Цивилизация
В Геленджике завершились съемки комедии Жоры Крыжовникова «Горько-2» — это продолжение отечественной картины «Горько», весело и страшно живописавшей дикий мир русской свадьбы, собравшей немало премий и наград на фестивалях и денег в прокате и едва ли не единодушно признанной прорывом года. «Газета.Ru» поговорила с режиссером Андреем Першиным (настоящее имя режиссера Крыжовникова) и исполнителями главных ролей Александром Робаком и Яном Цапником о том, как снимать продолжения и не замучить зрителя, чем заняться съемочной группе в облаках и почему запрет на мат — это хорошо.
— Андрей, в чем сюжет нового фильма?
Жора Крыжовников: Герои те же. У Бориса Ивановича (актер Ян Цапник), отчима молодой жены, начинаются проблемы, и он пытается прикинуться мертвым, чтобы кредиторы от него отстали. И тут появляется Витька Каравай (актер Александр Робак), сослуживец Бориса Ивановича, чтобы привнести в происходящее разного рода неразбериху, превратить все в веселый карнавал, в котором герои проявляют себя по-разному и, что важно, по-новому. Надеюсь, у нас получилось правильное сочетание приятного узнавания старых персонажей с новой историей.
— Легко было найти подходящего актера на роль нового героя, чтобы он влился в уже сложившийся коллектив?
Жора Крыжовников: Мы вообще его не искали. Мы поняли, что должен в нашей истории появиться такой человек, друг-антагонист Яна Юрьевича, и я сразу знал, что это будет он.
Хотя бы потому уже, что я посмотрел «Географ глобус пропил», и он просто, ну, вот там был тем, кто нам нужен.
Мы, в общем, даже кастинг на эту роль не проводили. Александр Робак просто наш персонаж. Я сейчас сижу на монтаже, смотрю последние 20 минут фильма, остальное в первом приближении сделано, и вижу, что он существует очень точно в нашей истории — нам с ним повезло.
— То есть это Будкин — персонаж Робака в фильме «Географ глобус пропил»?
Жора Крыжовников: А у него в «Географе» Будкин фамилия?
— Да.
Жора Крыжовников: Хм, Служкин и Будкин, понятно. Нет, это не Будкин, но что-то общее у них есть. Витька Каравай — это человек, который состоялся, который крепко стоит на ногах, он богат и давно решил все свои проблемы материального плана. И у него возникают новые потребности — зажить новой жизнью, обрести семью. В общем, он приходит в нашу историю с не совсем чистыми намерениями, там есть детективная такая сторона.
— Александр, когда вам предложили эту роль, сомнений не было?
— Нет, я же «Горько» видел, так что не сомневался. Это одна из немногих комедий, если не единственная, которая мне за последнее время понравилась. А тут еще такой момент:
все смотрели первое «Горько» и все примерно представляют, какое может быть второе «Горько», но мой персонаж вносит интригу.
Понятно, что это разухабистый парень, что это бывший сослуживец персонажа Яна Цапника, они вместе воевали. Понятно, что это такое олицетворение какого-то разухабистого богатыря, который если дерется, то дерется, если пьет, так пьет, в общем, все по полной катушке. Но при всем при этом там есть очень много интересных поворотов внутри сюжета. И роль у меня, я считаю, драматическая.
Жора Крыжовников: Важный момент: вторая часть отличается от первой тем, что это в гораздо большей степени приключенческое кино. После «Горько», который и денег собрал, и разных там номинаций,
больше всего не хотелось, чтобы второй фильм просто эксплуатировал достижения первой части.
Поэтому мы попытались и чуть-чуть изменить жанр, сделать его более приключенческим, и зайти в эту провокационную зону фальшивых похорон. Для того чтобы, ну, немножко повысить ставки и, возможно, сделать не просто продолжение — вот все то же самое через год, — а найти в истории какую-то свежесть.
— В первом фильме важную роль играло правдоподобие, то, что большое количество людей узнавало на экране архетипическую русскую свадьбу. С похоронами же так не поступить, про них не выкладывают ролики в YouTube?
Жора Крыжовников: Это же вообще не про похороны история. Человек пытается сделать вид, что его нет. Для этого нужна помощь семьи, потому что, если он сам просто будет лежать в гробу, никто ему не поверит. Нужно, чтобы родные и близкие играли, соответствовали моменту. То есть это гораздо более карнавальная история, без документальной камеры. У нас же в фильме ни одной реальной смерти, похороны ненастоящие, это все просто обложка для приключений семьи, которая вынуждена сообща решать проблему нашего главного героя.
— Поворот в сторону приключенческого жанра добавил сложностей на съемках? С погодой, говорят, непросто сложилось?
Александр Робак: Погода — это больше сложности организационные. Для администрации, для продюсеров, для режиссера, который волновался, что что-то не успеем снять. Им на этот счет было тяжелее и сложнее. А для актеров… Ну, может, девочкам было сложнее, а так, приехали — грязь, надели сапоги. Дождь — открыли зонты. В общем, особо сложностей никаких не было.
— Ну а приключенческая часть, трюки?
Александр Робак: Непосредственно у моего героя сложнее десятка разбитых бутылок о голову трюков не было. Ну еще пяток кирпичей, несколько бросков Александра Паля через бедро. А в целом драки, конечно, были. Еще большущий пожар. В общем, хватало там таких сложных каких-то моментов. Ян Цапник рассказывал, как его в гробу на крыше машины катали, на скорости.
Ян Цапник: Вы знаете, тяжело было, когда было жарко. А поначалу погода была прохладной и лежать в гробу было очень ничего, ничего не дуло, как-то так нормально, он хоть отчасти защищал. Единственное, конечно, жестковато. А так нормально.
Жора Крыжовников: Сложности и правда в основном были связаны с погодой. По сюжету она у нас должна была быть хорошая, ясная, солнечная. И первый день был как раз такой — много успели снять. А дальше нас стали посещать облака. Дело в том, что это горы, а в горы иногда приходят такие вот облака. Не туманная дымка, а натуральное молоко, когда ты не видишь человека в пяти метрах. Мы постоянно думали, что же такое можно снять в этом облаке? И все хотели снять страшные сны героев.
Потому что в этих облаках можно только «Ежик в тумане» снимать, а не нашу историю.
Но мне не хватило смелости снять параллельный фильм «Все в тумане». Потому что такой туман — это фильм ужасов. Зато я снимал для себя небольшие кусочки, подкладывал под них музыку. У меня есть теперь, например, полутораминутный фильм, состоящий просто из кадров того, как у нас шли съемки. Льют дожди, туман этот, слякоть, какие-то удаляющиеся фигуры. Посмотреть — так просто фильм ужасов, «Сайлент Хилл». Все время ждешь, что кто-то с топором, наконец, выбежит из тумана.
— Может, отдельно выложить?
Жора Крыжовников: Нельзя. Если мы потом будем по материалам «Горько» снимать когда-нибудь фильм ужасов, то это пригодится. Потому что, ну, это страшно.
— Многие говорили, что и «Горько» это не смешно, а страшно. И на «Кинотавре» вы получили приз за короткометражный фильм про Новый год «Нечаянно» — он тоже ведь страшный. Хотите все стороны жизни охватить через семейные праздники и события?
Жора Крыжовников: Кстати, мы сейчас ведем активные переговоры для того, чтобы отснять еще несколько коротких историй в дополнение к той, что показали на «Кинотавре», и сделать альманах. Может быть, это произойдет в ближайшие полгода. Пока есть шанс. А сам фильм «Нечаянно» — это «Горько» наоборот. Это такое «Горько», где семья объединяется, чтобы скрыть следы настоящего преступления.
— Это совсем другая семья или такая же? Жуткие же люди.
Жора Крыжовников: Про одних и тех же героев и даже про одну и ту же ситуацию можно снять два совершенно разных фильма. Практически по одному сценарию. Весь вопрос в твоей точке зрения, в том, как ты относишься к этим людям. Поэтому «Нечаянно» — это вроде бы про тех же самых людей, но только таких, которых невозможно любить, которых можно только бояться.
— О «Горько-3» уже думаете?
Жора Крыжовников: Если нам покажется, что мы можем интересную историю рассказать, то, возможно, мы в это ввяжемся. Но на ближайший год-полтора таких планов нет. То есть в любом случае не получится так, как сейчас, когда вторую часть от первой отделяет год. Потому что идеи для второй части у нас уже были, когда мы еще первую заканчивали, и мы заранее были готовы к продолжению в случае успеха.
Сейчас ситуация другая — мы в любом случае возьмем паузу, подумаем, посмотрим.
Но мне кажется, что потенциал у историй про семью, которая у нас образовалась, очень большой. Есть уже идея, куда можно их отправить, в какие края, но мы пока не торопимся ее формулировать даже в пяти предложениях. Потому что у нас нет задачи во что бы то ни стало задолбить зрителя: непременно снять «Горько-17», затем «Горько на Марсе» и так далее. Нет, только если мы почувствуем, что есть действительно какой-то творческий потенциал в нашей истории.
— Мы тут говорили про отсутствие сложностей, а я пытался вспомнить, использовалась ли в «Горько» нецензурная брань. Вроде бы и материал располагает, и закона тогда еще запрещающего не было…
Жора Крыжовников: Ну, там «хрен», кажется, был, что-то такое.
— А сейчас вам запрет дискомфорта не добавляет?
Александр Робак: Мне кажется, в такой истории, какую мы сейчас снимали, без мата несложно было обойтись. Но есть ситуации, когда он необходим, и зритель их распознает, поэтому мне кажется, что это все неправильно. Я много снимался у Саши Велединского, моего любимого режиссера. У него и в «Русском», и в «Живом» был мат.
Это тот мат, который рождается из жизни, который усиливает персонажа, характер. Иногда через мат передается та эмоция, которую невозможно передать по-другому, невозможно заменить, невозможно сказать где-то «блин», когда должно быть «*****».
То же с сигаретами. Я пять лет не курил, сейчас курю. При этом в кадре стараюсь никогда не курить, даже если там это дозволено. Но есть моменты, есть персонажи. Бывает просто время такое: если ты снимаешь историю про 1970-е годы, про 1960-е — все же ходили с папиросами, с сигаретами в зубах. То есть, понятно, что тот поток мата и дерьма, который высыпается, его нужно как-то ограничивать.
Но если есть ограничение «18+», то зачем еще и закон, который запрещает мат?
Ограничение «18+» предполагает, что кино смотрит совершеннолетний человек, что он уже понимает, что такое пися, что такое попа, что такое сигарета, что такое мат. Это взрослый человек, который учится уже в институте.
Недостаточно взрослый? Ну хорошо, сделайте ограничение «21+».
Ян Цапник: Вот вы знаете, мне кажется, что надо не мат запрещать, курение и что там… из «Крокодила Гены» сцены вырезать, я не знаю, которые постельными считаются. А надо убрать и запретить то обилие, я не побоюсь этого слова, говна, которое шлепают каналы, потому что на каждом канале есть и хорошее, и плохое. Когда в кино мат или курение необходимы по сюжету, по сценарию, они не имеют никакого отношения к тому легкому зарабатыванию денег на каналах, которое отчасти происходит вот из этого говна, я еще раз повторюсь, потому что ненавижу это все.
И большое спасибо, что все кинематографисты распустили уши и никто даже слова в защиту не сказал — все прохлёпали, а закон под шумок этот приняли.
Вот пусть теперь они снимут кино про войну с прилизанными однояйцевыми близнецами, которые будут в кадре. Не дай Бог потные, это же что, это плохо. Пусть будут костюмы от известных модельеров. Потому что в армии уже прошли это, слава Богу. И пусть все будут говорить «какого черта» вместо «твою мать». И пусть никто не курит в фильмах про войну. Мы очень огульно что-то запрещаем, что-то не разрешаем.
Жора Крыжовников: Может быть, кого-то это удивит, но мне кажется, в этом запрете нет ничего плохого. Вот в советском кино не использовали мат. Ну и что, плохое было кино? Такое ограничение — это как правила игры. Вот в теннис можно же играть без сетки. Можно же убрать сетку и кидать мячик. Зачем они сетку повесили?
К законодательному запрету мата я отношусь как к сетке, которую нам поставили.
Но это не значит, что мы не справимся. Я уверен, любую историю можно рассказать без мата. Тяжело документалистам, настоящим документалистам, которые выходят в шахту, снимают — вот им как быть? Это вопрос. А в художественном фильме всегда можно придумать, как обойти: беззвучно, промолчать, что-то еще. То есть, я думаю, это не проблема.
— Ну, сначала запретят мат, потом секс, потом поцелуи, потом еще что-нибудь.
Жора Крыжовников: Я пока не берусь прогнозировать, что дальше начнут они придумывать, но пока у меня ощущение, что никакой особой проблемы нет. В США в 1940–1950-е годы была комиссия, которая принимала кино. И нельзя было, например, допускать в детективном фильме того, чтобы зло восторжествовало. Оно обязательно должно было быть наказано. Но какие шикарные при этом снимали фильмы. Родился целый жанр нуар, в котором никогда преступник не уходил с деньгами, никогда не побеждал. Ну и что, это помешало американскому кино стать великим? Нет, пока я в этом проблемы не вижу.
