Фильм «Пророк», взявший Гран-при на последнем Каннском фестивале, добрался до отечественного проката.
Француз Жак Одиар, никогда не снимающий гангстерской шляпы, делает фильмы редко, но метко. «Читай по губам», «Мое сердце биться перестало» и другие не менее достойные его ленты неизменно отличались нетривиальной, но хорошо рассказанной историей, мастерским воспроизведением реальности и объемными характерами. В «Пророке» все это сложилось в еще более стройную, чем обычно, и любопытнейшую картину о характере в процессе становления. Интересно, что перед съемками режиссер посетил несколько настоящих тюрем, но работать там оказалось нельзя. Все, что на экране, — декорация, но весьма достоверная. Так и ощущаешь реальность замкнутого, но отнюдь не безвоздушного пространства. И понимаешь: и впрямь всюду жизнь.
Каннский лауреат, ныне ставшим и потенциальным оскароносцем (Франция выдвинула «Пророка» на этот приз американской киноакадемии), пообщался с корреспондентом «Парка культуры»:
— Жак, каким образом у вас получилось добиться зрительского сопереживания главному герою? Он, безусловно, преступник, но по-человечески симпатичен.
— Меня крайне занимает жанр романа воспитания вроде «Тома Джонса». Когда герой входит в историю одним человеком, а выходит совсем другим. Он меняется на глазах, он узнает множество новых для себя вещей, начиная с того что элементарно учится чтению, письму и основам экономики в тюремной школе. По-моему, нет ничего более захватывающего, чем наблюдать за персонажем в процессе познания, за тем, как он становится личностью.
— Фильм почти целиком оказался на плечах главного исполнителя, молодого актера Тахара Рахима. Не боялись ему доверить столь сложную роль?
— Конечно, это непросто — сделать так, чтобы актер растворился в персонаже. Но остальная команда его поддерживала, дабы он не ощущал себя новичком среди зубров. И мы с Тахаром много и долго обсуждали, кто он такой, его герой Малик, что заключенным движет, что он чувствует. Я советовал думать о простых вещах: об одиночестве, скуке, повседневной рутине. Важно было не судить персонажа со стороны, а сосредоточиться на том, чем он занят в настоящую минуту.
— Как вы нашли своего актера?
— Случай помог. В тот период, когда шли поиски исполнителя главной роли, я вместе с другими киношниками возвращался с какого-то мероприятия и оказался с Тахаром в одной машине. Я сразу понял: вот он-то мне и нужен. Ирония в том, что для того, чтобы доказать это продюсерам и остальным, пришлось попробовать еще десятки претендентов.
— В вашем фильме присутствуют сцены насилия. Конечно, трудно было их избежать, раз действие происходит в тюрьме, но не кажется ли вам, что в современном кино слишком много кровищи?
— Ну, вам лучше знать: вы критик, вы куда больше фильмов смотрите. Когда сам снимаешь кино, других картин особо не видишь. Но вот что касается фильмов про тюрьму — мы старались избегать стереотипов. Ограничили себя маркировкой, чтоб не заползать на американскую территорию, не повторять «Побеги из тюрьмы» и тому подобное.
Фильмов на эту тему, особенно по телику, множество. От некоторых клише, впрочем, уйти не удалось: корсиканская мафия, что действует в «Пророке», — чем не клише?
— Вы как-то формулируете идею фильма?
— Не, никаких мессиджей. Кинематографист вам не оратор. Ни к чему говорить на публику, тыкать ее носом в некую проблему. Ненавижу концепцию, где кино становится трибуной. Это сталинское кино — двигать идею.
Мое же дело — добиться, чтоб зритель прочувствовал какие-то вещи. Кино существует для эмоций, очень специфических, тонких и при этом разделенных с незнакомыми тебе людьми. Представьте, в зале собираются люди самые разные — и буржуа, и уличная шпана, но эмоции объединяют их.