Цивилизация
Пришел человек в мясную лавку. На прилавке всё такое вкусное. Сердце, печень, голова. Охлажденное мясо. Мясо глубокой заморозки. Фарш. Хочешь — холодец сделай, хочешь — отбивную сваргань, хочешь — котлет накрути. Что нам до того, что сперва эти печень, сердце, язык, голова и ляжки были так чудесно слеплены вместе, удивительным божественным образом соединены и бегали, блеяли, мычали и хрюкали. (На самом деле, стояли в концлагерях типа современного коровника. В боксах. Но все равно.) Ели траву, жевали комбикорм, веселились, боялись, мучились.
Отмучились. Теперь это просто мясо. Как и мы.
Не верите? А я вам сейчас это покажу.
Рядом с нами идет мучительная братоубийственная война. Украина объявила уже четвертую волну мобилизации. Сеть недавно облетело видео разбомбленного донецкого аэропорта. На видео — картинка апокалипсиса. Даже если ты сам живешь в относительном мире, тепле и покое, тебе все равно не дадут про этот конец света забыть. Потому что нет у конца света конца. Это закон любого кошмара. Каждый день в этом аду гибнут люди. Эти гибнущие люди кричат друг другу в лицо одно и то же: «Вы фашисты!»
Кажется, все, что можно делать в этой ситуации, это говорить: «Остановитесь! Не надо больше войны!» Например, этим могла бы заняться церковь (я атеист, но есть же у церкви еще и общественная функция кроме религиозной).
Но церковь нашла себе занятие поинтересней.
На фоне всего этого ада наш патриарх приходит в Думу и предлагает запретить бесплатные аборты, вывести их из зоны государственного медстрахования. По оценкам специалистов, в нашей стране в год делается 1,6–1,7 млн таких операций.
Рекомендации патриарха прокомментировала член комитета Госдумы по охране здоровья Татьяна Яковлева, которая назвала негуманным проведение абортов исключительно на платной основе. Депутат высказала опасения, что в результате этой инициативы увеличится рынок криминальных услуг по прерыванию беременности.
Приговорить миллионы женщин к подпольным способам прерывания беременности — это, конечно, сильных ход. Очень мужской.
Потому что запретами тут ничего не решить: подпольные аборты все равно будут. И искалеченные этими подпольными абортами тысячи женщин — тоже.
Искалеченные женщины будут ходить рядом с нами и ничего об этом не скажут. Их просто вынесут на поля. В белое поле неведения. Причем ни один мужчина при этом не пострадает. Как животное при съемках американского блокбастера (Помните? Так помечали раньше в титрах: «Ни одно животное при съемке фильма не пострадало»). За все ответят одни женщины.
Но какое нам всем до этого дело? Они же мясо.
Примерно об этом написал поэт Дмитрий Кедрин в своем стихотворении (1937 года, запомните эту дату!), лирическим ямбом изводя свою возлюбленную, которая хочет прервать нежелательную беременность.
А вдруг, несмотря на капли мудрых гомеопатов,
Непрошеной новой жизни не оборвется нить!
Как ты его поцелуешь? Забудешь ли, что когда-то
Этою же рукою старалась его убить?
Кудрявых волос, как прежде, туман золотой клубится,
Глазок исподлобья смотрит лукавый и голубой.
Пускай за это не судят, но тот, кто убил, — убийца.
Скажу тебе правду: ночью мне страшно вдвоем с тобой!
Ему страшно! Поэту Кедрину страшно. Подумайте только! Как будто он сам не принимал участие в этом проекте. Теперь вот лежит ночью, боится. Аж вспотел весь. Не бойтесь, поэт Кедрин! Через 78 лет у вас найдется заступник. Он придет в Думу и предложит запретить аборты.
Но самый ад, конечно, не в абортариумах, а в головах. Причем не у покойного уже Кедрина. А у вполне живых и упитанных.
Недавно министр иностранных дел Польши Гжегож Схетына заявил, что концлагерь Освенцим был освобожден украинскими солдатами. Зачем знать министру иностранных дел, что в годы Великой Отечественной войны названия фронтам присваивались по региону их действия, а не по национальности служивших в нем солдат. И там бок о боком сражались русские, украинцы, белорусы, узбеки, евреи и все остальные национальности нашей — в то время — неделимой родины. Незачем знать. Вот он и не знает!
В начале 1960-х один социальный психолог (его звали Стэнли Милгрэм) убедительно доказал на основе проведенного эксперимента, что большинство людей настолько подчиняются авторитету (авторитетом в данном случае выступает экспериментатор), что готово бить током ни в чем не повинного человека, пока тот не потеряет сознание.
Стэнли Милгрэм придумал следующее испытание: в двух комнатах сидели «ученик» и «учитель». «Ученик» учился новому языку, а «учитель» контролировал. Ученик всегда был подсадной уткой, но учитель об этом не знал. Правила были следующие: за каждую ошибку «учитель» бьет током «ученика», сидящего за непрозрачной стенкой, причем раз за разом напряжение должно увеличиваться.
Об этом было много статей. И я, думаю, вы уже догадались! Да-да. «Учитель» с каждым ударом тока, который он отправлял, впадал в еще больший раж. Несмотря на то что подставные актеры с той стороны все время посылали сообщения, что им больно.
«Будь в США концлагеря вроде тех, которые мы видели в нацистской Германии, персонал для них можно было бы набрать в любом небольшом американском городке» — таков был вывод Милгрэма.
Слушаться тех, кто имеет право приказывать, — глубоко сидящий инстинкт каждого из нас, вне зависимости от образования и статуса. Слушаться не голоса собственной совести, а солидного дядьку в белом халате или просто дядьку при галстуке или в митре на голове — наша судьба.
Скажут запретить аборты — запретим. Скажут ударить током — ударим. Скажут, что Освенцим освободили украинцы, — скажем, что они. Скажут, что русские — скажем, что русские.
А скажут убить — убьем.
В 1923 году забытым теперь писателем Владимиром Зазубриным была написана повесть «Щепка». Основой повести послужили беседы автора с сотрудниками ЧК. Для незнающих исторических фактов собственной родины поясню: ЧК — это Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Много людей полегло от рук чекистов. И повесть «Щепка» — это рассказ о буднях расстрельной команды в Сибири.
Это пронзительная, больная повесть о том, как убивали людей. Щелкали как орехи. Расстреливали в подвале. О том, как сапоги палачей скользили в крови. А раздетые догола люди (их жертвы) — либо хорохорились, либо испражнялись от страха.
Там есть один эпизод. Не центральный. А вполне проходной. Им я и закончу.
Но сперва скажу вот что.
Не стесняйтесь. Сейте ненависть. Распаляйте в себе древнее желание уничтожать непохожих на вас. Жмите на кнопку. Вам за это ничего не будет. Все, что когда-то бегало, мычало и выло, все замрет, разделится на филейные и не филейные части. Холодец, котлеты, суп.
Как писал другой поэт, Ян Сатуновский, всю вторую половину жизни проживший во внутренней эмиграции, потому что слишком много понимал и слишком много видел:
Мужественно: утром пить водку натощак (предпочитаю кофе).
Мужественно: состоять, по меньшей мере, референтом замминистра.
Вот так. Тик и так.
А я вхожу с авоськой, соль, мыло, лук.
На, пырни меня своими всевидящими, всененавидящими.
У вас от ненависти уже помутилось в глазах, мои дорогие господа и товарищи. Вам надо лечиться.
Ну а теперь обещанная цитата из Владимира Зазубрина.
«… Двое других раздевались, как в предбаннике, смеясь, болтали о пустяках, казалось, ничего не замечали, не видели и видеть не хотели. Срубов внимательно посмотрел на них и понял, что это только маскарад — у обоих глаза были мертвые, расширенные от ужаса. Пятая, женщина, — крестьянка, раздевшись, спокойно перекрестилась и стала под револьвер.
А с папироской, рассердивший Срубова, не захотел повертываться спиной.
— Я прошу стрелять меня в лоб.
Срубов его обрезал:
— Системы нарушить не могу — стреляем только в затылок. Приказываю повернуться.
У голого офицера воля слабее. Повернулся. Увидел в дереве двери массу дырочек. И ему захотелось стать маленькой, маленькой мушкой, проскользнуть в одну из этих дырок, спрятаться, а потом найти в подвале какую-нибудь щелку и вылететь на волю. (В армии Колчака он мечтал кончить службу командиром корпуса — полным генералом). И вдруг та дырка, которую он облюбовал себе, стала огромной дырой. Офицер легко прыгнул в нее и умер. Зрачок у него в правом открытом глазу был такой же широкий и неровный, как новая дырка в двери от пули, пробившей ему голову».
Кстати, Владимира Зазубрина самого расстреляли. В тридцать седьмом.
