Цивилизация
«Берингер Ингельхайм», имеющая почти стотридцатилетнюю историю, находится в двадцатке самых крупных фармкомпаний мира. Ее годовая выручка в этом году составила 14,7 миллиардов евро, у нее есть филиалы чуть ли не по всему миру и 46 тысяч штатных сотрудников. При этом сегодня на выходе у компании около десятка новых препаратов, каждый из которых Мишель Пейре, вице-президент БИ, возглавляющий доклинические исследования, в беседе с «Газетой.Ru» назвал революционными.
— Казалось бы, любая крупная структура становится громоздкой и чрезвычайно забюрократизированной, и тогда исследователю, чтобы получить финансирование или новый прибор, нужно написать уйму бумаг, обойти уйму столов, а потом ждать уйму времени. Как «Берингер Ингельхайм» справляется с бюрократией?
— Мы стараемся оградить наших исследователей от всей этой бюрократии. Не всегда получается, но мы стараемся. В маленькой компании действительно легче работать — small is beautiful. Поэтому мы проводим исследования в трех различных местах. Практически для каждого направления у нас есть свой небольшой исследовательский центр: один расположен в Германии, в баварском городе Биберах, между Штутгартом и Боденским озером; второй — в США, в Риджфилде, штат Коннектикут; и третий — в Вене, в Австрии. В каждом центре есть руководитель исследований и у него своя команда.
Мы абсолютно не вмешиваемся в процесс работы наших исследователей.
Здесь очень многое зависит от главных лиц в центрах — от них самих, от тех, кто составляет команды, а это лучшие специалисты по своим направлениям. Это наш принцип: лучшие люди, идеальное взаимодействие между различными группами, которые занимаются разработкой препаратов. Но воплощается он не нами, а теми, кто непосредственно руководит исследованиями. А мы фактически в этот процесс не вмешиваемся. Нам от наших исследователей нужно только одно — прорывные идеи и созданные на их основе революционные препараты.
Такие, как новый антикоагулянт (препарат, предотвращающий тромбообразование) появившийся в области профилактики инсульта при фибрилляции предсердий, где до него полвека ничего нового не было. Прежний антикоагулянт хорошо справлялся со своей задачей, однако он имеет множество ограничений и неудобств в применении, требует постоянной лабораторной диагностики для подбора эффективной дозировки. Новый препарат, как показали исследования, имеет положительный профиль риск/польза, удобен в применении, пациенты не должны постоянно сдавать кровь и менять дозировку. Его действие было проверено на 18 тысячах пациентов, поэтому мы уверены в его эффективности.
Вообще это обычный путь: сначала нет лекарства против болезни, потом оно появляется и, как правило, приводит к различным осложнениям, а потом возникает новый медикамент, дающий либо намного меньше осложнений, либо вообще их не дающий.
То же самое, например, происходит с гепатитом С: сначала против этой болезни вообще не было лекарств, потом появились препараты с побочным действием, теперь и наша компания, и другие разрабатывают препараты, которые не имели бы побочных действий.
— Насчет побочных действий. Как вы можете быть уверены, что их не будет? Ведь известно, что у 10–20% имеющихся лекарств механизм их действия неизвестен. А если не знаешь механизма, то не знаешь и нежелательных последствий. У вас много таких лекарств?
— Эта цифра имеет отношение в основном к старым лекарствам. Я думаю, что у нас таких лекарств просто нет. Во всяком случае, ни одного назвать не могу.
Наш подход — сначала выбрать механизм лечения, разработать его и только потом начать исследования.
Мы тратим много времени и денег на определение этого механизма. Конечно, порой природа преподносит нам неожиданности, и мы должны быть готовы к этому. Однажды наша компания разработала лекарство против одного из онкологических заболеваний, а потом неожиданно выяснилось, что оно эффективно помогает в лечении фиброза легких.
— Да, это удача. Но статистика показывает, что неудач случается куда больше даже при таком строго научном подходе. У вас бывают провалы? Сколько? И во сколько они обходятся?
— Конечно, это же статистика. В среднем по всему фармакологическому направлению до рынка доходит 3% всех начатых программ. У нас, могу похвастаться, этот процент выше — около 5%. Правда, здесь никогда нельзя сказать точно: эта цифра «гуляет» из года в год. В любом случае это дорогое удовольствие.
С учетом стоимости неудавшихся проектов каждый новый препарат, выпущенный на рынок, обходится нам примерно в миллиард евро.
Поэтому жизнь просто заставляет нас, равно как и многие другие крупные фармакологические компании, вести исследования сразу по многим направлениям, чтобы гарантированно не проиграть. Конкуренцию в нашей отрасли я могу с полной уверенностью назвать здоровой, но это очень сильная конкуренция. К тому же Boehringer Ingelheim — семейная компания, у нее семейные традиции, которые выше просто зарабатывания денег, и наш главный принцип — создание истинных ценностей через инновации. Мы ставим перед собой задачу облегчить людям жизнь.
— Действительно, ваша компания известна широким спектром направлений исследований. Но по основным направлениям, таким, например, как пульмонология (один из ваших основных приоритетов), онкология, диабет и т. д., ваша деятельность очень сильно пересекается с деятельностью остальных крупных фармакологических компаний. Почему?
— Просто потому, что это самые актуальные направления, важность которых понимаем не только мы. Понимаете, есть болезни, с которыми все более или менее ясно, а есть такие, к которым остается масса важных вопросов, — именно такими мы и намерены заниматься в первую очередь. Так же делают и другие, но каждый по-своему. У нас, например, работает программа, которую мы называем «Отбор индикаторов», в ходе которой мы отслеживаем и отбираем для исследования наиболее важные из этих вопросов и таким образом определяем, какие заболевания требуют максимальной реакции. Программа работает постоянно, однако раз в год мы обновляем список индикаторов. И это приносит свои плоды.
— Последний вопрос. Онкология — один из приоритетов компании. Борьба с раком идет уже не первое столетие, ежегодно на его исследования во всем мире тратятся огромные деньги, а люди все умирают и умирают. Вы говорили о прорывных революционных препаратах, которые компания готовит к выходу на рынок. Есть ли среди них лекарства от рака? И вообще верите ли вы, что в обозримом будущем можно будет окончательно справиться с этой болезнью?
— Если бы я в это не верил, я бы этим не занимался. Но биология рака очень сложна: в нее вовлечено огромное множество самых различных, иногда друг друга исключающих механизмов. Поэтому мы должны быть покорны природе, идти вперед маленькими шажками, довольствоваться маленькими победами. И речь здесь пока чаще всего идет не о полном излечении, а о продлении жизни больных, об их выживании.
Препараты, которые разрабатываются нашей и другими компаниями, принято называть таргетными: они направлены на борьбу с одним каким-нибудь механизмом, вовлеченным в биологию рака.
Таков препарат, который наша компания планирует выпустить на рынок в этом году. Это средство против определенных видов рака легких. Оно действует на конкретные мутации в клетках и, как показали клинические испытания, почти на год способно сдержать возобновление роста раковой опухоли. Нам приходится идти путем маленьких побед, но основная цель — полностью уничтожить рак — от этого не меняется.