Цивилизация
Допустим, вы обыватель. А все мы, если не обращать внимания на бездны вселенных в нас и всякие возвышенные порхания, — помимо прочего обыватели. Повседневность не отменишь. И вот вы как обыватель интересуетесь всякими скучными вещами. Например, почему ваш терапевт в районной поликлинике стал принимать в два раза реже, а когда все-таки принимает, то не лечит, а наоборот? Или реально ли в принципе найти такую работу, чтоб соблюдались всякие ТК РФ и при этом платились деньги? И как это так возможно, чтоб натуральное фермерское масло после морозилки да не крошилось?
И вот вам, обывателю, говорят, что все это презренно мелко, что есть вещи... Нет, даже не вещи, а нечто! Нечто более достойное звания человека и гражданина.
И вот вас (да что уж там — нас!) громко и самоотверженно к чему-то призывают: чем-то пожертвовать или о чем-то всерьез задуматься, проснуться там к новой жизни. И то ли манят вас-нас в какое-то утопическое гражданское общество, то ли требуют проникнуться патриотическим пафосом и ненавистью к врагам, то ли приглашают воспарить к идеальным платоновским космосам. И конечно, сулят награду. А суперприз — свобода!
Почему-то по умолчанию считается, что у вас, то есть нас, никакой свободы нет.
Тут сразу вопрос: а куда делась-то? И была ли вообще? Но ответы еще больше все в мозгах перемешивают. Некоторые считают, что свобода была, но мы обменяли ее на нефтедоллары. Другие обличают проклятых олигархов: якобы всю свободу они скупили на залоговых аукционах. Третьи копают еще глубже, убеждая, что свободу травили в нас столетиями, вспоминают монгольское иго, крепостничество, лагеря. Четвертые, нервно смаргивая, твердят что-то о мировой закулисе, жидомасонских заговорах...
Но о чем вообще речь? Как говорят сейчас на форумах, после того как холивар пошел на девятый круг, давайте определимся с терминами.
И тут затык. Потому что под свободой нынче понимают все что угодно.
Одни, подыгрывая низменным обывательским вкусам, заявляют, что свобода — это колбаса. Раньше был популярен мем про сто сортов, но нынче он почему-то уже неактуален. Другие с лопающимися от гнева праведного глазищами кричат, что свобода вообще ни разу не колбаса, но, что удивительно, от сервелатно-ветчинной параллели эти господа совсем не отказываются.
Просто они превращают ее в перпендикуляр, и выходит все ровно наоборот: свобода — антиколбаса.
Если связь свободы и колбасы кажется вам примерно такой же очевидной, как союз или антитеза счастья и табуретки, то вы, скорее, для колбасных господ слишком интеллектуально развиты. Такие манипуляции рассчитаны на совсем уж интеллектуально-девственных избирателей свобод.
Популярны спекулятивные размышления на тему тождества свободы и справедливости. Тут слышатся отзвуки чего-то такого романтического — робеспьеровского. Ну, помните же — равенство и братство, братство и равенство. Но как глашатай французской революции под справедливостью понимал очень далекие от нее вещи, так и наши радетели за свободу-справедливость подразумевают под ней порой что-то свое. Или что-то в духе социал-дарвинизма, когда справедливо, что выживает сильнейший. Или что-то вроде радикального социализма с лозунгами «Грабь награбленное».
Говорят, свобода — это возможность выбора. Точнее, выборов. Главное, говорят, чтобы они, выборы, были честными. И вот за это первым делом надо бороться не щадя живота. Но это нонсенс. Не потому что честных выборов не может быть. Очень даже может — раз в пять-шесть лет избираемым отчего бы и не порисоваться? Загвоздка в том, что честная победа в отсутствие адекватных конкурентов — это же ерунда какая-то. Попробуй заставь потом этого «честного» победителя честно решать насущные вопросы.
А есть мнение, что все это суета сует, а настоящая свобода — это что-то внутри. И при этом не селезенка. Это что-то такое тонкое-тонкое. И оно без шуток, конечно, есть, но... Тут два момента. Во-первых, у каждого эта свобода какая-то очень своя, и она не трансплантируется никакими проповедями о скрепах. Скорее, головы начнут пришивать к чужим телам. Во-вторых, эта внутренняя свобода не отменяет внешнюю (хотя мы с ней так и не разобрались). И не только не отменяет, но даже не противостоит.
Иначе получается палата №6. Не образно. А натурально, как у Чехова с его свихнувшимся доктором Рагиным, воспевавшим Диогенову бочку.
Но внутреннее и внешнее все равно упорно противопоставляют. А еще одно внутреннее с другим внутренним и внешнее разных цветов друг с другом. И убеждают, убеждают, убеждают выбирать. Выберем правильно — и будет нам счастье.
И это тогда, когда свобода вообще не вопрос выбора. Об этом отлично сказал Мамардашвили:
«Свобода — это феномен, который имеет место там, где нет никакого выбора. Свободой является нечто, что в себе самом содержит необходимость... Нечто, что является необходимостью самого себя».
И это тогда, когда свобода вообще не награда. А это уже Бердяев:
«Быть свободным есть не легкость, а трудность, бремя, которое человек должен нести. От человека сплошь и рядом требуют отказа от личности, отказа от свободы и за это сулят ему облегчение его жизни».
Но ведь это так сложно. Куда как проще перевернуть все с ног на голову и заявить, что нам так тяжело жить, потому что мы несвободны. Ведь тогда решение всех проблем становится сразу таким понятным. Надо только свергнуть тирана и открыть рынки. Ну, или навалять этим американцам, что ли, выбраться из-под гнета загнивающего Запада. Или научиться открывать прекрасное в себе самом.
В общем, будет, мол, свобода и все насущное к ней сразу приложится.
Не приложится. Трава зеленая не оттого, что земля круглая.
Свобода самоценна, она благо сама по себе, и никаких других благ из нее не вытекает, и никакие другие блага она не перечеркивает.
Значит, насущным надо бы, господа, заняться отдельно, а не уходить от проблем разговорами о высоком. Причем заниматься этим надо сейчас, а не когда «победим». Потому что ведь хочется же и какого-никакого обывательского комфорта. Ну хоть настолько, насколько он вообще реален в тюрьме по названием «Человеческий мир». Чтобы чисто вокруг и спокойно. Чтоб нормальная медицина, чтоб зарплаты и пенсии. И чтобы на досуге театры, выставки, книги — самые-самые разные. Ведь от этого никто на самом деле не отказывался. Ни во имя чего бы то ни было, ни вопреки. И никто это ни на что не обменивал.
