Покровка. Ночь. Писатель Владимир Сорокин, член жюри фестиваля «Завтра», гордо отходит на три шага от воткнутой в снег шпаги. С противоположной стороны барьера уже стоит, кривляясь и подхихикивая, великий Абель Феррара. Режиссер и фотограф Антон Корбайн уговаривает дуэлянтов разойтись полюбовно. Звучит тревожная музыка… Такую картину зрители и участники фестиваля современного кино «Завтра» вряд ли увидят, но председатель жюри Абель Феррара громогласно обещал, что в случае разногласий он готов драться с коллегами за свое мнение. Драться, похоже, будет за что: почти все фильмы в фестивальной программе заслуживают приза или хотя бы подарочка. Каковы будут поединки — мы узнаем во вторник, когда к закрытию фестиваля все они наконец до чего-нибудь договорятся.
Открылся же фестиваль «Завтра» неожиданно помпезно.
На сцене колонны. Белые. По занавесу расклеена какая-то абстрактная мишура. На возвышении сидят артисты Крылов и Смольянинов. Когда погас свет, на экране возникла лысая голова Александра Кайдановского, а на сцену поднялся хор мальчиков. Следующие полтора часа мальчики пели что-то духовное, на экране показывали Тарковского, а одетые в белые одежды Смольянинов и Крылов читали отрывки из «Школы для дураков» Саши Соколова. Почему Тарковский и Соколов — было непонятно. Почему мальчики — стало ясно, когда к микрофону вышел Абель Феррара: он как-то нескромно посмотрел на них и попытался потрогать. Вскоре хор удалился, торжественное закончилось, колонны убрали в угол, и началось кино.
Фильмом открытия стала лента «Карамазовы» Петра Зеленки.
Режиссер оставил зрителей наедине с фильмом, отправившись на концерт Федорова, а зрители приготовились к Достоевскому. В общем, не напрасно: текст классика воспроизводится почти без изменений. Только актеры репетируют его на полузаброшенном польском заводе и являются актерами — то есть настоящей чешской труппой, долгие годы играющей этот спектакль. По ходу репетиции выясняется, что у одного из рабочих погиб сын, а сам он знает, как выглядят адские крюки. Вот так, видите? Некоторые видят в страдальце Бога, некоторые не видят. Зато все видят голубенького Достоевского с ушками и голого режиссера спектакля. А еще нельзя не увидеть, что стоит актеров засунуть в индустриальный ад и почти не переодевать, и текст Достоевского начинает играть настолько полно, что из него к нам сразу приходят вот такой рабочий, погибший Илюшенька и адские крюки.
После Достоевского на контрасте показывали Шнура и его новую группу «Рубль».
Рубль рублем, но привычка осталась: содержание песен осталось тем же, разве что стало чуть более аскетичным. То есть три и пять букв в драпировке, по мнению автора, уже совсем не нуждаются. Больше всего выступление понравилось Артуру Смольянинову, который требовал спеть (станцевать?) почему-то «Щелкунчика».
На следующий день показывали уже гораздо больше. Все были поглощены Валерией Гай Германика. Ну а как еще? Блондинка, пирсинг, черные губы, да еще и режиссер. На показе «Все умрут, а я останусь» зал был полон, а на экране девочки собирались на дискотеку, пробовали в первый раз напиться, потрахаться в подвале и накуриться. И это было великолепно. А еще там дерутся девочки и, самое главное, на дискотеке играет группа «Звери». Кто-то скажет: чернуха, но на деле это настоящее, совершенно витальное кино про детей, про индивидуальность и борьбу за нее. Про то, что первым разом жизнь не кончается. Даже если в рамках инициации тебя избили и полили пивом.
Вообще фестиваль как-то незаметно оказался посвящен детям.
В конкурсе в тот же день показали «Джонни Бешеного Пса». Это почти то же самое, что Германика, только про либерийских малолетних повстанцев — «торговцев смертью». Идут они не на дискотеку, а на революцию, но адреналин, поиски себя и бесконечно трогательная оправданная, обыкновенная жестокость все те же. «Нет войны — нет мужчины!», «Папа и мама, идите на х...!» и «Не хочешь умирать — не рождайся!» — главные слоганы фестиваля.
Впрочем, об этом мы подумаем завтра, а пока оно не наступило, показали норвежского «О. Хортена» и американский «Мой Виннипег». Это фильмы про зиму и про взрослых, которые на самом деле тоже дети. Первый — про машиниста Одда Хортена, который первый раз выходит на пенсию. Но этим жизнь, как выясняется, не заканчивается — можно прыгать с трамплина на лыжах, ходить на каблуках и ездить по городу вслепую. А потом уехать к любимой женщине, что сделать не поздно, даже если тебе 67.
«Мой Виннипег» Гая Мэддина — это пока лучший наряду с Германикой фильм фестиваля.
Прибытие поезда и что будет потом, встреча с матерью и отчаянная попытка прожить все заново и сбежать. Камера обскура, волшебный фонарь — все, чем было кино и чем оно быть, казалось, перестало. Причем снято все это в совершенно классическом ч/б и в таком ритме, с таким чувством, что смотреть после Мэддина не хочется ничего.
В воскресенье ближе к ночи показали еще и каннского призера — фильм «Класс». Ничего не происходит, просто идет жизнь, проходит учебный год. Кого-то выгоняют, кто-то учит испанский. Гениальная экранизация по возрастной педагогике и просто очень хорошее кино.
И опять, снова про детей — видимо, все эти скучные взрослые уже надоели даже кинематографистам.
Еще были режиссерские дебюты писателя Уэльбека и Мадонны. Уэльбек снял свою же «Возможность острова» про клонов, но с литературой у него отношения гораздо лучше, чем с кино. Каждая минута, казалось, клонировалась в реальном времени, а зрители сбегали смотреть на «Джонни Бешеного Пса».
Что касается Мадонны, то она «Грязь и мудрость» сняла тоже про себя.
Только решила, что столь многогранный характер одному Евгению Гудзю из «Gogol Bordello» не под силу, и позвала еще всяких людей на роли спутников веселого эмигранта, пробивающего дорогу к успеху сквозь грязь и прочее. Впрочем, скорее для массовки. Ржали все равно только над Гудзем. Ржали сильно, неистово. Особенно в тех местах, где он говорил любимые слова Сергея Шнурова. Что до фильма, то это получились такие «Житейские воззрения кота Мурра» с точки зрения шоу-бизнеса, помноженные на уэльбековскую мертвенность.
Сказать обоим дебютантам хотелось только одно: «Папа и мама, идите…» — ну вы поняли.