Цивилизация
В Германии есть три человека, которым позволены мигалки. Мигалки не в российском смысле слова — синий фонарь на крыше и расступись, сапоги, лапти едут, — а просто талон, дающий право проезда на красный свет. Эти три человека: президент, канцлер и... директор Берлинского кинофестиваля Дитер Косслик.
За что к нему такой почет и уважение? Открытие Берлинского кинофестиваля — это большая политическая церемония. Фестиваль не занимается придыханиями над чистым искусством, не ищет Грааль, а рулит мировой культурной политикой. И потому Дитер Косслик считается одним из главных людей Германии. А талоном, кстати, своим, говорят, он почти никогда не пользуется.
Косслика многие не любят. Для немецкого чиновника от культуры он слишком шоумен: его шляпа, фрак и черный шарф раздражают типичных представителей немецкого национального темперамента. Критики не раз замечали, что он перебарщивает с селф-пиаром и паясничает. Однако интеллигенция, просвещенная молодежь и участники фестиваля директора Берлинале любят — грустный клоун, знайка, значит — свой.
Господин Косслик эффективно складывал кинопроизведения в пазл мировой культурной политики десять лет. С этого года с ним продлили контракт на следующие пять лет.
Много лет подряд Дитер Косслик вел открытие фестиваля вместе с комедийной немецкой телезвездой Анке Энкельке. В этом году он впервые решил не выходить на сцену (критики по этому поводу дали едкий комментарий: «Наконец-то он не вылез кривляться»), но придумал, как начать фестиваль «с собой и без себя».
Погас свет. И вдруг из технической ложи (камеры, осветители) стало доноситься какое-то бормотание. Сначала даже показалось, что это личная беседа персонала, вдруг прорвавшаяся в эфир: «Нога? Чья это нога? Что еще за нога? Это ты схватил меня за ногу? А кто схватил меня за ногу? И где моя нога?» Разговор становился все громче. Оказалось, что это «нога у того, у кого надо нога» — в технической ложе сидели ведущие Дитер Косслик и Анке Энкельке.
«А вы уверены в том, что сидим с вами рядом? А что вы будете делать, если рядом сидит вампир или черные силы? Кстати, у нас в зале есть черные силы», — объявили ведущие. Свет зажегся. И зрителям представили президента жюри главного конкурса сэра Кристофера Ли, который прославился ролями всяких вампиров и сыграл Сарумана в экранизации Толкина. Дальше на сцене вела церемонию Энкельке, а господин Косслик только помогал ей с галерки.
Как я уже говорила, Берлинский фестиваль крайне политизирован. С помощью кино он гнет собственную линию. Представитель правительства Германии выразил солидарность с воюющим народом Сирии. Речь его была, мягко скажем, не короткой. Он начал с того, что демократии нужна культура, а культуре — свобода. Затем напомнил о тяжелом положении деятелей культуры в Иране и Китае. «Арабский вариант» вдохновил Берлинале на создание спецпрограммы арабского кино. С помощью отбора кино Берлинале кует свою реальность, кино используется как инструмент влияния на мировую политику. Многие считают это дурным вкусом и ангажированностью. Но в Германии политическая ангажированность искусства — норма, а дурной вкус — как раз чистое искусство без контекста.
Начав церемонию с балкончика, ведущие сразу стали отыгрывать мультикультурность Берлинале: они говорили на английском и немецком. «Да, у нас же на открытие — французская картина», — вспоминала Энкельке и тут же переходила на французский. «А были бы японцы, как бы мы с ними общались?» — подхватывал директор фестиваля.
Потом, когда Анке вышла, точнее, сошла на сцену, она спросила: «Давайте посмотрим, кто тут у нас есть в зале? А в зале у нас русский товарищ Александр, который, правда, привез сюда кучу американцев!» Речь шла об Александре Роднянском, которого немецкая пресса после этого года стала именовать «титаном кинобизнеса».
«Где ты, товарищ Александр?» — вопросил Косслик. На лице господина Родянского проявилась мучительная работа мысли: вставать, когда настойчиво выкликают, или не вставать? Для него (да и для заметавшихся телекамер) это явно было неожиданностью. В итоге господин титан не встал, но просто помахал ведущим и телекамерам ручкой.
Косслик вышел на сцену только в самом конце церемонии, чтобы объявить, что кинофестиваль открыт. Берлинале сразу же подмахнуло настроениям года: открытием стал фильм о французской революции. Режиссерский дебют Анджелины Джоли «В краю меда и крови» считается неудачным. В конкурс его не взяли. Однако в общий настрой фестиваля игровое кино о кровавых балканских разборках вписалось. Картина пронизана добрыми намерениями, и потому к попыткам голливудской звезды взяться за режиссуру в Берлине отнеслись, не хихикая.
Джоли поселилась в отеле «Адлон» вместе с детьми и няней. Своей большой семьей они заняли блок номеров, дети целый день плавали в бассейне, а сама госпожа Джоли ходила на интервью, но только связанные со своим фильмом. Эта звезда вела себя на Берлинале гораздо тише, чем Мадонна, которая пять лет назад тоже приезжала на кинофестиваль в качестве режиссера.
Госпожа Джоли очень правильно «расставила рамсы», как могли бы сказать герои «Конвоя» — единственной игровой российской картины, заехавшей на Берлинале. Голливудская звезда четко понимала, что какой бы звездой ни была у себя в вотчине, режиссер — это другая позиция в индустрии. Ковры и гламур — это да, про работу звездой. Режиссер — совсем другая часть работы. И потому госпожа Джоли не щеголяла на дорожке. Ходила только на рабочие интервью и немецкие благотворительные светские вечера. Одета была очень скромно и деловито: в бежевое трикотажное платьице без выреза.
Фильм «Конвой» режиссера Алексея Мизгирева не попал в официальный конкурс, его показали в «Панораме». Продюсером этой, по словам кинокритика Андрея Плахова, «лютой» социалки выступил режиссер Павел Лунгин. Это был единственный современный российский фильм, хоть боком попавший на Берлинале, и мы чувствовали, что обязаны поддержать его явкой. Оказалось, что билеты на этот фильм, хоть и не халявные, а честно купленные, не нумерованы. В зале предполагалась свободная рассадка в стиле «кто первым встал, того и тапочки». Мы пришли ровно к началу фильма, и все, что нам досталось, это четыре кресла в самом углу первого ряда.
Непривычная для москвичей демократия с посадочными местами обеспечила нашим впечатлительным натурам несколько дней ночных кошмаров. Прямо на нас с экрана надвигался Игнат в трусах размером с паровоз. Это был по-настоящему лютый фильм: кровь с рук Игната капала в суп. Кого-то пырнули шилом. Кого-то столкнули со стропил. Армейский капитан был в явном неадеквате. Нас бы он зацепил первыми, поэтому пришлось спасаться из первого ряда бегством. Особенно повезло зрителям «Конвоя» совладельцу русской газеты и русской радиостанции Дмитрию Фельдману и его супруге Марии. За час до прихода Игната чета Фельдманов посетила Берлинскую филармонию, где слушала стихи Мандельштама в музыкальном салоне.
Вечеринка в честь премьеры «Конвоя» проходила в ресторане «Малатеста». Говорят, что этот ресторан принадлежит режиссеру Бахтиеру Худойназарову, обосновавшемуся в Берлине. Светская жизнь киношного Берлина — это особая история. От московской и даже лондонской светской жизни этот процесс отличается как «Унесенные ветром» от фильма «Конвой». Ее тоже вполне можно назвать «лютой»: очереди в гардероб, адская духота, публика как из сквота, пьющая из горла и выедающая рыбу с салфетки. Столовые приборы в наличии имелись, но они диссонировали с тональностью вечера, и потому многие гости ели руками, но учитывая остросоциальный контекст кино, это было даже в формате.
За длинным столом сидел пригорюнившийся глава Фонда кино Сергей Толстиков. На другом конце стола ласкали друг друга два российских гея (Берлин — город толерантности). Продюсер Павел Лунгин пообещал налить вновь прибывшим гостям. Ушел вроде за водкой, но оказался у окна, где немедленно угодил в дискуссию с женой режиссера Алексея Учителя Кирой. «Кира, у тебя есть мгновенный ответ на все, что я говорю, — всплескивал руками господин Лунгин. — Может, мне тогда ничего не рассказывать вообще? Я думал, кому-то интересен мой уникальный жизненный опыт...» «Нет!» — попыталась оправдаться госпожа Учитель, но тут принесли непочатую бутылку водки, и дискуссия прекратилась сама собой.
Продолжение берлинских впечатлений читайте в следующей колонке Божены Рынской.
