Цивилизация
В сущности, о «Да и да» оказалось совершенно неинтересно разговаривать в пространстве кинокритики: считать ли проявлением авторской свободы красный и синий фильтры, нарисованный в небе глаз Бога, психоделические арт-приходы от водки и компьютерных ворон и волков? Наверное, считать. Но плохой художник тоже может быть свободным, о чем, помимо прочего, и сообщает нам эта картина. Плохой ли художник Германика? Раз попадает в нерв времени, наверное, хороший.
Главное — не начинать с ошибки одновременно фактической и смысловой — с заявления о том, что это кино про современное искусство.
Многие бездумно воспроизводят ложную формулировку: «Да и да» — это фильм про то, как девочка-учительница встретила и полюбила современного художника. Нет, герой Александра Горчилина вовсе не современный художник — скорее уж, он ангелоголовый хипстер, которого неведомая злая сила держит в окружении стремных представителей художественного андеграунда образца года этак 1987-го.
Окружающие Антонина (так, вопреки паспорту, зовет себя молодой творец) люди безостановочно пьют водку на грязной кухне и ведут разговоры, в содержание которых режиссер и не предлагает вслушиваться. На экране художники из ближнего круга режиссера.
Есть Виктор Пузо, известный относительно широким народным массам как человек из YouTube-ролика про школоту, которую сечь надо. Кажется, промелькнул, Сергей «Пахом» Пахомов (он здесь художник-постановщик), звезда фильмов Светланы Басковой «Зеленый слоник», «Голова», «Пять бутылок водки», «За Маркса» и эпизода про отдых в «Шапито-шоу» Сергея Лобана и Марины Потаповой. Звучит его песня «Жизнь — веселый карнавал». Верховодит карнавалом соратник Пахома по музыкальной деятельности Михаил «Вивисектор» Антипов. Есть тут даже Александр Виноградов (без Владимира Дубосарского), хотя органичнее смотрелся бы другой Виноградов — Герман, с которым режиссер также дружна.
Все эти люди и в жизни картины пишут. Все они наши современники. Но к современному искусству они имеют примерно такое же отношение, как Александр Шилов или Сергей Андрияка, тоже ведь современники.
И это не ошибка Германики — это ошибка тех, кто решит, что персонажи ее фильма представляют современное искусство. Нет, они представляют пьющих на кухне художников, которые уже ни к какому времени не относятся. Сознательный ли это для них выбор или просто слишком давно пьют, уже не разобрать.
Это что касается искусства. Теперь про любовь. Самые разумные из критиков настоятельно советуют приглушить разум и оголить чувства. «Выбирай сердцем», — призывала голосовать за Ельцина рекламная кампания 1996 года. «Сердцем говори», — требовали белокурые бестии из романа «Лед» Сорокина и сокрушали ледяными молотами грудные клетки. Данный случай ближе к 1996-му.
Любовь в фильме, с одной стороны, нежная, тактильная, невинная в своей оголтелости, случайности, неизбежности. С другой — такая, какую любят представители всех сословий. Любовь вопреки, идеальная. Идеальная любовь — это когда героиня любит форменного придурка, такого, чтобы на три буквы слал и за человека не считал.
«Не стоит у меня на мертвых», — заявляет героине Агнии Кузнецовой герой Горчилина. «Мертвая» — это про нее. Ну как такого не полюбить?
Более достоверного, с погружением, описания классической коллизии «полюбила идиотка мудака» в российском кино, может, и не было.
Что дает эта любовь? Открывает глаза. «А до этого были закрытые?» — уточняет героиня Агнии Кузнецовой. Нет, ходишь с открытыми, а потом — раз — и открылись. Примерно так формулирует Антонин спиритуальное переживание художника. Еще в алкогольном ворохе слов отчетливо звучит тезис: «Художникам можно все — обывателям ничего нельзя».
Обыватели — это те, кто курить дома запрещают, например. Понятно, что это не единственный из их грехов, но с него здесь все и начинается. То есть по одну сторону обыватели, с запретами и без любви, а по другую — художники, с любовью и без запретов. Германика, кстати, не идеализирует последних: в финале героиня сбежит от такой любви. Но и с обывателями общий язык не найдет.
Германика — неоварвар.
У нее общий язык рождается не в диалоге, а в нечленораздельном бормотании, в водочном угаре, в момент, когда тыкают пальцем в небо, чтобы показать улетающую в небо ветку или Бога. Неоварварство соблазнительно, но стоит пристальнее на него посмотреть.
В сущности, все проявления свободы, которые мы видим на экране, есть проявления свободы не только художника, но и гопника.
Гопник презирает обывателя. Гопник напивается и шлет всех туда, куда запрещают теперь слать в средствах массовой информации и в искусстве. Видит ли гопник в небе глаз Бога? Не исключено. Отличают ли художника от гопника написанные художником картины? Не уверен в том, что это отличие принципиально.
Свободу гопника выбирает художник Германики в ответ на одномерную реальность. Эту же свободу выбирает зритель в ответ на свою реальность, в которой множатся все более абсурдные запреты. Не ругаться матом в кино, театре, песнях, стихах и романах, не носить кружевные трусы, не рожать вне пределов больниц и так далее. Собственно мутировавший в водочно-психоделическое непотребство советский акционизм конца 1980-х был ответом слабевшей репрессивной системе.
Увы, новой репрессивной системе фильм Германики отвечает старым камланием.
По отдельности художники из ее фильма — симпатичные осколки странного времени. Вместе — какая-то черная дыра, портал в никуда, тот самый «веселый карнавал», на котором ни разу не весело.
Сопротивление мороку порождает нездоровую экзальтацию, экстатический порыв, все эти «ух» и «эээх-ма». Куда ни протянешь нитку из этой ризомы, всюду тлен: в одну сторону — «колдовские художники», они же КОЛХУи (группа НОМ, Копейкин с котами и мультреализмом), в другую — русский мистицизм всех окрасов, в третью — группа «Пикник». И вот уже рука сама тянется к бутылке.
Увы, напиться водки и проорать «я свободен» проще, чем быть обывателем. Носятся влюбленные со своей раненой нежностью и не ищут трудных путей. Стать достойным обывателем — это труд. Труд, требующий больших усилий, большего ума и большего таланта, чем тот вариант, который предлагает Антонин. Труд в нашей реальности героический.
