Между Наташей и Ярославной

Мой друг спит по несколько часов в день, много курит и мечтает устроить свою выставку современного искусства.

Но современного ровно настолько, чтобы как-нибудь обойтись без голых художников, кусающих посетителей за ляжки, растрепанных женщин, вырезающих себе на животе звезду, без «божественного кала» под ногами и желательно без тестов Роршаха на стенах. Конечно, всего этого на его выставке никогда и не будет, хотя бы потому, что настоящее современное искусство не повторяется, а если и повторяется, то за очень большие деньги.

Вместо этого ему, вероятно, светят череда портретов засохшим фломастером, мобилография на грани нервного срыва, бессмысленный и беспощадный видеоарт, коллаж из газеты «Правда» и куклы из папье-маше. Такое вот «русское бедное».

Ему это не по душе. Он хочет найти то современное искусство, которое взяло бы и подняло зрителя с колен, наполнило чувством веры и правды, любви и дружбы, уважения и сотрудничества. Которое бы расцветало в голове облаком смыслов или, наоборот, не оставляло от логики камня на камне. Отзывалось бы в голове щемящей нотой нечеловеческого одиночества или, наоборот, утыкалось в тебя как распушившийся одуванчик и щекотало ноздри.

В этом смысле с моим другом полностью согласен министр культуры Владимир Мединский, чье ведомство усиленно трудилось над проектом документа «Основы государственной культурной политики».

В варианте Минкульта культурный кодекс России должен поддерживать не голых мужчин и растрепанных женщин, а нормальное, традиционное русское искусство, исключить никому не нужные понятия мультикультурализма и толерантности, чуждых ценностных норм, и вообще, как известно, Россия — не Европа. То, что понравится, то и будут «поливать» бюджетными деньгами, остальное — как-нибудь само.

Итоговая редакция документа вроде как остается за администрацией президента, выступающей в этом вопросе более сдержанно. Но дискуссия уже началась.

Министерство раскрыло весь свой философский потенциал, и так просто прикрыть его обратно вряд ли удастся. Не зря на документ моментально отреагировал Ученый совет Института философии РАН с просьбой не вмешиваться Минкульт в области, в которых ничего не понимает: «Разработчики материала открыто и демонстративно вторгаются в область философии, полагая себя достаточно компетентными в данной отрасли знания, тогда как содержание документа не всегда соответствует даже студенческому уровню (…) Недоумение вызывает однозначность тезиса «Россия — не Европа», объявленного «краеугольным» в данном документе. Это сугубо частное суждение никоим образом не может рассматриваться в качестве непререкаемой истины».

Европа мы или не-Европа мы, по сути, значения не имеет (предположим, кроме института РАН в этом вообще никто ничего не смыслит).

Однако за большими выспренными словами вроде «ценности» или «культурный код» всегда есть что-то подразумеваемое — то есть маленькое и конкретное, с набором своих стойких качеств.

Министр культуры сам расставил необходимые маркеры, давая понять, что культурный кодекс — не просто пустой чиновничий документ для распила бюджета, а эффективное оружие борьбы против того, что в поливке не нуждается. Судя по комментариям Мединского, 1) нам не нужна Ярославна, которая «танцует вкруг шеста, мастурбирует и клянчит кокс у половецкого хана», 2) не нужен Петр Гринев, который «вступил в интимную связь с Пугачевым», 3) и да, Маленький принц с «гомосексуальной пластикой» нам тоже не нужен.

Или нужен? Вроде нет.

Хотя чем судьба Гринева, спящего с Пугачевым, в понимании Минкульта будет отличаться, например, от судьбы блестящего фильма Сергея Тарамаева и Любови Львовой «Зимний путь». Знаете чем? Да ничем.

Гораздо сложнее понять, что именно нам нужно вместо этого. «Хотите составить список — открывайте для начала школьную программу по литературе и записывайте», — советует министр. Пушкин, Достоевский, Грибоедов, Салтыков-Щедрин, затем Врубель, Левитан, Рерих, потом Глинка, Глиэр, Шнитке, «куда ты мчишься Русь-тройка?», «выхожу один я на дорогу», «я на правую руку надела перчатку с левой руки» и так далее.

Но нужно быть сильными и признать: всего этого богатства в ведомстве Мединского никогда не будет хотя бы потому, что все это уже было, а если и повторится, то только как фарс — похуже Ярославны на шесте.

Вместо желанного Левитана Мединскому светят в лучшем случае Сергей Андрияка, в худшем — Алексей Сергиенко.

Все потому, что к культуре бесполезно подходить со своим конкретным «техзаданием», пусть даже его конечная цель — не политическая цензура, а увеличение количества населения и превращение страны в царство разума, искусства и божьей благодати. Поливай не поливай — культура отнесется к таким заказам как мощный речной поток к булыжнику, лежащему на пути: натолкнется, обтечет, а затем и вовсе сточит.

Конечно, на волне трепетного патриотизма от проведения Олимпиады, присоединения Крыма и добровольной международной изоляции самое время обратить наконец свое внимание на себя. Что там есть внутри у страны, которой наконец-то хочется гордиться? Наверняка ведь не куклы из папье-маше.

А внутри, как на той самой Олимпиаде, — первый бал Наташи Ростовой, «Князь Игорь», Бенуа и Стравинский.

Правда, вместо того чтобы сдуть с Наташи вековую литературную пыль, мы почему-то продолжаем держать невинную девочку за прекрасный образец, интуитивно запрещая в кино и литературе все то, что не помещается в наше понимание Наташи: мат, распитие спиртных напитков, курение, интимные сцены и гомосексуализм.

На деле же нам не нужна правильная культура, нам нужно много разной. Чем больше, тем лучше.

Министерская философия тоже не особо интересна, культура легко сама определит, где традиционные ценности, а где нет, где нужен мультикультурализм, а где не очень. В крайнем случае поможет РАН. Зато сегодня нам нужна ощутимая связь между Станиславским и «Гоголь-центром», между Левитаном и музеем PERMM, в конце концов — между Наташей и Ярославной.

Чтобы театры работали и снималось кино. Чтобы не пустовали музеи и не закрывались библиотеки. Чтобы возникало больше региональных музыкальных фестивалей, а в консерваторию ходили люди не только за 60. И желательно, чтобы происходило все это не вопреки министерству культуры, а благодаря ему (в чем оно, вероятно, должно быть заинтересовано).

Так исторически сложилось, что у государственного ведомства в силу своего устройства из рук вон плохо получается создавать и формулировать, но легко и органично — ограничивать и запрещать.

Где-то здесь и пролегает различие между министром и моим другом. Потому что в силу распределения обязанностей одному нельзя быть куратором современного искусства, а другому — можно.

На его будущей выставке не будет ни портретов засохшим фломастером, ни кучи проводов, призванной показать нашу зависимость от цифрового мира, ни хлебного мякиша в форме Сталина, ни коллажа из газеты «Правда».

Говорить о том, что другого современного искусства у нас вроде как и нет, не буду — вдруг найдет.