Цивилизация
Приехали в гости старые приятели, муж с женой, — года два с ними не виделись, хотя в свое время чуть не все праздники проводили вместе. Выпили за встречу, конечно. И как-то в разговоре невзначай выяснилось, что у них никогда не было общего семейного бюджета. То есть на ребенка, пока он был маленький, они скидывались, конечно, но в принципе каждый держит свои заработанные деньги в отдельном кошельке и тратит по своему разумению.
«Сейчас, когда ребенок давно вырос и живет отдельно, все стало еще проще», — рассказали приятели.
Никто никого не упрекает за бессмысленные траты, за то, что «мало зарабатываешь», никто ни перед кем не отчитывается, куда деньги дел. Полная финансовая свобода.
«Но были же трудные времена, когда каждый из вас терял работу, как же вы тогда жили», — не удержалась от вопроса. Ответили: «Брали в долг друг у друга. Естественно, без процентов...»
Я была потрясена. Даже разговоры о «судьбах Родины» отошли на второй план. В нашей семье (хотела написать, из века в век, хотя на самом деле помню только, как это было у родителей) заведено, что все заработанные членами семьи деньги лежат в общем кошельке и мы совместно решаем, на что их тратить. И для меня иной подход к семейному бюджету оказался чем-то сродни крушению устоев. А приятели на одну минуту даже показались совсем не теми добрыми и хлебосольными людьми, которыми я их знаю больше 20 лет...
Это же как ловко они притворялись нормальными, а сами друг другу в долг давали, промелькнуло в голове.
Слава богу, морок длился только минуту. Даже немного неловко стало, когда взглянула на себя со стороны: вот уж, действительно, открыла для себя избитую истину, что в каждой избушке свои погремушки.
Зато этот эпизод помог взглянуть чуть иначе на то, что происходит сегодня в нашей большой семье — той, что называется нация и которая состоит из миллионов конкретных семей со своими устоями и «погремушками».
Вот Андрей Кончаловский в своем интервью пытается дать определение, что такое «культурный код русской нации». По его мнению, «у нас крестьянское сознание. У русского человека добуржуазные ценности: своя рубашка ближе к телу, не трогай меня, я тебя не трону... Крестьянское сознание — это отсутствие желания принимать участие в обществе. Все, что за пределами интересов семьи, в лучшем случае вызывает равнодушие, в худшем — враждебность. Возникновение буржуазии в Европе породило республиканское сознание. А республика — это общество граждан. В России республиканское сознание было всего в двух городах — Пскове и Новгороде. Все, больше никогда и нигде. Впрочем, и эта колыбель была задавлена».
В чем-то с ним можно согласиться, за исключением главного: кажется, именно сегодня в этой большой российской семье с крестьянским сознанием происходит смена формата.
Очень многие как раз перестают быть равнодушными, замкнутыми только на себя и очень даже хотят солидаризоваться с обществом по самым разным поводам, да навыка нет.
Непривычно, неудобно, не знаешь, какие слова подобрать, делаешь многое невпопад, часто по башке получаешь... В общем, все проблемы пубертатного периода. Ну и государство, конечно, не сильно в развитии этих самых навыков солидаризации помогает — скорее, наоборот. Будь у нас другое отношение к НКО и волонтерам, в которых видят все чаще иностранных агентов, чем национальных помощников, и процесс пошел бы побыстрее. Но он все равно идет — с помощью государства или без него.
Главный двигатель перемен здесь — тот самый пресловутый интернет, который действительно дошел до самой отдаленной деревни. Лавочки у забора, на которых раньше три бабки вырабатывали этические и вкусовые стандарты своей деревни, сегодня превратились в лавки без границ, где одновременно может заседать бабок сколько угодно.
А чем больше бабок, пусть они даже самые дремучие и темные, тем шире их общий кругозор.
Потому что у одной бабки — внук-инвалид, благодаря которому она выучила слова «безбарьерная среда» и «гуманизм», чтобы давить ими на чиновников. У другой — непутевая дочка эмигрировала в Европу, и она недавно ездила к ней погостить, не обнаружив там людей с песьими головами. У третьей — вообще два гея вот уже третий год дачу на лето снимают, и ничего: «Нормальные вежливые ребята. Всегда платят вовремя и по дому, если чего, помогают...»
Крестьянское сознание (чтобы было, как у меня в избе, и более никак) крепко устоями, основанными на личном опыте. А когда личный опыт становится богаче, будь то путешествия по миру или путешествия по сети, видоизменяются и устои. Нормальный процесс. И ничем он в России не отличается от того, что проходили многие другие страны. Только еще совпал с временами взрывной информатизации, вот искры и полетели по всей виртуальной и реальной поверхности глобуса.
А слова режиссера про «культурный код русской нации» как некий неизменный алгоритм, раз и навсегда определивший судьбу нации, — это, скорее, проблема закостенелости устоев самой семьи Михалковых. Может, им просто удобно жить с убеждением об особой детской / рабской ментальности русского народа, которому всегда нужен строгий родитель, и не хочется верить, что жизнь идет вперед и ребенок рано или поздно вырастает.
Может, потому так старомодно-нелепо выглядят и недавние патриотические эскапады Никиты Михалкова в адрес Ельцин-центра. Один из самых современных музеев истории страны действительно заговорил с посетителями на новом языке. Да еще заговорил о том, как свобода (во всех своих проявлениях — от бытовых до политических) формирует новых ответственных граждан, и это страшно потрясло тех, кто уверен, что русские люди дальше своей избы не глядят и любая свобода для них не более чем анархия. Вот и начали «кодом русской нации» отмахиваться: чур меня... И кто тут, спрашивается, больше не уважает свой народ?
Реакция части общества на трагедию с Ту-154, на мой взгляд, еще один яркий пример болезненной смены формата с «крестьянского» на «республиканский», или, скорее, «общегражданский».
Все больше людей считают важным проявить свои эмоции по поводу общенациональной беды. Это уже как минимум неравнодушие.
Да, пока в день траура в соцсетях граждане яростно банили друзей и наживали врагов, толпы москвичей и гостей столицы безмятежно гуляли на залитых огнями рождественских базарах. А кто-то справлял день рождения или отмечал корпоратив. И что? О чем это говорит? Что им не было жаль погибших людей? Да нет, конечно. Лишь о том, что все мы разные и выражаем печаль по-разному и что необязательно делать скорбное лицо, главное, чтобы в душе жила искренняя жалость к каждой человеческой жизни.
А заставлять всех «скорбеть в ногу» так же нелепо, как заставлять всех выпивать и закусывать на могилах.
Ну есть такая довольно странная традиция на Руси, и что? А если человек не пьет? Или считает, что помянуть родных и близких можно и другим способом? Что с ним делать? Сразу лишать гражданства или сначала вызвать на товарищеский суд и заклеймить позором?
Конечно, тут напрашивается контраргумент: дескать, сам можешь не пить, но и в чужие поминальные рюмки не плюй и на могилах не пляши. Это вандализм, и статья такая в УК есть. Все правильно. Здесь и надо искать консенсус. Но его поисками мало кто занят — большинство пока закидывает друг друга постами ненависти и доносами в Следственный комитет.
Желание заклеймить тех, кто не скорбел, лишить гражданства, уволить с работы — это обратная сторона отсутствия в стране нормальных общественных институтов.
Я верю, что многие граждане искренне хотят хотя бы на что-то в стране влиять, что им давно тесно в своей избе и на своих страничках в соцсетях, но куда бежать, куда нести эту свою общественную активность, когда государство относится к ней в лучшем случае подозрительно, а в худшем — приравнивает слово «активист» к двушечке... Сразу оговорюсь, здесь я пишу именно об искренне неравнодушных, а не о тех, кто на зарплате. И, кстати, подозреваю, что самые гнусные вещи последних дней вроде призывов к лишению гражданства и т.д. делают именно последние. Хотя и просто дураков тоже наверняка хватает: страна большая.
И все равно возможности для тех, у кого сердце болит, есть. Упал самолет. Погибла треть состава замечательного оркестра, утонули инструменты — этому музыкальному коллективу наверняка не помешает помощь. Обезглавлен фонд Елизаветы Глинки — волонтеры нужны ему сегодня больше, чем обычно. Да и другим фондам, которые в эти предновогодние дни пакуют подарки для одиноких стариков, сирот, больных, важен каждый неравнодушный человек.
Нет денег или чужды благотворительности — можно потратить свой гражданский потенциал, например, на защиту московской 62-й онкологической больницы, которую сейчас как раз оптимизируют — боюсь, в ходе этой оптимизации мы потеряем российских граждан еще больше, чем в терактах...
Или, наконец, возмутиться распределением президентских грантов. Как пишет благотворитель Митя Алешковский, «мне больно от осознания того, что россияне не против того, чтобы ИХ деньги государство отправляло на забег Москва – Пекин (9 млн руб.), автопробег от Калининграда до Владивостока (3 млн руб.), мотоциклетные паломничества (3,1 млн руб.), а также на «комбинацию научного исследования и полевого экспертного опроса с целью выявления особенностей аксиологического ряда населения стран Евразийского экономического союза с последующим формированием инструментария продвижения идеологии евразийской интеграции на основе традиционных ценностей, эстафеты поколений и сохранения памяти Победы» (6,5 млн руб.). Мне больно не от того, что деньги отправляются в никуда, а от того, что людям до этого нет дела».
Конечно, для такого проявления неравнодушия нужно как минимум выйти из своей зоны комфорта, оторваться от компьютера. Понять, на что ты готов, а на что пока нет. Найти единомышленников. Почувствовать себя гражданином, а не только подписантом челобитных. Удается это пока очень немногим. Но и большинство подтянется, обязательно — сейчас вот только условные бабки на интернет-лавке еще немного расширят свой общий кругозор (в том числе его очень развивают и подобные моральные споры, и информация о том, кто получает гранты из бюджета), и дальше двинемся.
А власть, если хочет, пусть тоже подтягивается — сегодня парадоксальным образом именно там, на мой взгляд, сосредоточились люди с тем самым устаревающим на глазах «русским крестьянским кодом», о котором говорит Кончаловский. Или, может, они просто интернетом не владеют, не знают, что мир давно уже шире их традиционной избы?
