агитэскадрилий стали формироваться отряды Дедов Морозов. Они забрасывали новогодние подарки в самые недоступные уголки страны: данной акцией планировалось продемонстрировать возможности советской авиации и парашютистов -десантников. В другие места отправлялись агитпоезда, аэросани и спецкурьеры на оленьих упряжках.

В 1937 году произошло много важных событий. Режиссер Михаил Слуцкий даже снял об этом фильм «Здравствуй, Новый год!». К 100-летию гибели Александра Пушкина в Москве открыли грандиозный памятник поэту. Полярник Иван Папанин успешно провел научно-исследовательскую экспедицию на дрейфующей станции, дав основания заявить, что «Северный полюс завоеван большевиками».

Было открыто судоходство по каналу Москва – Волга: его называли «величайшим сооружением сталинской эпохи». В Одессе встречали испанских детей, эвакуированных из пекла гражданской войны. В честь 20-й годовщины Октябрьской революции на Красной площади прошел военный парад. 12 декабря состоялись первые выборы в Верховный Совет СССР.

В заключение киноленты дикторы предлагали поднять тост: «За нашу Родину! За Героев Советского Союза! За доблестную Красную армию! За чудесный советский народ! За счастливую жизнь!»

Совпадение или нет, но именно тогда начиналась зловещая и трагическая страница в истории страны – эпоха Большого террора. Массовые репрессии 1937-1938 годов прочно связаны с именем наркома внутренних дел СССР Николая Ежова. Сотни тысяч людей были расстреляны, более миллиона – брошены в тюрьма и лагеря. Для осуждения невиновного человека очень часто хватало липового доноса.

Следователи НКВД фабриковали дела с усердием, достойным лучшего применения. Исследователи до сих пор спорят о том, скольких же граждан погубила кровавая «ежовщина». Находятся и такие, кто отрицает масштаб катастрофы, несмотря на архивные данные и свидетельства очевидцев.

В 1938 году были арестованы, а в 1939-м – казнены заместитель председателя Совнаркома СССР Влас Чубарь, первый секретарь ЦК КП(б)У Станислав Косиор, сам «отец» Нового года Постышев. Тогда же окончились карьеры (и чуть позже жизни) первых советских маршалов Михаила Тухачевского, Александра Егорова, Василия Блюхера, многих командармов и комкоров. Через лагеря прошли конструкторы Сергей Королев и Андрей Туполев. Им повезло: правительство оказалось заинтересовано в их работе. Поэтому им сохранили жизнь. В репрессиях погибли известные ученые и писатели, художники и архитекторы, священнослужители и врачи.

С каждым месяцем число узников ГУЛАГа возрастало. Но даже в тяжелейших, порой нечеловеческих условиях, под стражей, люди старались не забывать обычаи долагерной жизни и отмечали праздники. Как рассказала «Газете.Ru» старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа Татьяна Полянская, в лагерях больше праздновали Рождество, чем Новый год – к этому празднику люди еще попросту не успели привыкнуть, а кого-то «реформа» Постышева застала уже за колючей проволокой…

Население ГУЛАГа было довольно разнообразным. В неволе содержались партийные функционеры и ортодоксальные коммунисты: в 1920-е годы они активно боролись с религией и религиозными праздниками, а в 1930-е сами попали в лагеря. Были среди заключенных и глубоко верующие люди, в том числе осужденные за религиозную деятельность. По словам Полянской, их называли «религиозниками».

«Отмечала Новый год, поздравляла друг друга партийная интеллигенция, и те, кто не верили в Бога, были атеистами, — уточнила историк. — Но в лагерях очень серьезно относились к празднованию именно Рождества. Рождество отмечало население ГУЛАГа, которое продолжало верить в Бога. Это могли быть и осужденные по религиозным мотивам, и самые обычные люди. Они заблаговременно готовились к этому празднику. Мы знаем об этом по воспоминаниям бывших узников. Уже с осени они пытались откладывать какие-то продукты из своих посылок, готовились к празднованию Рождества. В 1930-е, особенно в первой половине десятилетия, Рождество отмечали по старому стилю – 25 декабря. Новая дата, 7 января, еще не прижилась. Верующие люди в Рождество не работали: физический труд в религиозные праздники под запретом».

Нередко о нарушении режима доносили стукачи. Отказ многочисленных групп лагерников от работы приводил к тяжелым последствиям. Их строго наказывали – помещали в карцер или заставляли трудиться под угрозой применения оружия. То есть и так уже отправленные в ГУЛАГ люди терпели за свои убеждения еще и внутрилагерные репрессии. Рацион узников карцера состоял из 300 граммов хлеба в сутки. Однако для многих вера в Бога была важнее и сильнее риска оказаться в еще более сложных условиях содержания, чем лагерный барак.

Важную роль играли сухофрукты. Заключенные-католики пытались придерживаться правила о 12 блюдах на Сочельник. Вообще праздник объединял представителей разных конфессий. Нередко к верующим присоединялись коммунисты: из привлекал дух Рождества, даривший надежду на лучшее будущее. Приготовления к празднику требовали от заключенных осторожности, находчивости и смелости.

По воспоминаниям лагерников, они старались проносить в барак еловые ветки. Так создавали видимость праздника. Заключенные сами делали украшения для елки или ее подобия. В ход шли любые материалы, имевшиеся под рукой. Изготовляли также игрушки для детей, родившихся в неволе. Узникам нельзя было иметь иглы и спицы. Поэтому свои инструменты они прятали от надзирателей. В каждом лагере имелись культурно-воспитательная часть и художественная мастерская, где можно было изготовить поздравительные открытки.

«В фондах нашего музея хранятся открытки, которые рисовали не только художники, но и простые заключенные. Они заранее готовились если не к празднованию Нового года, то хотя бы как-то порадовать своих детей, близких, поздравить их с Новым годом. То есть как в обычной жизни посылали открытки, так и в лагерях тоже старались порадовать своих детей. И чаще всего это, конечно, были самодельные открытки, нарисованные», — отметила Полянская.

Все эти скромные знаки внимания, которые сегодня могут показаться

мелочью, в отсутствие каких-либо материальных благ и даже личных вещей были маленьким чудом.

Большой террор затронул не только граждан СССР, но и иностранных коммунистов, работников Коминтерна, руководителей зарубежных Компартий. Были расстреляны члены правительства Монголии, секретарь Коммунистической партии Югославии Милан Горкич, его коллега из Польши Адольф Варский, погиб на допросе один из лидеров эстонских коммунистов Ян Анвельт…

Пронзительные воспоминания оставила финская коммунистка Айно Куусинен, супруга высокопоставленного партийного функционера Отто Куусинена. Новогоднюю ночь на 1938 год ее пригласили провести вместе приятельница Александра, этническая финка, и ее муж, болгарин Станко Сапунов. Он работал старшим референтом по делам болгарской Компартии и помогал устраиваться болгарским коммунистам, переехавшим в СССР. Сапуновы жили недалеко от гостиницы «Метрополь» на Кузнецком мосту.

«В то время было трудно с продовольствием, и я вызвалась принести что-нибудь к праздничному столу, — рассказывала Куусинен годы спустя. — Александра прекрасно готовила. Она уверяла, что у них есть все необходимое, но я все же считала своим долгом тоже внести вклад. Вспомнила, что когда-то на Арбатском рынке продавали из-под полы мясо. Поехала туда. Я сразу заметила деревенскую женщину с прикрытой платком корзиной. Спросила, где можно купить мясо. Женщина осторожно огляделась, потом забормотала какую-то чушь, видимо, проверяла меня. Наконец осмелилась приподнять край платка — в корзине был прекрасный мороженый гусь. Будет у нас жаркое на праздник».

В книге «Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)», которая по воле автора вышла уже после ее смерти (в России мемуары напечатали в 1991 году), Куусинен передала тревожную атмосферу 1937-1938 годов.

«31 декабря я надела свое любимое платье, — писала она. — Настроение было ужасное, но 1938 год я хотела встретить как подобает. Александра и Станко были мне рады, стол был прекрасный. Несмотря на торжественную обстановку, настроение было совсем не праздничное. Сначала мы старались ободрить друг друга, разговаривая о всяких безобидных вещах, но из этого ничего не вышло: последние события были ужасны, они камнем лежали на душе. В последний вечер этого кошмарного года мы то и дело вспоминали арестованных или бесследно исчезнувших родственников и друзей. Говорили тихо, вполголоса, разговор невольно крутился вокруг страшных драм, мы были подавлены. Такой тоски я еще не испытывала никогда. К жареному гусю почти не притронулись. Станко включил радиоприемник, встал, натянуто улыбнулся, сказал:

— Дорогие друзья, давайте закончим этот год ужасов с надеждой и верой в то, что следующий год будет счастливей, а страшные события 1937 года канут в небытие.

Мы молча смотрели, как он откупоривал бутылку и наливал шампанское в бокалы. Под удары кремлевских курантов мы чокнулись и пожелали друг другу счастья и успехов в 1938 году. Я чувствовала себя усталой, поэтому скоро попрощалась, и Станко проводил меня в «Метрополь». Я еще немного посидела у себя, пытаясь прогнать тоску, вспоминая, как встречала Новый год в Японии и Америке. Потом разделась и легла. Но страшные рассказы об арестах не давали мне уснуть. Так я и не сомкнула глаз. А в пять утра первого дня 1938 года в дверь постучались».

В первые часы она еще надеялась на скорое освобождение. Но ожидания не оправдались. Куусинен приговорили к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. В тюрьме и затем в ГУЛАГе она встречала как простых, так и знаменитых людей, раздавленных системой и совершенно беспомощных. Среди них оказался и будущий маршал Константин Рокоссовский, который за колючей проволокой «был денщиком у совершенно необразованного, очень грубого конвоира Бучко». В Финляндию Куусинен смога вернуться только в 1965 году.

«Люди на льдине собрались бывалые, полярной ночью нас было не удивить, если бы не «мелочь»: зимовали мы раньше в деревянных домах с хорошими печами, под ногами была земля. И народу было побольше, и нагрузки на каждого поменьше. А тут, несмотря на тьму, океанские глубины надо исследовать, не мерзнуть в палатке, не думать о бездне под ногами. Труднее станет вести и научные изыскания, и хозяйство. Потребуется больше горючего для освещения, стекла будут лопаться. Это «ночное хозяйство» я загодя привел в порядок.

Если бы кто знал, как волновали нас вести с Родины! Льдина лишила нас возможности голосовать, попасть на первую сессию Верховного Совета СССР, которая открылась в январе 1938 года. Направление дрейфа менялось: нас несло на юго-запад, мимо Северо-Восточного мыса Гренландии. Перспектива встречи с ним немало тревожила нас, так как такая встреча могла вызвать значительное торошение льдов. Мы заранее привели все свое хозяйство в полную готовность, приготовили комплект аварийного снаряжения и зорко следили за состоянием льдов.

Чем дальше к югу, тем все больше ускорялся наш дрейф. Только бы успеть выполнить всю программу научных наблюдений! Приближался Новый год, и на нас свалилась еще одна нагрузка: редакции почти всех газет посчитали своим долгом обратиться к нам с просьбой написать что-нибудь о наших мыслях, чувствах, переживаниях...

«Продуктов было мало, и достать их было сложно. Карточной системы тогда не было, ее отменили некоторое время назад. Жизнь была очень скупая, очень бедная, очень скромная. Жили в коммуналках — и это в лучшем случае. То есть суперэлита, конечно, жила в отдельных хороших квартирах, но это именно партийно-хозяйственная номенклатура. И это единицы по меркам народа. А так — жили в коммуналках, и это еще был неплохой вариант. Что касается худшего варианта, очень распространенного, это были бараки, подвалы. Уровень жизни был кошмарный по сравнению с нынешним. Все на виду друг у друга как в одном вагоне. Кто, с кем, что, когда, чего. Это очень характерная советская система жизни в течение долгих десятилетий. Когда люди вспоминают веселые фильмы того времени, они не очень понимают, насколько они не отражают действительность. Была очень жесткая и скупая жизнь. Так что поводу разносолов, с этим было очень сложно. Уровень жизни был очень низкий, все было наружу — барачная система».

«Конечно, празднование Нового года было приятно, потому что развлечений было мало. Детвора приняла это с большим удовольствием. Стали продаваться елки, игрушки. Старые игрушки были очень уютными — такие ватные, картонные, шары разные. Вешали на елки сладости, конфеты».

«Конечно, никто не сидел у елки с чемоданом в руках. У кого-то чемоданчики были приготовлены, у кого-то — нет, но к елке это не имело отношения. Людям свойственно радоваться, когда праздник. Поэтому они, разумеется, праздновали Новый год, радовались. Атмосфера не может быть общей у всех. Есть молодежь, она радуется жизни — травка зеленеет, солнышко блестит, девушки красивые. Не может быть все так прямо ужасно глухо и заунывно».

«В истории нашей страны были разные периоды — Иван Грозный, междоусобные войны русских княжеств, монгольское нашествие. Но это время, несомненно, было очень жесткое, тяжелое и опасное. Свирепое и голодное».

Рукавицею зима
Стукнула в окошко:
— У меня снегов сума,
Звезд полно лукошко.

— Размечу в полях снега,
Напущу морозы.
Тонкий месяц за рога
Подвяжу к березе.

Ранний вечер. Звонкий лед,
Звонкий, да не ломкий.
По степям зима бредет
И трясет котомкой.

По лесам и по садам
Распушила иней,
В небе вспыхнула звезда
Искоркою синей.

Следом дед идет Мороз,
— Елка под полою.
У Мороза красный нос,
Борода метлою.

— Здравствуй, дедушка Мороз
Борода из ваты!
Что ты, дедушка, принес
В Новый год ребятам?

— Я принес вам в Новый год
Разные игрушки:
Вездеход и самолет,
Куклы и хлопушки,

Чтоб по всей земле везде
Вы легко ходили
Чтоб летали вы к звезде
На орлиных крыльях!