Фингал надежды

Однажды я проснулась и обнаружила, что у меня подбит глаз.

Во всем, конечно, виноват кот. Когда в ночи кота одолевает жажда, он находит на тумбочке мой стакан с водой и принимается шумно хлебать. Ты просыпаешься. Ты тоже хочешь пить. Встаешь и, вытянув руки вперед, печальным зомби бредешь на кухню, стараясь не разбудить мужа, не треснуться о комод и не пнуть кота, который крутится под ногами. Технология, отработанная годами. Но рано или поздно она дает сбой. И на твоем пути возникает приоткрытая дверь, в которую ты аккуратно входишь лицом.

Вот такое было происхождение моего синяка, который к полудню окрасился, как говорится, багрянцем, а вечером, по словам подруги веб-дизайнера, «ушел в темную мадженту». Гугл доложил, что в ближайшие две недели меня ждут все оттенки синего, зеленого и желтого. И я поняла, что отсидеться дома не получится.

Придется как-то жить и социально функционировать с фингалом.

Ну чего такого, думала я, крадясь к мусоропроводу, люди в гипсе ходят, и ничего. Я сама с флюсом ходила, и ничего.

— Ничего себе! — ужаснулась соседка, которая, кстати, в свое время очень сочувствовала моему флюсу. — Это твой тебя так?

Я вспомнила тяжкий вздох «своего», который предвидел такую реакцию общественности, и бросилась на защиту репутации семьи.

— Об дверь долбанулась.

Скептически поджатые губы соседки заставили меня достать косметику и попытаться закрасить фингал. После чего я стала выглядеть так, словно у меня подбиты оба глаза. Спасибо прекрасной московской весне с дождями и снегом, темные очки тоже оказались бесполезны. И я смирилась, утешившись тем, что такого рода опыт может стать могучим источником познания жизни.

И вот что я вам скажу:

в глазах окружающих синяк на женском лице — это примерно как ВИЧ-инфекция. Девять человек из десяти уверены, что в его появлении виноваты вы сами.

Версии случайной травмы, разбойного нападения и неудачного похода к пластическому хирургу если и рассматриваются, то исключительно как ваша неубедительная попытка скрыть факт домашнего насилия.

Но что самое удивительное, тот один из десяти, кто допускает, что вас, возможно, не избил муж, что вы, возможно, неудачно потренировались в спортзале или стали жертвой «укола красоты», — этот «один» почти всегда мужчина.

— Склера чистая, повреждений мягких тканей нет, — деловито оценил мой пурпурный фингал приятель с медицинским образованием. — Недели через две будешь как новенькая.

— Бланш как бланш, — пожал плечами условно дружественный алкаш, сшибающий мелочь у супермаркета. — Тоже мне.

А сотрудники «Мосводоканала», которые перекопали двор и к которым я пришла с просьбой не долбить хотя бы в обеденное время, уважительно сказали: «Ладно, не будем. Вон вы какая… буйная. То есть харизматичная».

В общем, у мужиков моя подбитая, отливающая королевским пурпуром личность не вызвала ни ужаса, ни жалости, ни, будем откровенны, сколько-нибудь заметного интереса.

А вот с женщинами все оказалось значительно более драматично. Они ужасались. Они ни секунды не сомневались в авторстве фингала. И в абсолютном большинстве винили меня.

Если бы причины, почему женщина сама виновата в домашнем насилии, принимали участие в Олимпийских играх, пьедестал почета выглядел бы так: «довела» — золото, «допустила» — серебро, «не ушла немедленно» — бронза. Причине «он тебя ударил и все еще живой» — специальный утешительный приз.

Новость хорошая:

никогда в жизни я не получала столько сочувствия и предложений помочь, как в первую неделю обладания фингалом.

Аптекарша, к которой я зашла за витаминами, украдкой сунула мне какую-то ветхозаветную мазь и прошептала:

— Каждые четыре часа на ваше этсамое… И… этсамое… примочки.
— Гнать его, а не примочки! — включилась в беседу боевая пенсионерка со слухом как у рыси.
— Широкие все какие! — возмутилась молодая мать из очереди. — А куда гнать, если она, может, сама иногородняя!

В интернете за меня взялись радикальные феминистки. Мягко объясняли, что стыдно должно быть не мне, а тому, кто меня ударил. В ответ на обоснованные сомнения в том, что деревянная дверь способна на эмоции, говорили, чтобы я прекратила врать, прежде всего самой себе, что абьюзер не останавливается, что это только начало, и если я немедленно не начну себя защищать, то жизнь моя превратится в ад.

Ко мне подходили на улице и молча совали в руку бумажки с телефонами «укрытий», «приютов» и даже одного монастыря, где я буду в безопасности.

Хрупкая девушка вышла за мной из вагона метро и, перекрикивая шум поездов, рассказала, что тоже прошла через зависимость от бойфренда, который распускал руки, но сумела это преодолеть. «Вы поймите, это не любовь, это болезнь, — втолковывала она. — Вы жизнью своей рискуете!»

К концу недели фингал начал синеть, а я — подумывать о том, чтобы распилить проклятую дверь болгаркой, облить останки жидкостью для снятия лака и сжечь. Муж, выходя со мной на люди, стал ежиться под ледяными взглядами встречных женщин: как мне объясняли некоторые из них, высказать ему прямо они опасались из заботы обо мне — «Он ведь потом на вас отыграется». Но и пройти мимо моего подбитого глаза совсем безучастно они не могли.

Последним залпом стал паспортный контроль в аэропорту. Муж прошел первым, я — за ним.

— Очки снимите, пожалуйста, — устало попросила сотрудница пограничной службы. — О Господи.
— Это дверь, — безнадежно сказала я.
— Ну конечно, — так же безнадежно отозвалась сотрудница. — С мужем едете?
— Это дверь!!
— Да дверь, дверь, — она с явной неохотой шлепнула печать. — Вы там поосторожнее, на отдыхе… с дверями. Телефончик консульства поискали бы. На всякий случай. Счастливого пути.

Я сидела в самолете и думала о том, что за время жизни с фингалом моего мужа называли абьюзером, меня — пьющей женщиной со скверным характером и зависимой женщиной вовсе без характера. И все же мне кажется, что мы как общество движемся в правильном направлении. Какой бы я со своим «фонарем» ни была в глазах других женщин, какие бы ужасные пороки они мне ни приписывали, ни один из них не был признан оправданием побоев. Даже сакраментальное «довела» медленно, но верно меняет коннотацию.

«Довела» больше не равно «заслужила» или «он имеет право». «Довела» — значит, живешь с мужчиной, который не умеет контролировать себя.

Кажется, до нас начало доходить, что семейное насилие — отнюдь не удел маргиналов. Что такое может случиться с каждой. Что нормально одетая женщина за рулем хорошей машины может прятать под косметикой и темными очками отпечаток домашнего ада.

Да, мы все еще перекладываем на жертву большую часть ответственности за насилие. Но мы хотя бы больше не стыдимся признавать сам факт его существования. И это очень большой шаг вперед.

Женская солидарность в контексте домашнего насилия пока небезусловна, небезупречна и немонолитна. Но все же она уже существует — пусть и с оговорками, упреками, разборками и обвинениями. В главном-то мы все, и битые, и небитые, сходимся: домашнее насилие — это плохо, и с этим надо что-то делать. По крайней мере, не проходить равнодушно. Не отводить глаза и не делать вид, что ничего не происходит. Это ведь самое важное: знать, что другие женщины на твоей стороне.

Даже если тот, кто причинил тебе боль, — дверь.