Для меня лично музыка — это аттракционная часть фильма. Но нужны были сцены, в которых зритель сопереживает героям, а это невозможно без хорошей актерской игры. Вот, скажем, разговор Нагиева и Боярского — сына и отца — это могли сыграть только они.
— Сложно было договариваться, например, с Чуриковой?
— Я с замиранием сердца отправил ей сценарий, и она ответила, что ей интересно. Приехал к ней с трясущимися руками, захожу, а она меня спрашивает: «А вы спортсмен?» На мне какая-то спортивная кофта была. Она все время разговаривает в такой ироничной манере. Я ей объяснял, что это кино по Островскому, что я ученик Марка Анатольевича Захарова. В общем, убеждал, что ее участие даром не пройдет. Инну Михайловну можно убедить только историей, и тут нам это удалось.
Кроме того, она очень хотела спеть, и мы пообещали дать ей эту возможность.
В одной из сцен она попросила дописать для нее несколько реплик — очень удачных, и их бы не было, если бы с нами не было таких артистов. Боярский тоже очень круто включался в процесс. В сцене сватовства, например, он должен был спеть одну частушку, а в результате я не мог его остановить — он пел вторую, третью вместе с толпой актеров… Плюс у него есть какая-то потрясающая интонация хорошего советского кино. Когда снимали сцену разговора с сыном, мы за плейбэком все просто замерли. Не знаю, как ему это удается.
— А как «Самый лучший день» вырос из пьесы Островского «Старый друг лучше новых двух»?
— Я ставил эту комедию в театре в 2009 году, перенес ее действие в наши дни и вдруг понял, что это кино. У меня начали возникать картинки, представил дорогу, по которой едет герой… Вспомнил какие-то придорожные кафе, понял, что мать героя содержит одно из них.
В спектакле уже, кстати, было несколько песен — «Зеленоглазое такси», «I Will Survive», но никаких масштабных номеров, конечно, не было.
В общем, я написал поэпизодник, представил проект в 2012-м на питчинге «Кинотавра». В итоге сценарий попал в «Базелевс», а мы уже начали делать «Горько!». В какой-то момент Бекмамбетов спросил, что я собираюсь делать дальше, и мы вспомнили этот проект. Я дописал сценарий, который на тот момент был еще сыроват, и в итоге все сложилось. Но фундамент остался тем же — очень приятно, когда зрители смеются над репликами Островского. Вообще, это «бальзаминовский цикл». Сам по себе Бальзаминов — это же типично русский персонаж. Иван-дурак или Емеля, который обрел свое счастье, потому что изначально вообще ничего не хотел. Смысл сказки ведь в том, что счастье досталось самому ленивому. Такая русская мечта — а может быть, и реальность. Ведь во что верит русский человек, россиянин? В то, что если ты будешь просто стараться не делать зла, то рано или поздно тебе улыбнется фортуна, произойдет та самая ирония судьбы. Вспомните «Афоню», которого я пересматриваю перед каждыми съемками.
Герой Куравлева не сексуален, он не миллионер, он не авторитетный — я даже не знаю, каким своим свойством он мог заслужить любовь героини Симоновой.
— Ну да, просто хороший человек…
— Именно. Причем хороший где-то в глубине души. Ведь когда ему совсем плохо, он пользуется Симоновой без всякого зазрения совести.
— Расскажите, как вы выбирали песни.
— Когда я понял, что герои будут петь, название проекта еще было «Старый друг лучше». И тут возникла песня «Самый лучший день». И это ощущение, что самый лучший день был вчера, что я вчера был счастливым, просто не понимал, — важная тематическая сторона этой истории. Потом я понял, что героиню Чуриковой зовут Любовь, а значит, они должны петь «Маму Любу». И так далее. Это «петелька-крючочек», одно за другое цепляется. Мимо песни «Я люблю тебя до слез» вообще нельзя пройти... Пьяные люди — и я сам в пьяном виде — обязательно поют «Луч солнца золотого». В общем, я просто начал копать историю, и на нее нанизались все эти песни, сами пришли.
— А жанр караоке-комедии вы как придумали?
— Персонажи запели очень органично, сообразно замыслу — в этом не было жанровой задачи.
А поскольку у нас нет оригинальной музыки, там звучат «песни, которые вы знаете». Поэтому это караоке-комедия.
В караоке люди поют песни, которые помогают им высказать то, что они не могут сформулировать. Песню поставил, сделал погромче — и сразу понятно, как сильно любишь (смеется).
— Кстати, почему вы не стали сочинять оригинальный музыкальный материал?
— Это не соответствовало бы нашим персонажам, нашей фактуре. Они поют то, что поется уже года два-три, а то и дольше — как песня Анны Герман «Один лишь раз».
— Значительная часть «Самого лучшего дня», как и «Горько!», снята ручной камерой и мобильным телефоном. Почему вы не стали менять эту знакомую по вашим прошлым фильмам технику на более традиционную?
— Когда мы начинаем работать, мы всегда ищем, никаких готовых ответов у меня нет. Но изначально была концепция «камера-очевидец», чтобы люди почувствовали правду, поняли, что есть такие люди и такие ситуации. В сцене сватовства тоже все ровно так, как в жизни: именно с такими текстами принято сватать невест на юге России. А с технической точки зрения эффекта достоверности мы добились, показывая происходящее так, будто человек стоит рядом и смотрит. Поэтому он может подходить, отходить, вертеть головой. Первым это сделал Годар, а потом по его стопам в этом смысле пошел фон Триер с «Догмой». То есть фактически я говорю, что показываю только самое интересное, выкидывая ненужные подробности.
Обычно в кино авторы пытаются сделать свое присутствие незаметным, а я принципиально не скрываю, что у этой истории есть рассказчик.
— «За счет монтажа и документальной манеры складывается ощущение, среди прочего, антропологического исследования» — такая формулировка звучала в одной из рецензий на «Горько!». Вы вообще любите своих героев или они для вас просто предмет анализа?
— Люблю, конечно. Тут очень важно мое ощущение того, кто я и откуда. Многие соотечественники предпочитают считать себя западниками и наследниками Рюриковичей. А у меня один прадед — директор колхоза, другой — директор сельской школы, а дед — играл на гармони, собирал классическую литературу и читал бабушке вслух «Крейцерову сонату». И я этого не то чтобы не стыжусь, я этим горжусь. Если бы я мог, то очень хотел бы с ними поговорить. Мне эти люди глубоко симпатичны. Я смотрю на фотографию своего прадеда Степана Першина, и мне он нравится. Это человек с гордостью, смотрящий прямо, по его взгляду понятно, что он уважает себя и умеет уважать других.
— Но герой Боярского вряд ли читал бы героине Чуриковой Толстого…
— Да, вряд ли. Но эти люди искренние, открытые. Я знаю, что если бы мне было очень плохо, то мог бы прийти к ним и они бы мне помогли.
— Не боитесь, что из-за резкого монтажа зрителю будет некомфортно и непонятно, что происходит?
— Прошли первые показы. Люди поют. Неужели, если бы им не было понятно, они пели? Что касается принципа съемки, то расскажу такую историю.
Мама моего соавтора по «Горько!» Алексея Казакова не поняла, что все события снимает один из персонажей, — для нее это обыкновенное кино.
Вопросы обычно возникают у тех, кто понимает технологию и видит, что она нарушена: у нас нет ни одного объективного кадра. Причем сцену сватовства мы снимали двумя способами — камерами и телефонами. В итоге сцена была смонтирована из материала с телефонов. У нас несколько таких сцен, снятых самими актерами. Дмитрий Нагиев сам снимал сцену задержания нашей антагонистки, певицы Алины в исполнении Ольги Серябкиной.
— Недавно вышла еще одна новогодняя комедия — «Страна ОЗ» Василия Сигарева, который в интервью рассказывал мне, что русский человек не умеет узнавать себя на экране. Вы согласны с этим?
— Знаете, я на Первом канале ставил несколько выпусков «Большой разницы», и в какой-то момент артисты сделали пародию на меня. Было очень смешно, но героя я узнал только после того, как мне объяснили, что это я себя так веду. Узнать себя психологически очень сложно, это правда. Другое дело, что, скажем, писатель Захар Прилепин утверждает, что «Горько!» — это неправда, что русские люди так себя на свадьбах не ведут. Вот про что книжки надо писать.
— Для вас вообще, кстати, принципиально, что во всех ваших фильмах герои много пьют?
— Нет, конечно. Хотя алкоголь — это комедийный триггер, который включает в людях то, что в трезвом виде им удается прятать. В «Самом лучшем дне» герой Нагиева, когда выпьет, становится смелым и хорошо поет.
В той же «Иронии судьбы» это такой же триггер — для того, чтобы герой в бессознательном состоянии оказался в чужой квартире.
Про большинство комических персонажей мы бы вообще ничего не узнали, если бы они не выпили 50 граммов, которые выпустили их демонов. Комедия, по Аристотелю, — «про безобразное, но без боли». Материал комедии — глупое, нелепое, неумелое, а не белое, пушистое, голубоглазое и светловолосое. Это драма может рассказывать про очень красивых людей в трагических обстоятельствах, а комедия не может. Если мы будем снимать про пушистое, то перестанем быть смешными — что часто происходит с новогодними комедиями наших конкурентов. Они пытаются быть милыми, вызывать милую улыбку. А смех рождается не от милоты, а от того, что человек врезается головой в косяк открытой двери, — на этом кинокомедия строится со времен Чаплина. Разумеется, можно снять комедию, в которой герои не будут пить. Совсем. Но в «Самом лучшем дне» речь идет о празднике. А русские люди привыкли перед праздником, во время праздника и после праздника подкреплять радостное настроение алкоголем. Это вообще очень важно: у нас мало случаев, в которых человек может позволить себе праздник, карнавал. Новый год остался единственной ситуацией, когда мы можем заговорить на улице с незнакомым человеком.
А для того чтобы почувствовать себя обществом, необходимо найти возможность быть вместе не через страх или паранойю, а через радость.
— У вас почти все действие происходит весной и летом, в какой момент вы решили сделать эту историю новогодней?
— Почти сразу. У Островского все действие, разумеется, разворачивается за три дня, а нам нужно было, чтобы между событиями прошло время. Мне лично очень хотелось добавить новогодней фактуры и увести сюжет в праздничную условность индийского кино и там уже вдоволь натанцеваться. С другой стороны, звучащая в финале песня Боярского «Спасибо, родная» в контексте сюжета мне кажется очень важной. Это песня благодарности женщине за то, как много она для него делает. Потому что по-настоящему счастливым мужчина может быть, только если найдет свою женщину.
