Цивилизация
1 августа вступает в силу закон о противодействии пиратству в интернете, предусматривающий применение санкций к владельцам сайтов за размещение контента, который может стать предметом спора об авторских правах. Принятый Думой и подписанный президентом закон с длинным названием «О внесении изменений в законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты интеллектуальных прав в информационно-телекоммуникационных сетях» уже вызвал протесты со стороны как представителей интернет-отрасли, так и общественности. Накануне вступления закона в силу один из главных инициаторов его принятия, член Ассоциации кинопродюсеров и телевещателей и глава кинокомпании СТВ Сергей Сельянов, рассказал «Газете.Ru» об истории своей борьбы с контрафактом, совещании у Путина, ставшего толчком к принятию нынешнего закона, и убытках, которые несет киноотрасль из-за пиратов.
— Вас устраивает закон, который завтра вступает в силу?
— А практика применения покажет. Местами из-за скорости его принятия там остались формулировки, допускающие различные толкования. И поэтому, как он будет применяться, нам в каких-то моментах ясно еще не до конца. Но мы совершенно точно будем его дорабатывать.
— Сколько лет ассоциация работала над проблемой пиратства в интернете?
— В общей сложности больше четырех лет.
— И что происходило все эти годы?
— Главная работа была лоббистской, назовем это так. Нам было важно, чтобы власть, а также активная часть общества осознало проблему пиратства как проблему. Потому что еще два — два с половиной года назад в общем никто не придавал особого значения ни интернету, ни тому, что там происходит. Во всяком случае, из власть имущих.
— А что поменялось сейчас?
— С одной стороны, эта проблема стала действительно огромной. В связи с активным проникновением широкополосного интернета, с его ростом, в торрентах стало постоянно находиться 17–20 млн пользователей. И число пользователей «ВКонтакте» приблизилось к 40–50 миллионам. А с другой стороны, наши крики — их стало слышно.
Потому что кричали мы громко. Одно время у нас даже был такой лозунг: «вору — нет». На каком-то этапе борьбы. И вот он очень обижал интернет-индустрию. А чего обижаться-то? Как Альхен, застенчивый ворюга из романа «12 стульев». Но нас даже попросили снять этот лозунг под некие гарантии диалога с интернет-индустрией, с ее крупными игроками.
— Это когда было?
— Это было два года назад. И диалог действительно начался. Он был вежливым, но абсолютно нулевым с точки зрения результата. Потому что в общем смотрели они на нас сверху вниз.
— А кто в нем участвовал — можете назвать поименно?
— Конечно: Yandex, Mail.ru, Google, «ВКонтакте». Они все такую очень вежливую позицию занимали и говорили: «Ну что вы, мы бы и рады помочь, но это просто невозможно».
— Что невозможно?
— Например, вычистить сеть от ссылок. Чтобы поисковики не индексировали пиратские сайты. На голубом глазу нам говорили, что «это разрушит всю архитектуру интернета». А дальше — сплошная демагогия про свободу слова, которую просто неловко было слушать. Тот же Yandex сообщал, что «как же, мы не можем торренты оттащить с первых страниц индексации — это же происходит само». Притом что мы прекрасно знали, что они это делают, когда надо, в ручном режиме. Google манипулирует этими алгоритмами, когда ему надо. Это все прекрасно известно. Да, изменение подходов требует каких-то усилий, требует вложений... Тот же Yandex отвечал нам постоянно: «Будет закон — будем его исполнять». Сейчас наконец закон появился.
— Можете назвать размер убытка, которую несет киноиндустрия еждегодно от пиратства в сети?
— На этот счет разные цифры существуют. Одна из них — около $2 млрд. Имеется в виду вся киноиндустрия на российской территории, не только российские производители. Но здесь даже самая большая оценка может оказаться заниженной, потому что она базируется на существующем статус-кво.
А представим, что нет пиратства, ну или почти нет — оно, конечно, будет всегда, вопрос в проценте его присутствия на рынке. Но представим себе, что пиратства почти нет, и контент легально оборачивается в сети. Значит, правообладатели легально получают свои деньги. В России преимущественно это осуществляется через рекламную модель. Это значит, что сразу вырастает объем рекламного рынка в сети в целом — потому что, естественно, крупным рекламодателям на пиратских ресурсах светиться не положено. Возрастает и объем пользователей, которые платят за контент. И тут как с мобильными телефонами было: сначала звонок стоил доллара три, наверное, а теперь три цента. То есть платная модель развивается, причем предсказать ее развитие сейчас трудно. Когда поле легальное очень маленькое, там нельзя сделать невысокой цену, потому что у тебя там одна сотая процента рынка и, стало быть, каждый пользователь должен платить какие-то относительно большие деньги за контент.
А когда у тебя десятки миллионов пользователей, то цена радикально падает. Вот поэтому все оценки — они хромают. Но дело даже не в убытке, вернее, не только в нем. В своей сути пиратство несет презрительное отношение к людям интеллектуального труда, к результатам их труда. Все мы пыль под ногами и грязь под ногтями. «Давайте, делайте нам красиво. А? Че? Какие деньги? Какая реклама?»
— «Скажите спасибо, что я это посмотрел».
— Ну, типа того. Конечно, все в мире любят халяву, не только мы. Но нельзя же в ней целиком и по уши сидеть.
— И, тем не менее, редакция закона, насколько я понимаю, не позволит просто взять и закрыть доступ к действительно серьезным пиратским ресурсам на территории РФ?
— Нет, на территории РФ мы как раз можем закрыть.
— То есть можно будет взять и закрыть сайт? И по такому-то адресу будет написано «заблокировано», как в случае с экстремизмом?
— Можно, да... Но, во-первых, это не наша главная цель, чтобы было понятно. Наша цель — чтобы все монетизировалось. Чтобы владельцы этих ресурсов переползали из тени на свет. И какое-то количество так и поступит, причем достаточно крупных игроков. Ну это наши предположения, но так нам кажется. Все, кто на территории России как-то себя видит и мыслит. А во-вторых, мы вообще-то надеемся на внятный диалог с интернет-индустрией. Но уже, конечно, на другом уровне.
— А после заявления Yandex попыток наладить этого диалог не последовало?
— Вот как раз сейчас многими крупными игроками уже подписан меморандум, в котором интернет-индустрия выражает свою готовность работать вместе с нами на общую легализацию контента в сети. Это их первый шаг навстречу, и это здорово. Мы надеемся, что они, как прагматичные и умные люди, будут и дальше выстраивать линию на сотрудничество.
— А с чем вообще была связана поспешность принятия этого закона?
— Это реакция Путина на неприемлемую ситуацию в сети. На совещании в Сочи нам удалось заручиться его поддержкой. С подачи Константина Эрнста очень ярко выступил Анатолий Максимов и был услышан.
— Вам кажется нормальным, что для решения такой сугубо отраслевой задачи нужно дойти до президента? Есть же профильное министерство, профильный департамент…
— Но лобби IT-индустрии на порядок мощнее, чем наши усилия и усилия министерства вместе взятые. К сожалению, Министерство культуры в нашей стране достаточно слабое — по сравнению с другими ведомствами. И финансируется часто по остаточному принципу. Здесь мы вообще переходим к вопросу государственной философии. Например, во Франции, которая чрезвычайно озабочена сохранением, развитием и экспортом своей культуры, ситуация несколько иная. Я не буду говорить, что минкультуры там сильней министерства обороны, но оно очень сильное. И голос его в каких-то вопросах почти непререкаем. Собственно, Франция одна из первых и антипиратский закон приняла. И Саркози там его активно лоббировал. А в Германии просто преследуют конечного пользователя.
— А вам не обидно, что антипиратский закон, такой нужный и важный для киноотрасли, оказался в общем «запретительном» тренде российских законов — вместе с курением, запретом на усыновление и использование нецензурной лексики в СМИ?
— Функция государства регулирующая, в том числе и запретительная. Вопрос в мере. Да, может быть, было бы правильно, если бы этот закон был принят тогда, когда о нем заговорили, то есть четыре года назад. Тогда бы он не попал во всю эту запретительную карусель, которая сейчас действительно имеет место быть. Конечно, лучше было бы, если бы они не совпали. Но, во-первых, это же не запрет на размещение фильмов — это запрет на их воровство в сети.
Никто же не говорит, что все, теперь будем кино только по телевизору смотреть. Это просто перевод контента в легальный оборот из нелегального — не более того. Повторюсь, мы выступаем за то, чтобы в каком-то идеальном варианте пользователи вообще не заметили, что произошли какие-то изменения. Чтобы просто все плавно перестроились на легальную модель. И мы вообще закрывать никого не хотим, потому что закрытие любого ресурса — это потеря крупной торговой площадки, а значит, и потеря потенциального потребителя. То есть наша задача ровно противоположная: мы хотим, чтобы все зарабатывали — и поисковики, и сайты, и провайдеры, и мы.
— Почему вы думаете, что благодаря этому закону крупные игроки на пиратском рынке начнут легализоваться?
— Они уже давно нам какие-то туманные сигналы посылают — мол, хотим нормально работать. И мы же все это проходили уже — сначала на рынке VHS, потом на рынке DVD. Чем более крупным становится игрок, тем выгодней ему работать легально, а в какой-то момент это становится просто внутренней потребностью компании. Ну мы сейчас не говорим о каких-то отморозках, для которых пиратство — это принцип жизни; как у воров в законе: кодекс — не работать и так далее. Но таких меньшинство, которое можно было бы даже и не учитывать. В свое время рынок VHS был весь пиратский, весь. Потом потихоньку все крупные игроки стали работать «вбелую».
— А как удавалось закрывать DVD-релизы выходящих картин? Я же помню, что там чуть ли не спецслужбы курировали этот вопрос.
— Да, закрывали с помощью правоохранительных органов. Там, как сейчас помню, было 9 главных пиратов. И с ними таким вот образом приходилось договариваться. Кстати, по нашим расчетам, сеть в обозримом будущем должна приносить столько же, сколько DVD в эпоху своего расцвета.
— А это сколько?
— Ну, до $1 млн на успешный релиз.
— «Джунгли», например, должны были $1 млн принести?
— Да-да. От $600 тыс. до $1 млн приносил успешный релиз. Так бы он должен был приносить $3–4 млн, если бы вообще не было пиратского рынка. Но поскольку он был, то были вот такие цифры. Значит, у нас такая среднесрочная задача, чтобы каждый фильм для широкого проката в интернете возвращал $1 млн.
— Возможно ли использование этого закона в политических целях? Условно говоря, можно ли взломать ЖЖ Навального, разместить там ссылку на фильм или даже сам фильм и закрыть его в досудебном порядке?
— Ты только не забывай, что через 15 дней ты обязательно должен в суд подать иск. Где ты должен будешь доказать, что у тебя на этот фильм есть права. Иначе ты получишь встречный иск, и все убытки повесят на тебя. А это не такая безобидная вещь.
— Ну а если все-таки, грубо говоря, всем будет очевидно и понятно, что этот закон используется в каких-то сомнительных целях, то ассоциация выступит с каким-то заявлением?
— Мы не только будем выступать, но мы будем стараться найти все концы, в том числе при помощи Ростехнадзора. Очевидно же, что правообладателям использование в сомнительных целях этого закона просто невыгодно. Равно как и сторонникам этого закона во власти. Значит, если что-то подобное будет происходит, в первую очередь мы подумаем на тех, кому этот закон стоит костью в горле.
— То есть вы уверены, что власти невыгодно использовать этот закон в каких-то политических целях?
— Думаю, что нет. Собственно, если бы хотели, то давно уже детскую порнографию разместили бы у того же условного Навального. Или призывы к суициду. Только почему-то этого не делают. Хотя по сравнению с какими-то там фильмиками порнография — гораздо более мощное политическое оружие.
