Выборы без посредников

Демократия в опасности. Нет, я не про нашу страну — в ней, видимо, все, что могло с демократией случиться, уже случилось. Мое беспокойство мирового масштаба.

Выборы в самой могучей демократической стране мира проходят между плохим и еще худшим, а третьего в принципе не дано.

И другая страна, подарившая миру декларацию прав человека и гражданина, мучительно размышляет, входит ли в их число право пребывать на пляже в максимально закрытом купальнике. Ну а страны третьего мира, к которым стремительно приближается и наша, оказывается, выбирают самым демократическим образом самых недемократичных лидеров. И что с этим делать?

Мне кажется, мы запутались с самим понятием «демократия». В народном представлении оно обычно расшифровывается как «всё, что получено путем более-менее правдоподобного всенародного голосования».

То есть демократия сводится к процедуре, причем далеко не универсальной и не безошибочной.

Можно вспомнить о том, как афинский суд самым честным голосованием приговорил к смерти Сократа или как такое голосование привело к власти Гитлера…

Начнем с Афин, которые обычно считаются родиной этой самой демократии. Пожалуй, ничего совершенно уникального в афинском народоправстве не было — примерно так же были устроены многие древние общества, где все важные вопросы решались взрослыми самостоятельными мужчинами на всеобщем собрании. И, конечно, мы бы сегодня ни за что не назвали демократичным общество, где любых политических прав лишены женщины и где существует рабство. Более того, сами афиняне (например, Аристотель) сознавали ее ограниченность и слабость.

Так в чем же тогда мы видим ценность той самой афинской демократии, почему используем слово, изобретенное в Афинах, для обозначения некоторой высшей и безусловной ценности или для оправдания любого режима: зато он демократически избран, именно его народ и хочет?

Афиняне (и Аристотель в первую очередь), по сути, разработали и тщательно описали демократию как единый для всех набор принципов, методов и правил — при том что частности постоянно подвергались у них пересмотру. Собственно демократией Аристотель называл вовсе не идеальный строй — таковым он считал «политию», в которой царит умеренность и приверженность среднему курсу. Из современных аналогов, пожалуй, лучше всего подходит скандинавский идеал бесклассового социального государства, который, как и в древности, сваливается то в олигархию, власть немногих богачей, то в демократию, которую Аристотель трактовал как власть неимущей толпы.

Что же хорошего видел он в демократии? Из всех несовершенных форм правления она казалась ему наименее вредной (по сравнению с тиранией, властью одного, и олигархией, властью немногих). Она не способ попасть в рай на земле, а средство избежать построения на ней сущего ада.

Раз уж мы заговорили об аде, что же получилось с Гитлером? Он был назначен канцлером несомненно в рамках действовавших законов и в соответствии с волей народа: в 1932 году на парламентских выборах за его партию проголосовала треть избирателей (и чуть менее четверти всех, кто имел право голоса). За нацистами было убедительное первое место — следом шли социал-демократы с отрывом более чем в 10%.

А вот дальше нацисты стали быстро и решительно ломать всю политическую систему Веймарской республики, переписывая на ходу правила игры под себя. И уже в конце 1933 года прошли новые «парламентские выборы», на которых их партия получила 100% голосов просто потому, что ни одна другая не была до них допущена. И даже вариант «против» не был предусмотрен. Мы, конечно, можем сказать: германские избиратели не сознавали, что они приветствуют войну и концлагеря. Но они, вне всякого сомнения, должны были понимать, что Германия меньше чем за год превратилась из демократии в тиранию.

Но это произошло не в тот момент, когда нацисты получили треть мандатов в национальном парламенте, а в тот, когда они забрали себе абсолютное право принимать решения за всю нацию.

Мало ли было на свете бесноватых политиков с хлесткими лозунгами — но только одному удалось развязать войну такого масштаба.

Вполне можно было бы ожидать, что в случае сохранения основных демократических правил политической игры Гитлер стал бы очередным авторитарным диктатором, какие были в ту пору в большинстве стран Европы от Португалии до Польши, а вовсе не воплощением мирового зла.

И мы, разумеется, понимаем, что дело тут вовсе не в наличии относительно честной системы голосования, которая оставляет избирателю больше одного пункта и не крадет его голос, но в наличии политической конкурентной среды с ясными и прозрачными правилами игры и общенародного понимания, что эта среда действительно существует. Сами по себе выборы при отсутствии этой культуры не более чем парад потешного войска, торжественного караула, способного впечатлить иностранных гостей, но неспособного защитить свою страну от враждебных вторжений.

В одной среднеазиатской республике в 1991 году прошло два референдума, оба раза явка составила без малого 100% и оба раза без малого 100% голосов было отдано «за». Только в первый раз — за сохранение СССР, а второй раз, через полгода, — за полную от него независимость. Что же, на одном из референдумов те самые 99% голосов были украдены? Или 99% избирателей передумали? Или они были неграмотны? Нет, конечно. Просто в этой республике были и есть свои способы общения руководства с народом помимо голосования. И чтобы изменить эту традицию (а это не проще, чем заменить сладкие дыни и ароматный плов на бананы с гамбургерами), недостаточно создать честную избирательную комиссию. И если такая комиссия будет создана, неужели можно будет рассчитывать, что к власти она приведет сторонников западной демократии, никому в этой стране не знакомой?

А впрочем, что нам палящие лучи белого солнца пустыни… Тут, похоже, на Западе остывает закат демократических ценностей. Или все-таки процедур? Ведь в тех же США действует ужасно архаичная система голосования родом из XVIII века, когда считалось, что простой избиратель недостаточно сознателен и зрел, чтобы голосовать непосредственно за президента. Нет, в каждом штате голосуют за выборщиков, которые и имеют настоящее право голоса (вот почему может победить даже кандидат, за которого проголосовало меньшинство, как вышло с Бушем в 2000 году, и не в первый раз). Да ведь, пожалуй, в нынешнем мире и люди без американского гражданства могут захотеть, чтобы их голос учитывался при назначении самого могущественного человека в мире, от решений которого будет зависеть жизнь во всех странах?

И в той же прекрасной Франции есть декларация прав человека и гражданина, родом из того самого прекрасного XVIII века, когда никто в Европе и не думал о «правах мусульманских женщин», а в колониях вполне легальным было рабство, в том числе и в колониях республиканской Франции, под лозунгами о свободе, равенстве и братстве.

Мы, по сути, лишь начали задумываться о том, что проверенные временем формы западной демократии не универсальны и не везде пригодны, в отличие от самого принципа честной игры с понятными правилами. Потрясающе интересный пример — исландская конституция, которая была принята самым демократическим и в то же время самым традиционным способом — общим собранием граждан, которые писали и редактировали ее прямо в интернете. Без выборщиков, партий, идеологий и политтехнологий. Зачем они нужны в век «Убера» и «Инстаграма»?

Конечно, Исландия маленькая и совершенно особая страна, но всё новое сначала проверяется в стерильных лабораторных условиях. И сдается мне, что Исландия сделала важнейший шаг к будущему, где вообще не будет честных избирательных комиссий, потому что не будет никаких. Будут технические специалисты по обслуживанию социальных сетей, и будут граждане, они же пользователи государства. И может, мы тогда назовем эту систему вслед за Аристотелем не демократией, а настоящей политией.