Три цвета раздора

Фейсбук распался на три равные части. Одна часть покрасила свой аватар в цвета флага Франции. Вторая часть возмутилась этой раскраской. А третья часть возмутилась этим возмущением.

С первой частью покрасившихся в цвета Франции все более или менее понятно, объяснять нет надобности. Тем более что ведут они себя тихо, неагрессивно. Вторая часть, как все несчастливые семьи Толстого, несчастлива каждая на свой лад. Кто-то теперь требует обозначить у себя на аватаре авиалайнер А321, погибший над Египтом. Кто-то требует перекраситься в цвета флага Кении, где полгода назад в один день были убиты 147 христиан (забыли, да?). И даже некоторым публичным людям, уличенным в том, что отреагировали на теракт во Франции, но не реагировали на свой собственный, пришлось французскую раскраску быстренько снять.

Третья часть (наиболее активная) считает, что мериться трагедиями нехорошо, и пытается урезонить вторую часть, что, дескать, она назло теперь постит флаги всех стран, где произошли теракты.

Любопытно то, что этот мирный тишайший призыв «не сравнивать трагедии» исполняется наиболее агрессивно и даже с оскорблениями.

Честное слово, есть какая-то крупная мысль природы в том, что просьба жить мирно звучит так враждебно. Ну, про диалектику дьявольской пены на губах ангела, отстаивающего правду, мы все слышали от Померанца. Но это какой-то новый извод старой темы.

Кот Леопольд, постарев, начитавшись каких попало книг, сидя в фейсбуке и напитавшись там ироничным духом, посчитал, что все тлен, стал зол и неприятен. Итак, третья часть прямо требует, чтобы вторая часть «немедленно заткнулась» (матерщину не цитируем), что «в голове у этих людей странное представление, что между жертвами существует конкуренция».

В защиту второй группы замечу на полях, что она вовсе не сравнивает трагедии (было бы странно взвешивать жизни людей). Пожалуйста, будьте внимательнее к тем, кого вы обличаете. Во второй группе взвешивают не жизни, а реакцию на трагедию. В одном случае она есть, в другом — отсутствует.

В общем, все нормально, все как обычно. Вторые травят первых. Третьи травят вторых. Все идет по плану, как сказал один зэк, растянувшись на нарах, когда его посадили по несправедливому обвинению.

Приятель (он из второй группы) возмущается: «Все покрасили аватарки в цвета Франции! Либералы... Стадо. Удивительно, причем люди со вкусом там есть точно... Чем это лучше, чем повесить себе на машину георгиевскую ленту? То же самое. Только с обратным знаком».

Вопрос символической раскраски аватарок для нас настолько болезненный, настолько перекрывает по эмоциональности саму трагедию во Франции, настолько недвусмысленно говорит о кризисе идентичности, о том, что мы вообще не знаем, кто мы, что мы, куда мы, блин — что на этом месте предлагаю больше не ругаться (временно).

Взаимные обвинения: кто гад, а кто прекрасен в строе мыслей, в калибре души, в способности сопереживать, и чья идентичность лучше, российская или французская, — оставляю за рамками этой колонки.

Повесить георгиевскую ленточку или покрасить аватар в цвета Франции — не вопрос вкуса. Также это не вопрос бессердечия или стадного чувства. Это вопрос демонстрации принадлежности.

Вся символика всегда и везде существует исключительно для того, чтобы обозначить идентичность. Позиция «я идентифицирую себя с российскими ценностями» против позиции «я себя идентифицирую с европейскими ценностями». Первой позиции соответствует георгиевская ленточка, второй — флаг Франции (лучше, чем какой-либо другой флаг). Значимые события — это только повод выразить эту идентичность.

Французский флаг — идеальный маркер на принадлежность Европе. Европа с ее декларируемыми ценностями свободы, равенства, братства начиналась три века назад в Париже. Потому взрывы в Париже, так же как когда-то в Нью-Йорке, — очень яркие символичные жесты. Прошу прощения за некую шарли-эбдошность, то есть намеренную бесстрастность к человеческой составляющей события, но я хочу обратить ваше внимание на то, как террористы выбирают свои цели.

Сегодня «радикальные исламисты» выглядят наиболее яркими и успешными акционистами, смотрите, как художественен выбор цели: самолет врезается в башни-близнецы.

Далее: взрыв происходит в Париже на товарищеском матче между Францией и Германией. Товарищеском, то есть матче, в котором отсутствуют все коммерческие и статусные интересы (прямой удар по тому, что зовется европейскими ценностями). Но по той же самой причине, по которой террористы выбирают флаг Франции как объект атаки, по той же причине его выбираем и мы как окрас аватара. Кенийский флаг для нас что символизирует? А вот флаг французский — символ чего-то, что для нас ценность, которую надо сберечь, а для террористов — ценность, которую надо разрушить. В данном контексте это морально нейтрально.

Никто в Европе не будет краситься в цвета флага Израиля, где теракты, кстати, в адрес мирных жителей не прекращаются вообще никогда. Никто в Европе никогда не будет краситься в цвета Кении, хоть не только 147 человек, но и всю Кению с землей сравняй. Что нам Кения, что мы Кении? И никто нигде не покрасится в цвета флага России, самолеты ли у нас взрываются или дома. И мы сами не покрасимся.

Но если мы объявим покрасившихся безвкусными, а непокрасившихся — бессердечными, мы уведем тему далеко в сторону, где будем долго и усердно заняты перегавкиванием (тоже, в общем, занятие). Я же хочу написать о другом.

Тот, кто считает, что живет в едином культурном пространстве с Европой, в день, важный для Европы, покрасил аватар в цвета Франции. Кто себя с Европой не идентифицирует, не покрасил. Все добавочные оценочные выводы явно излишни.

Но надо понимать, как включается и как работает то, что мы зовем «сердечностью». Сперва включается кнопка «идентичность», а после этого сигнал идет на кнопку «сопереживать». Через внутреннюю формулу: «свой» — «чужой», «один из нас» — «это все не про нас» — пробиться невозможно в принципе.

Мы же помним, как работают механизмы морального отчуждения, обезличивания, морального равнодушия, когда во время военных конфликтов какая-то группа населения маркируется как «чужой». А уж моральные вопросы в отношении «врага» просто перестают задаваться. И человеческая природа «врага» становится невидимой.

Для чего вообще существует пропаганда? Тоже ведь для того, чтобы вывести какую-то группу из круга «свой».

Сперва благодаря пропаганде выключается кнопка «идентификация», и только потом становится возможен геноцид или любая несправедливость.

Сперва кто-то исключается из группы «люди» и включается в группу «нелюди», а после этого мы уже совершенно свободны в своих действиях. «Такие же, как мы» — такими словами обозначаются границы территории, внутри которой поднимаются все вопросы морали, по другую сторону от этой границы все моральные вопросы бессмысленны.

Лотман вспоминал, как был удивлен, когда во время войны немецкий офицер, который ходил голым перед русскими хозяевами дома, оказался человеком с университетским образованием, тем, кого Лотман мог бы назвать «человеком своего круга». А вы еще спрашиваете, почему мы не сочувствуем кенийским жертвам. Потому что кенийство кенийцев не входит в наше самоопределение.

Но для тех (многих), кто возмущен окрасом аватара во французский триколор, у меня другой вопрос. Почему мы не чувствуем себя европейцами? Почему мы — не единое пространство с Европой? Почему европейские ценности не считаем своими?

Не знаю, верно ли ставить тут знак вопроса. Или это мне посчастливилось сформулировать вопросы риторические. Иногда очень глубокие культурные, геополитические события бывают заметны через, казалось бы, пустяк. Лично я поняла, что мы не единое культурное пространство со всем миром вовсе не сейчас, в момент возмущения аватарками, и не слушая нашего президента, и не смотря Дмитрия Киселева, и не ужасаясь тому, что принимает госдума. А на смешном марше в Иерусалиме.

Есть у евреев такой праздник — Суккот. Это особый еврейский праздник, когда принято молиться за все народы мира и приглашать все народы мира в Храм. И почти столь же давняя, давно сложившаяся христианская традиция принимать это приглашение. В этот день христиане всех конфессий и буквально всех стран — Зимбабве, США, Франции, Гаити, Японии, Китая — приезжают в Иерусалим и идут маршем. Я была на таком марше среди зрителей. Видела делегации стран, о существовании которых до тех пор не знала. Только одна страна «блистала своим отсутствием». Россия. России на марше не бывает.

Теперь вопрос: почему мы сами не можем поднять флаг России, когда рушится наш самолет или взрываются наши дома? Почему такая странная идентичность, почему такая дистанция между «быть русским» и «быть гражданином России»?

Почему российский флаг — только у карьериста в кабинете?

Еще один риторический, да?...

И по привычке расскажу историю вместо анализа.

Один хороший мальчик, сын моих хороших знакомых, все время вешал у себя над кроватью российский флаг. Он очень хотел быть настоящим гражданином своей страны. Ну это же нормально. Верно? В Израиле чуть не с каждого балкона свешивается бело-голубой флажок. В США чуть не из каждого окошка торчит звездно-полосатое полотно. На Украине даже в самой бедной провинции даже самые разрушенные заборчики жители на последние деньги покрасили в желто-голубое. И это хорошо. Это не мешает им голосовать против Обамы, против Порошенко, Нетаньяху. Так вот, этот мальчик тоже все время вешал этот российский флажок над кроватью. А потом все время снимал. Повесит — снимет. Снимет. Повесит...

Потому что у нас в стране все время случались (или творились) какие-то такие события, что честная детская ручка сама снимала флажок. Потом желание быть образцовым мальчиком перевешивало, и флаг снова появлялся. Я понимаю. Очень хочется быть вместе с теми, кто русский. Но очень не хочется быть вместе с вешателями российских флагов.

И именно поэтому такие нешуточные баталии вокруг этих французских аватарок.

Хорошо быть маргиналом. Наш брат давно никуда не мечется, он честно сидит между всех стульев. Правда, все время на полу. Зато тихо, спокойно. Не нервно.