12 лет назад, в день семисотлетия знакомства Ромео с Джульеттой продюсер Олег Назаров попытался переименовать крохотный переулок в районе Тверской в Via Capello. Я помню бело-синюю табличку «Via Capello, 23» и кровь на пальцах нежного певца Андрея Билля, который зачем-то молотком бил по крестовой отвертке.
Я помню арбузные лица двух шибздиков с Тверской, 13 с красными и розовыми лампочками вместо глаз, прибежавших на акцию по ключевым словам «топонимика», «переулок», «переименование». Я помню, как шибзд идейный, не дожидаясь конца забавной церемонии, снес Билля с ног, вскарабкался на стремянку, подковырнул, отодрал указатель, швырнул его напарнику, а тот, сверкнув розовым светом из-под толстой арбузной кожуры, потащил улику оперуполномоченному участковому милиции района Тверской.
Я тогда удивился той свирепости, с которой чиновники от комиссии по переименованиям рвали в клочья «Via Capello, 23». Потом дошло. Это все — от зыбкости власти.
В стране разгуливающих по улицам носов и пальто без туловищ смена вывески может обрушить всю конструкцию. СССР умер после того, как Анатолий Осмоловский с панками выложили телами перед Мавзолеем Ленина слово, запрещенное сегодня к печати. А Кермлин и Роисся не так давно пугали власть больше, чем весь Союз правых сил с яблоками в зубах.
Слово, вывеска, наименование становятся важнее содержания, которого чаще всего просто нет.
Сегодня топонимика становится еще более брутальной, чем в СССР. Улица Довлатова, который никого, кроме себя, не убивал, появляется в Нью-Йорке, а Москва мелкого уголовника Подбельского, в легкой манере расстреливавшего только жителей Тамбова и Ярославля, меняет на маршала Рокоссовского, который уничтожал уже армиями — за день уничтожил 25 немецких дивизий, за месяц истребил немецкую группу армий «Центр» фельдмаршала фон Буша, а за весь 1944 год отправил на тот свет столько же дивизий вермахта, сколько входило во всю немецкую группировку на Западном фронте.
И я понимаю, что это уничтожение правое, во имя священной Победы. Я о другом. О принципе топонимики — молись и убивай.
Если бы Ромео не только заколол Тибальда, Париса и сам потом выпил яду, а выпустил бы кишки половине Вероны, а герцога заживо скормил крысам, если бы Джульетта сидела в лесу и отстреливала из снайперской винтовки нерусских, ни один чиновник не посмел бы тронуть табличку Назарова.
Массовое лишение жизни других людей снова стало самым доступным видом героизма.
Смотрите, что происходит. Бунинская аллея расположена на краю света в Южном Бутове. Все потому, что Бунин уничтожал лишь свои дневники 1925–1927 годов, ну и Волошина с Горьким, но очень даже морально.
Улица Габричевского, который тоже не убивал, а придумал вакцину против дифтерии, печально проходит вдоль железнодорожных путей Рижского направления, по ней не ездит транспорт, там кусаются собаки, а единственное примечательное на ней сооружение — ДОТ последнего рубежа обороны Москвы.
Улица Чехова есть в Толстопальцеве и Звенигороде, но не в Москве. Потому что Чехов, дурак, уничтожил только финальную версию «Платонова», а с людьми, наоборот, возился, расслабленных принимал, мечтал о гнойниках, отеках, фонарях, поносах, соринках в глазу и о прочей, как он говорил, благодати.
Собственно, где улица Высоцкого? Пастернака?
В Нидерландах, в Зутермере есть Boris Pasternaklaan, а в Москве — нет. Мандельштам, Белый, Мейерхольд, Катаев, Тынянов, Шкловский, Галич, Окуджава, Вознесенский, Кандинский… Зачем нам они, когда есть Ахмад Кадыров и Уго Чавес? Это неправильная постановка вопроса.
Убивали все. Мандельштам убил Гумилева, утверждает Евгений Майбурд: «Лично его не обвиняют, правда. Евреев обвиняют. Вообще. А Осип Эмильевич — он ведь тоже... не папуас». И Тынянов хорош — в 1937 году уничтожил часть архива и покушался на самоубийство. Мейерхольд в раже своих театральных реформ уничтожил глубину сцены, а артистов заставил двигаться, словно они не люди, а куклы. И еще он «убил словесную ткань комедии», вычитал я у одного очень скучного театрального критика.
Окуджава убил советского поэта-песенника в Илье Суслове, Суслов обиделся и эмигрировал в США. Галич «убил страх, сделав ложь смешной» (Игорь Зимин). Считается, что именно Высоцкий уничтожил слово «советский» и убил Янковского в фильме «Служили два товарища».
Шкловский сам признавался в преступлении, он уточнял, что «убил в себе замечательный талант аналитика». А однажды повесил на голые стены футуристического дворца кучу портретов — своих предков в золоченых рамах. По поводу чего Дмитрий Философов заметил, что, «повесив предков, Шкловский убил «новых людей» (homines novi)». Ну а это уже попахивает массовыми казнями. Так что, думаю, улица Шкловского — на очереди.
Не стесняйтесь называть улицы писателями. Все убивали. И Сережа тоже. Говорят, в конвойных войсках избивал Александра Солженицына. Заставил Рейна за две минуты сожрать батон колбасы и выпить бутылку водки. В гостевой книге на официальном сайте Довлатова есть запись Ерлана из Талды-кургана: «Довлатов убил во мне сноба».
Подозреваю, не в Ерлане одном.
Когда в следующий раз будем стонать относительно того, что Довлатов в Нью-Йорке, а у нас Доватор с Войковым, вспомним, что любой москвич по закону «О наименованиях» имеет право внести аргументированное предложение о переименовании улиц.
Много вы Тыняновых с Мандельштамами предлагали? Алекс Рубин из Нью-Йорка рассказал мне, что ему пришлось завалить бедную депутатшу от Квинс Карен Кословиц тысячами писем, пока она, наконец, не сломалась и не дала ход Sergei Dovlatov Way. Рубин подключил и Гениса, и бухарских евреев из Bukharian Times, и Ивана Урганта, и RTVi.
Поэтому это мы, а не власть, ищем застывшую кровь на руках. Это мы вспоминаем разбитые молотком пальцы Андрея Билля. Это нам, и никому другому, дорог этот бурый несмываемый цвет смерти. Это мы хотим, чтобы мертвые ковали победу еще живым.
А Довлатов — он просто «вышел на крыльцо, вздохнул и почесал лицо». И ведь не скажешь, что убийца.