Цивилизация
Митчелл в России ждали очень давно. В конце 80-х она проходила в России стажировку, после чего прониклась любовью к русскому театру и до сих пор считает его одним из главных своих источников вдохновения. С того момента она поставила несколько десятков спектаклей по всей Европе; уйдя в них, вроде бы, очень далеко от всякого представления о традициях, она по-прежнему утверждает, что работает «по Станиславскому». Поверить в это сложно, её постановки – сложнейшие высокотехнологичные зрелища, которые существуют на стыке всех мыслимых жанров и искусств. Положенные в основу ее работ произведения трансформируются до неузнаваемости.
«Кристина» Кэти Митчелл строится на тотальной деконструкции.
Центральным персонажем постановки по мотивам «Фрекен Жюли» шведского классика Августа Стриндберга, пьесы о страсти эффектной и взбалмошной генеральской дочки к своему лакею Жану, режиссер сделала третью героиню — служанку Кристину, которая находится в тени действия. Этот спектакль о ней, действие показано её глазами.
Текст пьесы препарируется с безжалостностью, редкой даже для современного европейского театра: от 20-страничного сочинения остается не более сотни реплик, причём каждая из них спрессована до предела. Досталось не только сценам между Жюли и Жаном, при которых Кристина не присутствует (хотя и очень хотела бы их видеть), но и многим моментам с её участием.
Спектакль Митчелл – кино, снимающееся в прямом эфире.
Перед декорацией богатого усадебного дома ходят актёры, вот снуют операторы, а внутри дома случаются события, которые мы тут же видим на экране; иногда события видимы глазу, а иногда происходят за светящимися в полумраке окнами, за которыми невозможно разглядеть ничего, кроме смутных силуэтов героев. В зале за пультом стоят управляющие процессом техники, на сцене за специальным столом стоят «артисты озвучания», отвечающие за шумовое оформление, и с помощью самых обычных предметов создающие для «кино» всевозможные звуки — от льющейся воды до пения птиц.
Кристина на экране – вроде бы настоящая, живая женщина, да тонкость в том, что в таком виде, как она перед нами появляется, её на самом деле не существует. Она тоже – всего лишь образ, на ходу монтирующийся телережиссером с нескольких камер.
Кристин — и мы видим это — на самом деле несколько: от одной актрисы у неё лицо, от другой – платье, от третьей — голос, ещё от двоих – руки, которые подают еду, готовят, зажигают свечи и проделывают другие сложные манипуляции.
«Кристина» — от начала и до конца фикция, спектакль, на самом деле не существующий.
Митчелл разрушает без остатка сам принцип театрального действия как такового. Спектакль целиком разыгрывается здесь и сейчас, перед нами, в том же зале, где мы сидим – вот только увидеть его напрямую мы не можем, как бы ни старались. Непосредственное действие оказывается пазлом, не поддающимся расшифровке – уловить его можно только на экране, где сводятся воедино изображения и звуки со всех сторон сцены.
Кроме того, Митчелл начисто устраняет понятие реальности, вокруг которого из века в век существует театр, признавая его или нет, стремясь к нему или его отрицая. Режиссёры могут дотошно реконструировать быт и выдавать его за подлинную жизнь, могут до предела обострять условность, но неизменным всегда остаётся одно: театр – это то, что разыгрывается на сцене, в конкретный момент времени, перед вашими глазами.
Не так в «Кристине».
Спектакль как бы бежит от зрителей и прячется от них.
Единственной его реальностью становится киносъёмка, показывающая нам то, чего нет, одним выбранным ракурсом превращающая сценический павильон в настоящий дом, а кадку с белыми цветочками – в бескрайнее поле. Митчелл создаёт пограничный жанр, ещё не кино, но уже не совсем театр.
Возможно, одной из отправных точек для спектакля стала длинная ремарка из пьесы Стриндберга: «Исполняется так, будто актриса и впрямь одна на сцене; когда надо, поворачивается к публике спиной; не смотрит на зрителей; отнюдь не спешит и нисколько не боится наскучить публике. Кристина одна. <…> Она снимает фартук, вынимает из ящика стола зеркальце, прислоняет к вазе с сиренью; зажигает свечу, греет на пламени спицу, подвивает локоны надо лбом. Потом идет к дверям, прислушивается».
Митчелл на самом деле даже не рассказывает историю Кристины, и не пересказывает сюжет «Фрекен Жюли» с её точки зрения, а просто
выворачивает наизнанку её внутренний мир и показывает его через крупным планом снятые повседневные действия.
Кристина совершает всё перечисленное в ремарке и еще многое другое: разделывает и ставит на огонь потроха, то и дело причёсывается, глядя в зеркало или ища своё отражение в миске воды, аккуратно укладывает себе под подушку сухие цветы, засыпает, пробуждается, переодевается. Иногда попутным речитативом идут её мысли, состоящие из бессвязного ряда понятий: «есть можжевельник, есть водород, есть любовь, есть садовое искусство, и вдовы, и лоси». Это жизнь глазами пассивного созерцателя, фиксирующего всё, что происходит вокруг – и всегда остающегося в стороне.
Главная из актрис, играющих Кристину – Юле Бёве; именно ее лицо берет камера на крупных и средних планах. С русоватыми волосами, округлыми щеками и чуть выпяченными губами она похожа одновременно на фламандских девушек с полотен Вермеера и героинь фильмов Ингмара Бергмана. В ее грубоватой внешности и повадках невероятно сочетаются почти аутичная отстранённость и острая сопричастность миру, нордическая сдержанность и бешеная резкость. Свои немногочисленные реплики она произносит дерзко и отрывисто, изничтожая променявшего её на госпожу Жана саркастическим «Неужели же?».
Для фрекен Жюли и обольстителя-лакея Кристина — не более чем спящий в уголке предмет мебели.
До неё доносятся лишь обрывки их фраз, только куски их романа, по которым она силится создать полную картину, но так и не может этого сделать – а вслед за ней в такое же положение попадают и зрители. Она всё время подглядывает и подслушивает: то в дверную щёлочку, через которую мы вместе с ней видим Жюли и Жана, то сквозь оконное стекло, то плотно вжавшись щекой в пол и пытаясь разобрать хоть часть их разговора. Это всё та же реальность, которая то ли не существует вообще, то ли вечно ускользает, дразня тебя и предлагая каждый раз лишь слабый свой отблеск.
Кристина наблюдает за ними, преследует их по пятам и не поспевает –
мы же точно так же следим за ней и, вроде бы становясь свидетелями её мельчайших жестов, всё же за полтора часа узнаём о ней не больше, чем она об отношениях своего неверного жениха и его шикарной любовницы.
В большом зале Дома искусств в Кузьминка , где показывали «Кристину», наверняка было много зрителей, которые не знакомы с сюжетом пьесы Стриндберга – и вряд ли они, не зная всех обстоятельств, могли понять в происходящем больше, чем героиня. Митчелл подняла на поверхность подводное течение «Фрекен Жюли», заменив текст подтекстом. Создала спектакль призрачный и иллюзорный, противящийся всему ясному и однозначному. Сложносочинённое мультимедийное действо оборачивается притчей о принципиальной неуловимости правды. О том, что никаких абсолютных истин не существует, а всё, что мы ими считаем, – только то, что мы можем увидеть, или же то, что нам хотят показать.
