Цивилизация
Говорить о памятнике князю Владимиру не буду, с ним все понятно. Но на открытии памятника произошло нечто важное и новое — патриарх Кирилл сказал речь, краткую, но насыщенную, и в ней сформулировал свое видение истории России и роли православия. Много раз нам приходилось судить о позиции патриарха и его окружения по частным репликам, много раз нам возражали: нет, вы все поняли неправильно или исказили. Наконец перед нами ясный, четкий, прозрачный текст, где расставлены все акценты.
«Многоуважаемый Владимир Владимирович», — начинает свою речь патриарх Кирилл (по паспорту Владимир) на открытии памятника князю Владимиру, и сразу все срастается воедино. Это не случайное совпадение имен, это не просто память об историческом событии (дата не круглая),
это формирование новой церковной и государственной идеи, которая провозглашается граду и миру.
В христианской традиции при формулировке догматов принято отталкиваться от противного, то есть от еретических формулировок: например, ариане утверждают, что Сын сотворен и неравен Отцу, а мы провозглашаем Его равенство и несотворенность. Так и здесь патриарх прежде всего формулирует широко распространенную ересь, с которой спорит: «Это относительность истины, это квазирелигия современности: все имеет право на существование, потому что, собственно, незыблемой и вечной истины не существует».
Можно подумать, что здесь патриарх спорит с 13-й статьей Конституции, которая провозглашает базовым принципом «идеологическое многообразие», как раньше он спорил с 2-й статьей («Человек, его права и свободы являются высшей ценностью»), называя такой взгляд «ересью человекопоклонничества». Но может быть, речь идет о личной жизни верующих, они могут отказаться от подобных прав в личном порядке, не навязывая отказа остальным?
Но почитаем дальше. Князь Владимир, разумеется, прославляется за то, что крестил Русь (в скобках замечу, что от святого не ожидается безупречная жизнь до обращения — так, первым, кто вошел в рай, предание называет разбойника, распятого вместе с Христом). И вот тут дается одно важное уточнение: «Если бы Владимир думал так же, как некоторые наши современники, он никогда не сделал бы свой выбор. Он остался бы язычником или стал бы христианином лично, на личностном уровне, но не крестил бы Русь. Тогда не было бы ни Руси, ни России, ни Российской православной державы, ни великой Российской империи, ни современной России».
Вот, собственно, и главное содержание его выбора: он искал не Царствия Небесного, но закладывал фундамент будущей земной империи.
Вполне понятно, что языческий князь варяжского рода в X веке думал и действовал совсем иначе, чем современные люди, читавшие декларацию прав человека. Но оказывается, и сегодня «никто не может пересмотреть выбора князя Владимира, не разрушив своей собственной цивилизационной идентичности». Казалось бы, в России есть миллионы людей, сделавших иной, чем князь Владимир, выбор, в том числе и этнически русских людей — они стали протестантами, буддистами или просто неверующими. Значит ли это, что они исключены из состава русской нации или даже целой цивилизации, притом исключены как раз на День народного единства? И тогда получается, что идеология эта как раз должна быть обязательной для всех, кто называет себя русским и является гражданином России?
Или еще одна цитата: «Потеря духовной идентичности — это приговор любой стране». Хорошо, допустим, это можно применить к бездуховному Западу, но ведь, по сути, эти слова означают принципиальный отказ от христианской миссии в неправославных странах.
Если китаец или индус принимают православие, они ведь утрачивают духовную идентичность со своими предками. И что в конце концов сделал Владимир, как не сменил «духовную идентичность» языческой Руси?
Полагаю, что все эти сомнения и противоречия снимаются самой первой фразой в речи патриарха, неожиданной и нешаблонной: «Святой князь Владимир подошел к вопросу выбора веры очень прагматически». Так оно, по-видимому, и было: примитивное язычество не могло обеспечить надежного государственного строительства. В X веке основой любой государственной идеологии, несомненно, была религия, князь не мог этого не понимать.
Только вот в XXI веке это уже необязательно так. Последние 16 лет власть напряженно ищет подходящую идеологию, в последние пару лет нужда в ней кажется особенно острой: ради чего, собственно, терпим? В СССР идеология была, и страна развалилась лишь тогда, когда народ в ней массово разуверился, а пока верил, вынес и войну, и скудость, и репрессии. Говорят нынче о патриотизме, но патриотизм — это чувство принадлежности, а не идея.
Повторение лозунгов о том, что мы всегда были самыми крутыми, выглядит на каком-то этапе уже нелепым, если мы не можем внятно объяснить, в чем эта крутизна.
И вот появляется прекрасное объяснение: правильный выбор был сделан более тысячи лет назад, наш народ (заодно с белорусским и украинским) получил свой цивилизационный код, несменяемую идентичность и все такое прочее. Теперь наша задача проста: сохранять эту идентичность, ничего не меняя.
Как у программистов: если работает — не трогай.
Здесь, кстати, и ответ на вопрос, стоит ли ждать каких-то перемен во внутрицерковной жизни, надежды на которые связывались с приходом нового патриарха: богослужения на русском языке, нового перевода Библии, приведения богослужебной практики в соответствие с требованиями древних книг (утреню служить утром) и с ритмом городской жизни и пр. Не будет ничего из этого.
Это в X веке можно было позволить себе новаторство, в XXI мы обречены на бесконечное повторение прошлого.
Зато будет простор для прагматичных решений на всех уровнях. Прагматичное православие востребовано массами. Чтобы дети не болели — покрестим и будем причащать. Чтобы молодые жили дружно — повенчаем. Чтобы дом был полная чаша и барабашки не заводились — освятим и пр. Все это, конечно, больше похоже на шаманизм, чем на христианство, но есть огромный спрос, значит, будет и предложение. А главное, люди, которым не надо ничего большего, легко управляемы и не задают неудобных вопросов.
Стоит, конечно, заметить, что с Евангелием такой подход мало совместим. Но жить по Евангелию всерьез всегда и везде стремятся лишь единицы, они обычно становятся святыми. Массы делают прагматичный выбор: чтобы жилось попроще, чтобы не оставляли удача и здоровье.
На уровне государственных решений все еще интереснее. Если когда-то патриарх Кирилл обличал злодеяния Ивана Грозного, то теперь его духовник Илий освящает его памятник в Орле. Если когда-то постоянно звучали слова о «русском мире», сегодня о нем ничего не слышно, видимо, в связи со сворачиванием проекта «Новороссия».
Все вполне прагматично, в соответствии с текущими пропагандистскими задачами.
Но я вижу в таком развитии событий немалый позитив. Итак, сконструировать полноценную новую идеологию, ради которой люди шли бы на смерть, не удалось, и это все-таки хорошо. Все чаще мы будем видеть на ее месте некую православную обертку, но это не более чем обертка. Вера — она всегда в пути, она открыта к радостному удивлению, она стремится добраться до сути. Охранительская идеология, напротив, требует ничего не трогать и ни о чем не думать, потому что все решено до нас раз и навсегда.
Наверное, обществу надо пройти этим путем до какого-то логического конца, чтобы убедиться: так это не работает, христианство — оно про другое. Оно — про Отца Небесного и отношения с Ним. Ну а пока…
Завершил свою речь патриарх словами: «Плохо, если дети забывают, что у них один отец». Это, конечно, про единство восточных славян, вышедших из купели князя Владимира… но разработчикам нового закона о российской / русской нации, думаю, цитата вполне пригодится.
