Цивилизация
«Их не интересует ни какой-то человек здесь, ни какой-то ребенок там. Только абстракции будоражат их: раса, земля, Фольк, Ланд, Блут, Эрде. Абстрактное для них реально, реальность невидима. Это их чувство пространства и времени».
Эти слова произносит Рудольф Вегенер, герой романа Филипа Дика «Человек в высоком замке», впервые опубликованного в 1962 году. С той поры минуло более полувека, распадались империи, умирали президенты и генеральные секретари, начинались, сворачивались и снова начинались «Звездные войны» и прочие атрибуты «холодной войны» — а удивительное отчуждение людей от реальности не перестает завораживать.
Онемевшая вдруг действительность то и дело уступает свое место не только абстракциям, но и откровенным выдумкам, провокациям, фейкам — и красочность последних пленяет настолько, что политика из «искусства возможного» превращается в самое настоящее Зазеркалье.
31 октября, выступая на заседании Совета по межнациональным отношениям, Владимир Путин заявил, что в России «можно и нужно начать реализовывать закон о российской нации». Идея поддержки подобного национального проекта президентом уже высказывалась, а в апреле была даже учреждена соответствующая премия — «За вклад в формирование российской нации», однако призывов к законодательному учреждению нации в речах политических лидеров пока не встречалось.
Почин, впрочем, был поддержан очень быстро, и уже 1 ноября в своей речи на Всемирном народном русском соборе с такой поддержкой выступил не кто-нибудь, а, конечно же, Ирина Яровая. «Мы смогли создать российскую нацию», — твердо констатировала она, и
это, вероятно, было самым оперативным исполнением начальственных поручений в истории.
«Сила народного духа порождает непобедимых», — продолжала вице-спикер, и здесь, наверное, речь идет о том «золотом стандарте и стандарте видения», который, по мнению госпожи Яровой, «уже давно» успела выработать для всех граждан страны Русская православная церковь.
Главное в происходящем, впрочем, не уровень самоуверенности или энтузиазма, которые привычно приводят наших законодателей к проектам, где важны не конкретные, а некие воображаемые дети в вакууме. Важно искаженное представление о самом национальном проекте, воплощенное в словах еще одного человека — одного из идеологов законопроекта, завкафедрой РАНХиГС Вячеслава Михайлова: «Российская нация должна быть зафиксирована на конституционном уровне (…) цель нашего законопроекта — русская нация и ее объединение».
Показателен здесь даже не выбор маркера «российский», к которому нас так часто подталкивали последние годы, а сама идея нации как цели, а не как средства.
В феврале 2016 года, помнится, нашей «национальной идеей» с подачи президента стал «патриотизм»; до этого мы свято верили то в «вертикаль власти», то в «стабильность», то в «суверенную демократию», то в «модернизацию», и общим у всех этих категорий было одно — российская действительность слабо зависела от подобных тотемных камланий. Теперь вот на очереди «нация», причем, судя по начальственному рвению, благосостояние и достойная жизнь населения в священном движении к светлым идеалам вновь окажутся вопросом второстепенным.
Ведь суть высказываемых идей о величии российской нации для большинства ораторов состоит вовсе не в прогрессе, справедливости или достижении какого-то нового качества жизни — используя терминологию стоиков, можно сказать, что lekton подобной велеречивости совершенно иной. Причина этого в том, что наша бюрократия в совершенстве овладела многими умениями, но одним — в масштабе совершенно гротескном:
кто-то умеет из ничего делать скандал и салат, а наши чиновники, будто фокусники, умеют извлекать из темной шляпы неопределенные понятия, привлекающие бюджетные средства.
Бывшие и нынешние депутаты не собирают более деньги на пропитание после шестидневной голодовки — нет, средства идут где на «русский мир», где на «проектные офисы», где на «единство российской нации» поперек с «традициями малых народов». Были бы деньги, а поводы их освоить появятся.
Оттого, как ни печально, нация, русской ли она будет, российской или, к примеру, тральфамадорской, значит для чиновника не больше, чем хорошо выученный билет на экзамене по туманной дисциплине, необходимой для получения повышенного довольствия, — вызубрил, выступил, забыл. Как в советские годы для ленинской стипендии нужно было заниматься общественной работой и иметь пятерку по диалектическому материализму, так в ближайшем будущем надо будет в совершенстве владеть искусством разглагольствования о российской нации: идеологии приходят и уходят, а страсть к имитации бурной деятельности остается.
Параллель с недавним прошлым здесь, между прочим, совершенно не случайна — тот же Михайлов указывает, что «еще в СССР существовало понятие «советский народ», и без ответа тут остается, собственно, главный, пусть и риторический вопрос, который возникает после такого замечания: а далеко ли этот самый «советский народ» уехал?
Судя по большинству постсоветских республик, еще в счастливое застойное время он потихоньку собирал вещи на скорый поезд в один конец: братский интернационализм то и дело уступал место дремучей архаике, а воспроизводство идеологических схем представляло собой, по сути, знаменитый «генератор речей» — сотрясание воздуха происходило исправно, но обернулось бесславной кончиной всех кафедр, за которыми оно происходило.
Вопреки распространенному в околоконсервативных кругах мнению, бесконечный поиск «духовных скреп» раздражает немалую часть общества вовсе не постановкой такого рода задачи — напротив, очевидно, что без коллективно разделяемых ценностей ни одно общество, а в особенности «многосоставное», существовать не может. Злит в этом процессе другое: идеологическая гора, то и дело стремящаяся обвалиться на все новые промилле бюджета, с пугающей регулярностью рождает даже не мышей, а невнятные безжизненные химеры, одно созерцание которых вызывает удивление и оторопь.
Это за ними сиротливо толпятся действительно важные и значимые вопросы — социальное расслоение, бедность, развал инфраструктуры, замерзающие в домах люди и неопределенность в вопросах образования, науки и даже пенсионного обеспечения. Химеры же предлагают нам забыть обо всем этом — и, как говорил все тот же Рудольф Вегенер, создателей таких проектов отличают «духовная слепота, полное отсутствие знаний о других и полная неосознанность того, что они причиняют другим».
Вот и получается, что, пока Amazon снимает сериал «Человек в высоком замке», нас предпочитают знакомить с наследием Филипа Дика в немного ином ключе.
Автор — научный сотрудник факультета политологии МГУ
