Цивилизация
Гай Юлий Цезарь Октавиан, сын Божественного Цезаря, Август, принцепс сената, великий понтифик, 13 раз консул, 21 раз император, 37 раз народный трибун, Отец Отечества… ну, короче говоря, римский император Октавиан Август создал весьма устойчивое и надежное государственное устройство, такую как бы монархию в республиканских декорациях. Собрал распадавшийся Рим воедино, поддерживал науки и искусства. При этом он был садист, самодур и вообще изверг.
Тиберий укрепил экономику Рима, срезал излишние государственные расходы, обуздал ростовщиков, был скупым и рачительным финансистом, однако не жалел денег на восстановление городов, пострадавших от землетрясений. «Я, — говорил Тиберий, — служу сенату и народу, и не только народу вообще, но каждому отдельному римлянину». При этом он был распутником и педофилом, устраивал чудовищные оргии с малолетками. А убивал своих противников или тех, кто был ему подозрителен, ну просто почем зря.
Калигула проводил взвешенную и в целом миролюбивую внешнюю и антиолигархическую внутреннюю политику. Не исключено, что его убили олигархи и представители «партии войны» — те, что мечтали пойти на Британию, а он им не позволял, старался сберечь солдат.
При этом он тоже был жесток до садизма, жил со своей сестрой, а несчастных олигархов и генералов давил ну просто как клюкву.
Что же касается Нерона, то он был вообще выдающимся правителем. Он снизил или отменил многие налоги и пошлины, что оживило экономику. Он отстроил столицу после пожара. Умело расставлял администраторов на все посты. Главное же — он существенно облегчил положение простого народа, в особенности беднейших слоев. Недаром после его смерти не раз появлялись лже-Нероны, и народ их с восторгом встречал и даже некоторое время отбивал от правительственных войск. Это не мешало Нерону быть ужасающим развратником и вдобавок педерастом, выводить в свет своего любовника в наряде императрицы, а также убить собственную мать, лично пытать людей, в последний период жизни со всеми поссориться, кинуться в пучину оргий и погибнуть позорной смертью.
Так вот вопрос: эти господа были хорошими или плохими?
У римского историка Гая Светония Транквилла такой вопрос не возникал. Хотя он писал свою знаменитую книгу «Жизнь двенадцати цезарей» всего лет через двадцать после убийства Домициана — последнего из этой дюжины. У Светония не было никакого когнитивного диссонанса. Каждая из написанных им биографий делится на две части. Сначала идет рассказ о государственных деяниях того или иного цезаря, потом о его личных качествах.
«До сих пор шла речь о правителе, далее придется говорить о чудовище», — простодушно пишет Светоний («Калигула», глава 22).
Нам бы так научиться.
Со времени распада СССР прошло примерно столько же времени. Говорят, сейчас время бежит быстрее, чем в старину. Но кажется, что это неправда. Даже наоборот. Мы все еще не можем избавиться от детски-целостного взгляда на нашу исчезнувшую бывшую родину.
Мы пленники и мученики когнитивного диссонанса, люди черно-белого мышления.
Нам, например, невмоготу признать два равно справедливых утверждения.
Первое. Иосиф Сталин был величайшим политическим деятелем России с 1922 по 1953 год. Ну хорошо. Не величайшим, а крупнейшим. Хотя непонятно, почему надо менять слова. «Великий», как мне представляется, отнюдь не подразумевает «хороший», а тем более «благородный», «добрый», «светлый», «мудрый» и вообще приятный во всех отношениях.
Итак, он был крупнейшим политиком хотя бы потому, что никого рядом с ним не стояло — и, наверное, встать не могло. Ну не говорить же всерьез об этих «тонкошеих вождях», слабовольных, неумных и легкомысленных людях, которых Сталин сумел сначала влюбить в себя, затем перессорить, а в итоге уничтожить одного за другим.
Сталин довольно много всего сделал. Худо-бедно, но он воссоздал Российскую империю в облике СССР (внимание! Я не сказал, что империя, тем паче советского образца, — это хорошо; но она была воссоздана). Худо-бедно он провел индустриальную модернизацию. Не важно, сами ли советские ученые создали всю советскую машинерию, или она была частью куплена в Америке, частью украдена там же. Какая разница? Главное — вся эта машинерия, от «Эмки» и «ФЭДа» до атомной бомбы, появилась.
Да еще победа в величайшей войне: хочешь не хочешь, а именно Сталин был Главковерхом.
Конечно, можно сказать, что без большевиков Россия развивалась бы гораздо мощнее и динамичнее. Возможно. Я тоже так считаю.
Но это уже вопрос не к большевикам, а к Николаю II, которому какой-то бес самодержавия не позволял согласиться на «ответственное министерство», то есть на правительство, отвечающее перед Думой, проще говоря, на конституционную монархию. Вот тогда бы да. Тогда бы, возможно, даже войны бы не было. Но пока, в предложенных историей и уже неизменных обстоятельствах, кушайте товарища Сталина как крупнейшего, повторяю, политического деятеля России 1922–1953 годов.
Второе. При всем при этом товарищ Сталин был отменный негодяй, мерзавец, уголовный преступник и лютейший враг народа, лично виновный в реках бессмысленно пролитой крови, в миллионах искалеченных судеб.
Одно не опровергает другого.
Или взять, например, словосочетание «советская литература».
Когда-то мы, демократически настроенные советские читатели 1970-х, считали, что в СССР писатели бывают следующих категорий.
Бывают советские — Фадеев, Марков, Кочетов и еще тысяч пять или даже десять.
Бывают антисоветские: их значительно меньше. Солженицын, Шаламов, Белинков и прочие авторы самиздата с ярко выраженной антикоммунистической позицией. Именно антикоммунистической, подчеркиваю, потому что некоторые из них, например Синявский, одобряли идею советского устройства общественной жизни (то есть слияние исполнительной и законодательной властей как минимум на низовом уровне; кажется, такой же иллюзии в свое время придерживался Горький).
Наконец, бывают авторы, так сказать, внесоветские, хотя ухитряются печататься в советских издательствах. Их вообще на пальцах перечесть можно. Аксенов, например. Или так называемый молодой Катаев, то есть пожилой советский классик, вдруг начавший писать почти авангардные повести — «Святой колодец», «Трава забвенья» и особенно «Кубик». Такие вот занятные авторы, которые притворяются, что они не члены Союза писателей, а будто бы американцы в Париже. Эрнесты Хэмингуэи своего рода.
Ну еще есть русская эмигрантская литература, но это совсем особый разговор.
Хорошая схема. Вернее, никуда не годная. Потому что в нее не влезали такие замечательные, хотя очень разные писатели, как Юрий Трифонов, Василий Шукшин, Виктор Астафьев, Юрий Нагибин. Не влезали Венедикт Ерофеев и поэты подпольного авангарда, хотя мы (широкие массы демократически настроенных читателей эпохи застоя) их почти не знали.
«Советский, антисоветский — какая разница?» — спрашивал Анатолий Найман, согласно записным книжкам Довлатова. И ведь правда, никакой — для литературы, разумеется.
Все убежденные и принципиальные антисоветские и внесоветские писатели сформированы советским контекстом. Пресловутая совдействительность была либо питательной средой, либо предметом политической или — реже — эстетической полемики, либо отторгаемым фоном. Но фон, как его ни отторгай, определяет контуры фигуры.
Когда мы начинаем всерьез спорить, какой русский писатель, живший в России 1920–1980-х годов, советский, а какой, наоборот, ни капельки не советский, что это значит? Это значит, что нас затягивает советчина с ее идеологическими клещами.
Все советскоподданные русские писатели были советскими (другие бывшие советские республики пусть сами разбираются). Все, от Анатолия Иванова до Фридриха Горенштейна, включая Евгения Харитонова и кого хотите. Русские советские. А среди них — убежденные коммунисты, упрямые диссиденты, разного таланта приспособленцы, отдельные эскаписты, реалисты, авангардисты и пр. и пр. Но рамка одна — советская. И это не должно пугать.
Нас ведь не пугает, что Гораций был обласканный придворный, а Овидий — сосланный диссидент. Оба — римские поэты. А Рима больше нет и не будет. Как и СССР. Чем скорее мы смиримся с этим историческим фактом, тем легче нам будет понять свою литературу, свою страну, да и самих себя.
