Цивилизация
Журнал «Искусство кино» совместно с «Мосфильмом» запустили в повторный прокат «Июльский дождь» (1967) Марлена Хуциева – один из самых главных советских фильмов, по преимуществу без слов описывавший настроения городского среднего класса. Рассказывавший о том, как, едва сформировавшись, новый горожанин-интеллигент потерял точку опоры. Сложность киноязыка не позволила счесть эту картину антисоветской, а риск был: такими, как у Хуциева, средствами западные классики кинематографа обычно описывали тупики буржуазного сознания.
Фильм снят в 1966 году (хотя по некоторым документальным московским кадрам, например, с афишей концерта Жака Бреля или празднованием Дня Победы на площади Свердлова, видно, что фрагменты снимались в 1965-м), в прокат вышел в 1967-м. На экране самая стильная эра из всех советских эпох – в черно-белом исполнении почти ничем не отличающаяся от Запада, таково уж универсальное свойство городских 1960-х. И что-то неуловимо объединяет то время с сегодняшним днем. Картина длинная, есть время подумать и понять, что именно: отсутствие и у того, и у сегодняшнего времени цели. Утрата опоры.
За несколько лет до «Июльского дождя» партия торжественно провозгласила: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». А еще раньше, в дни XX съезда тем, кто на экране, было вокруг 20 лет – как прекрасно в этом возрасте стать свидетелем тектонических перемен, поверить в разрушение преград для счастливого будущего: в начале 1960-х полет Гагарина срифмуется с выносом Сталина из мавзолея.
В 1964-м тот же Хуциев закончил работу над фильмом «Мне двадцать лет» («Застава Ильича»), где есть и цель, и опора для поколения – романтика революции, очищение ее от сталинских наслоений, грязи и крови, возвращение к корням, которые дают прорасти будущему. Но в мае 1965-го отмечается то самое двадцатилетие Победы, показанное в «Июльском дожде» как передача эстафеты от поколения к поколению, и в своей речи Брежнев упоминает Сталина – раздаются продолжительные аплодисменты.
Финальная сцена с Днем Победы не спасает от депрессии. «Июльский дождь»: ни цели, ни опоры, ни смысла. Преддверие застоя. Исчезновение надежд, показанное как смерть любви двух героев Лены и Володи (Евгения Уралова и Александр Белявский): социальное и даже политическое всегда прятали в лирических историях.
Даже со старой Москвой прощается в фильме Хуциев – как раз в это время достраивался Калининский проспект и город становился другим. Конец эпохи – во всех смыслах.
Было бы как-то смешно 30-летним героям фильма искать опору в романтике революции. Ну, какая романтика у взрослых людей, которые уже не верили в игрушки всесоюзного начальства с его последним революционером, «косматым Фиделем»: ироническая песенка тех лет посылала его куда подальше и предлагала «забрать свой сахар». Они не могут опереться на романтику революции. Зато в самом конце фильма Хуциев предлагает эту новую опору: документальная камера запечатлевает ветеранов, отмечающих День Победы. А затем – лица совсем молодых людей, родившихся сразу после войны, – наследников ветеранов. Они моложе Лены и Саши минимум лет на десять, и у них все впереди…
После опустошения главных героев – вот он, единственный костыль. И здесь настроение Лены, казалось бы, так похожей на антониониевских Витторию из «Затмения» и Джулиану из «Красной пустыни», вдруг оптимистически совпадает с настроением начальства: именно тогда Брежнев нашел то волшебное средство, которое позволит ему легитимировать самого себя в течение долгих лет, – священную память о войне.
Герои «Июльского дождя» приезжают «к морю в несезон», как сказал почти в те же годы поэт, чтобы констатировать смерть любви. Но одновременно подписывают приговор эпохе надежд – не на коммунизм же надеяться, который совсем скоро, в 1968-м, отодвинется в неопределенное будущее, потому что танками будет подавлен «социализм с человеческим лицом». И уже за пределами фильма герои, вероятно, станут метаться в узком коридоре предсказуемой жизненной траектории.
Хуциев в кино описал утрату опоры. А сегодня само отечественное кино с его «содержанками» и квазипатриотическими блокбастерами – выражение утраты смысла. И в этом уже отличие 1960-х от 2020-х: тогда – рефлексия, сейчас – отказ от рефлексии как принцип.
Своего рода продолжением «Июльского дождя» стал фильм 1971 года Ларисы Шепитько «Ты и я». Вот там Катя и Петр (Алла Демидова и Леонид Дьячков), благополучные городские интеллигенты, вступившие в эпоху застоя, совсем уже теряют себя. Главный герой пытается нащупать опору не в революции, войне и коммунизме, а в поведении на ледовой площадке кумира тех лет (впрочем, тоже сходящего уже со сцены) хоккеиста Анатолия Фирсова.
И в «Июльском дожде», и в «Ты и я» чуть на втором, но наиважнейшем плане, маячит Юрий Визбор со своими героями. Вроде бы тоже благополучными. Но у одного за плечами война, а значит, опора, у другого – тоже опора, в виде науки. Но какая-то все равно не убедительная.
Визбор – положительный или почти положительный герой на сломе эпох. Когда он снимался в «Ты и я», ему не было и сорока, а выглядел – вполне в тональности фильма – на все 50. И как раз в свои 50 Визбор потом умрет. Уйдет из жизни в конце 1970-х Шепитько. Геннадий Шпаликов, автор сценария «Ты и я», пожалуй, последней его сколько-нибудь связной вещи, спустя три года повесится.
Нет, не обрести Лене и Володе из «Июльского дождя» опору. Нет ее и не будет.
Страна качала самотлорскую нефть, вводила танки. Диссиденты, возможно, соседи Володи по комнате в НИИ, все активнее выходили на площади и получали сроки за антисоветскую агитацию и клевету на строй. Володя защитил кандидатскую, затем докторскую, Лена, может быть, и обрела новую любовь с человеком, которому она вернула позаимствованную в июльский дождь непромокаемую куртку, а может быть, и нет, да и куртку не вернула.
Потом страна мирилась с Америкой, пила пепси-колу, курила вирджинский табак «Союз-Аполлон» и все-таки сорвалась окончательно – в декабре 1979-го ввела войска в Афганистан. Это – дата начала неизбежного развала СССР, тогда еще лишь отчасти экономического, по большей части – морального. Империя впала в продолжительную кому с кошмарными видениями. И пятилеткой похорон вождей, исполненную с опережением графика – за три года, с 1982-го по 1985-й.
В перестройку Лене и Володе, Кате и Петру было бы за пятьдесят. Если бы они дожили до этого возраста, не спились, не покончили с собой.
Наше время тоже ищет опору. Единственный клей нации, в отличие от выдуманных «традиционных ценностей», – это война. Но полвека назад эта память не была до такой степени пластмассовой и триумфальной, все-таки военное поколение еще находилось на пике активности. Спустя некоторое время конвенция с руководством страны по поводу войны все еще соблюдалась, но в 1970-е память заметным образом превращалась из живой в плакатную, с постепенным возвращением на плакат генералиссимуса. Сознание стало двойным, в том числе и в воспоминаниях о войне – официальных и частных. Что лишь усугубляло разочарование, которое становилось массовым – как у Константина Симонова с его «слишком много друзей не докличется повидавшее смерть поколение, и обратно не все увеличится в нашем горем испытанном зрении». Стихотворение было написано в 1941-м – первое разочарование в Сталине. Но не как лирическое (якобы послание к женщине), а как политическое поэт решился публиковать его только годы спустя.
«Июльский дождь» я рекомендую своим студентам смотреть в рамках курса «Археология гражданского (само)сознания, 1950-1980-е». Потому что «Июльский дождь» – это о том, как пробудившееся гражданское самосознание в силу внешних политических обстоятельств и внутренних кризисов снова начало погружаться в анабиоз во второй половине 1960-х.
Где читаю курс – не скажу. Потому что тогда – в соответствии с новым мракобесным законом о просветительской деятельности – просмотр сегодняшней молодежью «Июльского дождя» придется согласовывать с высокими руководящими инстанциями. И повторится сюжет «ограниченного проката» фильма Хуциева после первого выхода на экраны: в истории об отсутствии нравственной опоры и какого-либо целеполагания в обстоятельствах политических заморозков молодые люди могут увидеть себя сегодняшних. Легкий скрежет притормаживаемого времени слышен в «Июльском дожде» – то же торможение ощутимо и сегодня.
И не случайно последние классики – Андрей Смирнов и Андрон Кончаловский – свои недавние фильмы сделали черно-белыми, как «Июльский дождь»: так лучше видны сама история и неизбежные исторические аллюзии.
Просвещение загоняют в подполье и катакомбы. Но совершенно неожиданно «Июльский дождь» – самим фактом своего существования – врывается на черный рынок просвещения. Просветительских сведений не о вчерашнем дне, а о сегодняшнем. Ведь вся наша жизнь – это кинотеатр повторного фильма.
