От имени народа

В давние советские годы в Союзе писателей случился большой скандал. Пришли из Комитета партийного контроля серые молодые люди с оловянными глазами и сделали, говоря по-нынешнему, аудит. И выяснилось, что крупнейшие советские писатели, столпы соцреализма, партийности и народности, имеют очень сильную недоплату по части партийных взносов. Настолько сильную, что возникал вопрос о сознательном занижении партвзносооблагаемой базы.

И были эти писатели приглашены на Старую площадь. А там в стародавние времена располагался Центральный комитет нашей ленинской партии — та же администрация президента, только при коммунистах.

Пригласили их, значит, в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. Там за большим столом сидели товарищи в серых костюмах, с оловянными глазами. А у самого главного товарища глаза были как весь советский стратегический запас олова. Немудрено, что крупнейшие писатели оробели. И начали лепетать жалкие слова в свое оправдание.

Один говорил, что он забыл заплатить, потому что уже три года вдохновенно и безотрывно пишет роман, в котором разоблачает происки ревизионистов, империалистов и модернистов. Другой говорил, что песни на его стихи поют по всей стране, гонорары поступают крайне неравномерно и поэтому опоздания с уплатой взносов вызваны чисто техническими причинами. Третий и вовсе нес какую-то несусветицу про заграничные командировки.

И только четвертый вздохнул, развел руками, виновато улыбнулся и сказал: «Эх, да что говорить! Слаб человек…»

Именно его-то и простили. А остальным вкатили по строгачу с занесением. Почему? Потому что самая правильная общественная позиция в Стране Советов была пребывать в ничтожестве. Признавать, заявлять и всячески это подчеркивать.

Тем самым поддерживался давний консенсус между народом и властью.

Власть в России считала подведомственный народ стоеросовой дубиной, которая ничего не понимает, а если и понимает, то совершенно не так, как надо.

Стандартные слова литературного или театрального начальника: «Мы-то с вами все правильно понимаем, но народ, широкий, извиняюсь, читатель-зритель, не поймет и сделает неправильные выводы».

Дальше — еще интереснее. Начальник считал себя полномочным представителем народа. Поэтому всю свою личную глупость и гнусность он приписывал народу. И действовал «от имени народа», то есть от имени, мягко скажем, не самых лучших, не самых добрых и не самых умных людей.

Народ, со своей стороны, за столетия тоже составил свое собственное представление о власти. Твердое, но тоже вряд ли совершенно справедливое. «А за городом заборы, за заборами вожди», — пел Александр Галич. Вожди только и делают, что жрут шашлык и смотрят американское кино про голых баб.

По одну сторону негодяи, а по другую — сволочи. Хорошая компания для подписания и соблюдения общественного договора.

В этой разбойничьей идиллии было два исключения, два полюса, два идеала. Возвышенная фигура Мудрого Правителя и обсахаренный образ Простого Народа. Воплощение справедливости и кладезь нравственности. Но встречались они только в фантазиях самых отвязанных славянофилов, народников и советских почвенников.

В реальности государство давило гражданина, а гражданин в ответ воровал, чтобы элементарно выжить, — таков демократический взгляд на вещи. Или, с авторитарной точки зрения, гражданин обкрадывал государство, а государство давило его в ответ, чтоб он не растащил страну окончательно, до болта и гайки. Не вижу большой разницы между этими двумя концепциями. Важно, что этот бой был вечен. Он изматывал силы и нервы. «Кто Богу не грешен, царю не виноват?» — вопрошала русская пословица. «Был бы человек, а статья найдется!» — отвечали наши старшие современники.

Поэтому еще более надежной позицией было притвориться табуреткой. Замереть. Исчезнуть из поля зрения власти, зарывшись в ворох членских билетов, демонстрирующих мелкую лояльность. Смешные квадратики ДОСААФа, ОСВОДа и Общества зеленых насаждений. Или наслаждений? Не помню точно, хотя такой билет у меня тоже был.

Замерший и исчезнувший гражданин, однако, был плохим партнером власти в ее внезапно пробудившихся реформаторских устремлениях.

Да и самому себе он помогал плохо, стремясь переложить все свои социальные проблемы на власть. Конечно, он в этом не был виноват: всякая общественная самодеятельность десятилетиями тщательно истреблялась.

В перестроечные годы, когда государство окончательно осознало свое бессилие засеять все газоны, покрасить все заборы, а также накормить голодных, обогреть бездомных и позаботиться о стариках и инвалидах, вот тогда-то в демократической прессе начались разговоры о «гражданском обществе», которого у нас нет и которое нам так остро необходимо.

Между тем гражданское общество в Советском Союзе (равно как и в Российской империи), разумеется, было. Так сказать, имело место — хотя довольно скромное. Потому что

гражданское общество — это отнюдь не синоним «хорошего» общества, то есть свободного, гуманного и ответственного в своих внутренних отношениях.

«Гражданское общество» в точном смысле слова — это всего лишь сами граждане, их неполитические организации плюс свободная экономика (если она в стране есть). А «политическое общество» — это государственные институты (парламент, правительство и прочие органы власти), политические партии и государственная экономика. Вместе они образуют «универсальное общество», или, иначе говоря, «нацию-государство».

Но это в теории.

В народе же «гражданское общество» обычно называют просто «обществом». А «политическое общество» называют «властью». А вот слова «гражданское общество» относят к чему-то хорошему. К правозащитникам, филантропам и экологам.

В романе Оруэлла «1984» умный негодяй О'Брайен рассказывал наивному Уинстону Смиту про эволюцию политических технологий. Старинные деспоты говорили народу: «Ты не смеешь!» Ясное дело, это вызывало революции. Девиз тоталитарных государств был иной: «Ты должен!» Это лучше, но все равно вызывает вопросы. Кому я должен? Почему, за что и так далее. Оруэлловский «английский социализм» говорит человеку: «Ты — такой». Ты все смеешь. Ты никому ничего не должен. Просто ты сам так хочешь — жить в коммуне, упражняться в двоемыслии, бороться с врагами и обожать Старшего Брата. Ты — такой, и точка.

Вот мечта любого политика: чтобы люди принимали власть не просто как данность, с которой приходится смириться, а как исполнение желаний.

Кто сказал, что бизнес должен быть социально ответственным, а политика — демократической? Эти добродетели бизнес и политика приобретают под давлением общества.

Но беда в том, что общество может давить по-разному. Бывает общество, за которым репрессивное государство едва поспевает вприпрыжку. Потому что иначе его сожрет взбесившаяся сволочь, которая составляет если не большинство, то наиболее активное ядро этого общества. Так было в России после революции. В 1917 году солдаты убивали своих командиров вовсе не по приказу большевиков, а от широты душевной. Народ развернул такую вакханалию насилия, грабежа и дележа, что без чрезвычаек уже было не обойтись — в эти-то чрезвычайки и пошла та самая сволочь и стала убивать уже не просто так, а под контролем ЦК РКП(б) и Совнаркома.

Наше образованное сословие под словами «гражданское общество» чаще всего подразумевает именно «хорошее общество». Потому что иначе получаются вещи совсем неприятные.

Ведь что мы имеем в виду, говоря об активном, организованном, разнообразно структурированном гражданском обществе? Прежде всего это некоммерческие и негосударственные (неправительственные) организации. Но ведь любая экстремистская или даже террористическая группа, как правило, является неправительственной и некоммерческой. Такие группы активно общаются, координируют свои действия, обмениваются актуальной информацией и социальными методиками, занимаются просветительской деятельностью — своего рода, естественно. То есть они действуют точно так же, как благотворительные, экологические, женские, правозащитные, просветительские и тому подобные объединения, из которых, по общему мнению, и состоит «гражданское общество в хорошем смысле слова».

В большинство молодежных националистических организаций полиция не может внедриться, поскольку таких организаций нет. Нет такой партии. Есть группы молодых людей числом от 5 до 15 человек. Они сколачиваются по месту жительства или учебы. В каждой группе есть свой лидер, как правило, немного постарше. Люди созваниваются и уславливаются об очередной «акции», то есть о погроме. Участие строго добровольное. В общем, гражданская активность в чистом виде — если отвлечься от содержания.

Давайте постараемся понять существо проблемы. Гражданское общество — это всего лишь способ самоорганизации людей вне контроля государственных институтов. Но такая самоорганизация совсем не обязательно бывает благородной и благолепной.

Одни граждане занимаются благотворительностью или правозащитой, а другие тренируют кулаки и преследуют «расово неполноценных» сограждан или иммигрантов, а то и своих оппонентов из числа правозащитников и просветителей.

Вот и получается, что у нас, да и во всем мире тоже, есть два гражданских общества. Общество Один и Общество Два. Условно говоря, «хорошее» и «плохое».

Образованное сословие 100 с лишним лет тому назад благодарило царские штыки за то, что они ограждают его от народного гнева. Нынче народный гнев реализуется не в виде хлебных бунтов, в которых незаслуженно страдают очкарики. Нынешняя его форма — это нацистская альтернатива демократическому развитию. Очкарикам придется еще круче.

Власть тоже прекрасно это понимает. И активно пугает Общество Один тем, что Общество Два может сорваться с цепи, если «хорошее гражданское общество» не поддержит государство. А те, которые не поддержат, будут записаны в иностранные агенты и выданы «плохому» на растерзание.

Государство, действуя кнутом и пряником, настойчиво стремится превратить общество — не все, разумеется, а только «гражданское», оно же «хорошее», оно же «ответственное», «продвинутое» и «организованное», — в продолжение государства, в его приводной ремень и интеллектуальный ресурс («плохое» пока используется в качестве пугала). Можно спросить: а что тут дурного? Общество и так является единственным ресурсом государства, а от бесконечной грызни и давиловки устали все: и оппозиция, и администрация. Отчего бы не сформировать некий Общественно-Государственный пакт и не начать вместе работать на благо отечества?

Оно бы, конечно, неплохо. В идеале. Но в жизни выходит запятая.

Общество — это континуум меньшинств. Попытки превратить общество в нечто единое сразу лишают его сил и перспектив.

Общественно-государственной гармонии достичь нельзя, да и не нужно. Общество и государство — это в принципе разные вещи. Только четкое противопоставление государственных и общественных интересов способно сформировать национальный интерес как фактор внутренней и внешней политики.

Более того. Если государству все-таки удастся интегрировать в свои структуры «хорошее гражданское общество», то «плохое» тут же многократно усилится, станет единственным структурным оппонентом власти, и нацистская альтернатива из маргинальных фантазий может стать политической реальностью.

«Хорошее гражданское общество» в отличие от государства и большинства организаций «плохого гражданского общества» не требует, чтобы личность ему подчинялась. Но оно защищает человека от посягательств государства. Вернее, от тех людей, которые называют себя «государством» и пытаются распоряжаться чужой жизнью и свободой.