Цивилизация
Называя современным искусством все, что имеет какие-либо признаки отрыва от иллюзорности и привязано к главным трендам ХХ века, не стоит все-таки забывать, что классическому авангарду исполнилось без малого сто лет. Срок более чем достаточный, чтобы народились многочисленные антитезы и оппозиции тогдашним художественным установкам. Собственно, и парадигмы успели поменяться несколько раз — в качестве самой общепонятной метаморфозы можно упомянуть о приходе постмодернизма взамен модернизма. Словом, несмотря на привычность разного рода диалогов сегодняшних авторов с авангардистами 1910–1920-х годов,
протягивать мысленные коммуникации через десятилетия совсем не так просто.
Идея, пришедшая пару лет назад в голову искусствоведам из Музея Ван Аббе в голландском Эйндховене, и вовсе могла кому-то поначалу показаться чистой прихотью, поскольку предполагалось образовать выставочный тандем из радикально разных художников — разных не только поколенчески, но и ментально. То обстоятельство, что и Лазарь Лисицкий, и Илья Кабаков являются уроженцами одной страны (ну почти одной, если помнить о разнице между Российской империей и Советским Союзом), отнюдь не воспринималось как безотказный аргумент в пользу подобного предприятия. Мало ли на свете художников-соотечественников? Куда более существенными представлялись их отличия:
Лисицкий — творец и аранжировщик «нового мира», которым грезило искусство авангарда, а Кабаков — интерпретатор той обыденности, что возникла на коммунистическом фундаменте и рухнула от ощущения собственной бессмысленности.
Иначе говоря, затея могла показаться авантюрной, однако результат очень даже заслуживает внимания.
Вариант выставки, демонстрируемый сейчас в Москве, уже третий по счету: до этого проходили показы в Эйндховене и петербургском Эрмитаже. Столичная версия обзавелась не только вопросительным знаком в названии «Утопия и реальность?», но и прибавила в суммарном количестве произведений. Да и пространство Мультимедиа Арт Музея совсем не похоже на эрмитажную анфиладу: тут разделы экспозиции по-модернистски устремляются вверх, с этажа на этаж, завершаясь подпотолочной репродукцией плаката «Клином красным бей белых», в котором зияет внушительная дыра. Этот объект вполне подходит на роль логотипа для выставки в целом, но не стоит заранее приходить к выводу, что с наследием Эль Лисицкого здесь обходятся каким-то непочтительным образом.
Представлено оно, конечно, нетривиально:
встык к каждому авангардному сегменту экспозиции монтируются кабаковские произведения — не по принципу внешнего подобия, а в логике внутреннего противоречия социалистическим утопиям.
Разумеется, если зритель исполнен чрезмерного трепета в отношении проунов (проекты утверждения нового), фотомонтажей, архитектурных эскизов и прочих свидетельств творческой практики знаменитого авангардиста, то соседство концептуальной иронии может и покоробить его светлые чувства, но лучше бы иметь в виду, что
Кабаков тоже классик.
Речь не идет о пересмешничестве — сталкиваются, что называется, глыбы мировоззрений. Причем сталкиваются не обязательно лоб в лоб, а чаще боками и краями. Чета Кабаковых специально для этого проекта ничего не придумывала и не производила, выборка сделана из обильного ретроархива. Сам Илья Иосифович так сформулировал на пресс-конференции свое понимание происходящего: «Здесь драматургия противоположностей, хорошее начало и отвратительный конец». Можно даже заподозрить, что художник предпочел бы отметить свое 80-летие каким-нибудь другим проектом, более персональным и не связанным аллюзиями с авангардом. Кстати, такая возможность ему представится в 2014 году, когда в рамках парижского фестиваля Monumenta дуэту Кабаковых под выставку будет отдано огромное пространство Гран-Пале. Однако и нынешний сюжет нельзя назвать легкомысленным, якобы не тянущим на статус юбилейного. Просто в нем есть идейно-эстетические сдвиги, заставляющие смотреть на традицию московского концептуализма под непривычным углом. Да и на авангардную традицию тоже.
По сути, в «Утопии и реальности?» происходит
взаимопроникновение двух ретроспектив, каждая из которых могла бы существовать и автономно.
Авторы ведь не думали друг о друге в процессе своей работы, естественно, ни Лисицкий о Кабакове, только родившемся в ту пору, когда слава супрематиста-агитатора уже клонилась к закату, ни Кабаков о покойном Лисицком, с чьей практикой он никогда особо не считался. Взаимное проникновение двух персональных выставок — продукт довольно искусственный, это кураторская игра ума (авторами московского проекта стали британец Чарльз Эше и директор МАММ Ольга Свиблова). Но игра не бесцельная, не отвлеченная от истинного содержания минувшей эпохи:
там же, где Лисицкий верстает будущее Страны Советов, обнаруживаются и последствия утопических замыслов в виде иронической рефлексии Кабакова.
Скажем, вариации супрематических форм предполагали скорый отрыв от земного притяжения, развитие коммунистической цивилизации во Вселенной — и вот, извольте видеть, тема оборачивается инсталляцией «Человек, улетевший в космос из своей квартиры». В обоих случаях с гравитацией почти покончено, но у Кабакова утопические устремления обретают черты горького сарказма.
Таких невыдуманных перекличек здесь масса: чего стоит хотя бы сопоставление реконструированного пространственного макета Эль Лисицкого для Театра Мейерхольда с трехмерными моделями кабаковского «Дворца проектов», невозможного по определению. Или взять тему советского быта — чуть ли не героизированную у авангардиста и доведенную до гротескного абсурда у концептуалиста.
Стыкуются «монумент лидеру» и «монумент диктатору» (первый, понятное дело, пафосный, второй сатирический), оборачивается внезапной пародией на себя «борьба за чистоту художественных форм» и т. п.
Впрочем, ситуация ни разу не доводится до назидания и разоблачительства. Один проектировал революционную действительность для потомков, другой — как раз из потомков — получившуюся действительность диагностировал. Никаких сюрпризов для сознания, воспитанного на диалектике, но все же с позиций искусства тут немало занимательных моментов. Некоторые из них и впрямь могут оправдать вопросительный знак, возникший в московской версии названия.
А в качестве бонуса к «Утопии и реальности?» приложена фотовыставка Юрия Роста «Две прогулки с Кабаковым». В ней нет никакой полемики между авангардом и концептуализмом — это просто качественный бытийный репортаж, героем которого выступает юбиляр. Дистанция между двумя прогулками — четверть века и целый Атлантический океан: первый цикл отснят в 1987 году в районе Чистых Прудов, где у Ильи Кабакова была мастерская от Союза художников, второй — на Лонг-Айленде, тоже в интерьерах и окрестностях личной студии. Отыщут ли зрители какой-то конфликт между двумя сериями, сказать сложно. Во всяком случае, Юрий Рост его в сценарий, похоже, не закладывал. Работает себе человек — в одних ли обстоятельствах, в других ли — и не видит причин, по которым он должен что-то в себе менять, кроме как по соображениям творчества.
