Цивилизация
Уходящий год стал временем резких перемен в мировой политике, которые при внимательном рассмотрении выглядят если и не предсказуемыми, то легко объяснимыми. Но это в ретроспективе. В реальном времени почти никто не предсказал ни исход референдума в Великобритании, ни результат выборов в США, ни даже внезапное извинение Анкары перед Москвой и быстрое восстановление российско-турецких отношений.
То, что происходило в 2016-м, следствие давно копившихся изменений, количество перешло в качество. Закончился этап — время «после «холодной войны», когда считалось, что крепнет новое мировое устройство. На деле, опять же задним числом, выяснилось, что происходило другое — попытка перелицевать под американоцентричный мир западные институты, которые обслуживали «холодную войну» и двухполюсную конфронтацию. То есть не строительство нового, а адаптация старого. Безуспешно — качественно другие мировые обстоятельства потребовали и других форм.
Сейчас это осознано, правда, непонятно, что именно идет на смену. Пока похоже на растущую волну суверенизации и отката от глобального универсализма, хотя всеобщую взаимозависимость и взаимосвязанность никто не отменяет. В условиях сдвигов политического устройства особая ответственность ложится на лидеров, тех, кому положено и доверено управлять процессами.
Чем меньше четко определенных правил и понятных обстоятельств, тем больше зависит от точности принятия решений в каждый конкретный момент. А это, в свою очередь, определяется качеством руководства и качествами руководителей. Кто те люди, действия которых определили палитру 2016 года?
В сугубо субъективном рейтинге автора этих строк лицом мировой политики стал филиппинский президент Родриго Дутерте, избранный на пост в июне и с тех пор ставший постоянным поставщиком новостей.
В утрированном виде он олицетворяет мировую тенденцию, представителями которой стали Дональд Трамп, лидеры движения за выход Великобритании из ЕС и прочие деятели, которых принято называть популистами. Демонстративное и подчеркнутое отторжение истеблишмента — и национального, и мирового, отказ выражаться в политкорректных терминах, действия, вызывающие горячее одобрение обывателей, но выходящие за рамки принятых норм, а иногда и законов, наконец, готовность менять устоявшиеся внешнеполитические установки (в филиппинском случае — стремление укреплять отношения с Китаем в ущерб долгосрочному и казавшемуся безальтернативным альянсу с США).
В обычной ситуации (до недавнего времени) такой политик был обречен на скорую неудачу и уход, однако сейчас все может оказаться по-другому — меняется и внешний контекст (расстановка сил в мире), и настроение людей.
Другой знаковый типаж-2016 — турецкий президент Реджеп Тайип Эрдоган.
Его политика 2010-х годов спровоцировала большое напряжение в стране и регионе, Анкара оказалась в тупике и во внешней, и во внутренней политике. Эрдоган, несмотря на крайнюю амбициозность и нежелание идти на попятную, нашел в себе силы совершить резкий разворот в отношениях с важными соседями — Израилем и Россией. А потом использовал возможность, которую создали ему незадачливые путчисты минувшим летом.
В длительной перспективе последствия для Турции труднопредсказуемы. Переломить через колено сложное и многообразное турецкое общество и полностью персонифицировать управление можно лишь на какое-то время, внутренний диссонанс растет, свидетельством чему стало и варварское убийство российского посла в Анкаре. Однако обнулить последствия неудачной политики последних лет и перевернуть страницу Эрдогану удалось. Важный аспект истории с турецким переворотом — категорическое нежелание общества, даже той его части, что активно недовольна президентом, поддержать военное правление. То, что было нормой в ХХ веке, сейчас не проходит — автократия «во спасение» не встречает понимания.
Следующая характерная категория-2016 — представители политического мейнстрима, утратившие понимание состояния умов в собственной стране.
Премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон и его итальянский коллега Маттео Ренци решили использовать мнение избирателей, чтобы решить управленческие задачи, и крупно проиграли. Объявлять референдумы в условиях повсеместно нарастающего недовольства «начальством» — не просто риск, а фактически гарантированное поражение. Не столь крупным, но вполне показательным примером стало голосование в Нидерландах, где граждане не поддержали Соглашение об ассоциации ЕС и Украины. Голосовали они явно не по украинскому вопросу, который мало кого из голландцев вообще интересует, а в пику кабинету министров, чтобы выразить недоверие.
К той же категории неадекватно оценивающих обстановку относится и Хиллари Клинтон, назвавшая убогими сторонников Трампа. Она не поняла (как и лидеры кампании за членство Великобритании в ЕС), что «убогих» много и они могут обидеться.
Особняком в Европе и мире стоит канцлер Германии Ангела Меркель — олицетворение стабильности политики и в положительном, и в отрицательном смысле.
В положительном, потому что Меркель, несмотря на все тектонические сдвиги и вокруг, и внутри, продолжает твердо держать рычаги и контролировать ситуацию. В отрицательном, потому что в германской политике все заметнее проявляется национальная черта — упорство в следовании определенном курсу и неготовность его корректировать, даже если меняются важные обстоятельства. В Германии, в отличие от большинства других европейских стран, радикальных изменений политического ландшафта не предвидится, альтернативы Меркель нет. Хотя и там появились новые факторы: еще пару лет назад в центре Берлина невозможно было вообразить акцию против иммиграции и утраты национальной идентичности немцев, теперь это заурядное явление.
Барак Обама, уходящий лидер единственной сверхдержавы, заканчивает не на бравурной ноте. Вызвавшее возмущение Трампа высказывание Мишель Обамы о том, что завершение президентства ее мужа означает «конец надежды» (отсылка к книге Обамы 2006 года «Дерзость надежды»), не только горькая реакция на результаты выборов, но и, по сути, приговор. Воплотить надежду в жизнь не удалось.
Обама, вероятно, войдет в историю как политик, точно почувствовавший перемены, но так и не придумавший, что с ними делать.
Дональд Трамп обещает пересмотреть едва ли не все наследие своего предшественника. Необязательно это удастся сделать в полной мере, как бы то ни было, Обаме довелось быть переходным звеном от попытки построить мир на основании победы США в «холодной войне» к другой фазе, когда исход противостояния второй половины ХХ века уже не является определяющим. А все, что делается в переходный период, редко бывает долговечным.
Владимир Путин успешно укреплял свое реноме самого могущественного главы государства в мире. Это представление о нем достигло пика — теперь уже речь не о хитрых геополитических интригах и умении преподносить стратегические сюрпризы, а о способности вершить судьбу демократии в ведущих государствах мира. С лета 2016-го только и говорили, что о вмешательстве России в американский избирательный процесс, в следующем году это, похоже, повторится в Германии в преддверии осенних выборов в бундестаг.
Насколько справедливы обвинения, обсуждать бессмысленно — есть одни заявления против других, это все, что известно публике.
Однако примечателен сам факт того, что Путин стал символом чего-то пугающего Запад не на мировой арене, а внутри собственных стран.
Главный итог 2016 года — перемены внутри ядра мировой системы, в западных странах. Растущее нежелание обществ следовать путем, который правящий класс считает (считал до последнего времени) безальтернативным, приводит номенклатуру в растерянность и замешательство (как же так, все так хорошо шло...), порождает желание найти «руку кого-нибудь» (проще всего — Москвы), но линию приходится-таки корректировать.
Причем делать это надо быстро: если сам истеблишмент не адаптируется к настроениям, то остановить «популистов» уже не получится.
В наступающем году пример правильной коррекции может показать Франция, если Франсуа Фийон не пустит к власти «Национальный фронт», взяв на вооружение часть его лозунгов.
В 2017-м начинается новая эпоха. Двадцать пять лет после СССР закончились вместе с той повесткой дня, которую принес конец «холодной войны». Это надо понимать всем, в том числе и России, которой нужна политика нового содержания.
