Цивилизация
Идея самообеспечения охватила широкие политические и правительственные массы. Переход от страны, ввозившей как можно больше в условиях высоких нефтегазовых доходов, к стране, ввозящей как можно меньше, планируется совершить в сжатые сроки. В условиях санкций такой подход выглядит вынужденным, но логичным: мало ли кто и за что еще нас решит «наказать» и мало ли кого в отместку захотим «наказать» мы.
Самодостаточность видится именно в контексте национальной безопасности. Куда ни кинь взор — он непременно упрется в какую-нибудь безопасность: продовольственную, информационную, технологическую и т.д. Кольцо если не открытых врагов, то недругов, которые не ровен час повернутся к нам спиной или ударят в спину, широко, а может стать еще шире.
«Если завтра война», мы должны быть готовы. В любой ее форме.
Руководство страны исходит из того, что жизнь в условиях санкций — надолго. Если какие-то и отменят, то всегда могут к ним вернуться. А уж косвенные санкции, обусловленные как минимум настороженным отношением к России, видятся как постоянные. Так было, есть и будет.
О самодостаточности в производстве «базовых вещей» говорит даже министр иностранных дел: ведь отношения с Западом уже никогда не будут прежними (хотя вообще-то дипломаты слова «никогда» обычно избегают). Никакой «интеграции» — только холод и отстраненность, диалог возможен по ограниченному числу тем. О самодостаточности и импортозамещении рапортуют министры и неустанно напоминают президент и премьер. К 2020 году, обещает министр сельского хозяйства Ткачев, страна должна выйти на полное самообеспечение по молоку, мясу и овощам. Импорт мяса птицы уже упал в три раза, резко сократился импорт свинины.
Планы насчет самодостаточности обсуждают вне зависимости от экономической целесообразности. Не стоит вопрос так, что, мол, что-то производить самим выходит дороже и неэффективно и лучше это импортировать.
«Военное время» обнуляет вопрос об экономической неэффективности, поскольку «внешние силы», считается, могут в любой момент «перекрыть кислород» на любом направлении.
Не будем мы выращивать, по Ткачеву, разве что ананасы с бананами. Но в крайнем случае без них проживем. Деды бананов не знали, а Берлин брали.
С технологиями сложнее, чем с сельским хозяйством. По разным данным, узлы и комплектующие происхождением из стран НАТО и ЕС применяются в 640–826 образцах российских вооружений и военной техники. За десять лет поставлена задача добиться почти полной в этом самообеспеченности. Однако реальные темпы импортозамещения, судя по скудной появляющейся информации на сей счет, отстают в разы.
Создание отечественной элементной базы — это не свиней выращивать.
Сегодня в серийных российских спутниках старых моделей доля иностранной электронной компонентной базы составляет от 25 до 75%, причем преимущественно американской, в более совершенных аппаратах (типа «Глонасс-К») — более 90%. Задача достичь 80-процентного импортозамещения через три-четыре года при сохранении того же качества и веса аппаратов видится на сегодня фантастикой в условиях общего падения инженерной культуры, образования и науки. Отдельная сложнейшая задача — восполнение утраты кооперации в военно-технической сфере с Украиной, в том числе военно-космической.
Если взять лишь станкоинструментальную промышленность, то зависимость от импорта по десяткам позиций — от 80 до 100%.
Добиться тут существенного импортозамещения без потери качества с «опорой на собственные силы» — задача посложнее, чем проведение индустриализации, когда в СССР поставлялись «под ключ» целые заводы с Запада (из США, Германии, других стран), а потом их запускали с помощью тысяч иностранных инженеров. Даже после прихода Гитлера к власти СССР покупал у Германии продукцию как двойного, так и прямого военного назначения. Много было таких поставок из Италии Муссолини. После войны значительную роль в высокотехнологичных отраслях играла кооперация с наиболее развитыми из стран Восточной Европы. Но они сегодня — все в НАТО.
В легкой промышленности положение не лучше. Так, по текстильным изделиям зависимость от импорта доходит до 85%, при такой же степени износа имеющегося у нас оборудования.
Логичен вопрос: не перерастет ли курс на самодостаточность «в базовых вещах» в курс на автаркию? То есть на создание экономики, минимально завязанной на внешний мир.
Попытки создания таких систем в истории были. Даже США в начале XIX века пожили пару лет в условиях добровольного отказа от внешней торговли. Сделано это было по приказу президента Джефферсона, одного из отцов-основателей США. Во второй половине того же века близка к экономической автаркии была Австро-Венгрия. В таком состоянии она и встретила свой бесславный конец в 1918 году. Дольше всех в Новое время продержалась Япония: с 1603 по 1868 год все контакты с внешним миром было жестко оборваны, ограниченная внешняя торговля (с Китаем) свелась лишь к одному порту. Наверстывание упущенного прогресса вылилось в форсированную индустриализацию и милитаризацию в начале ХХ века.
Известный пример автаркии ХХ века — Италия времен Бенито Муссолини. Хотя полностью отказа от внешней торговли не произошло, остались в партнерах союзники по Оси. Из соцстран политики автаркии в жесткой форме придерживалась Албания Энвера Ходжи, в более мягкой — Румыния при Чаушеску. Из западных стран отметилась Испания: с 1939 по 1959 год Франко запретил внешнюю торговлю. По пути автаркии шли Бирма (более двух десятилетий) времен диктатора Не Вина (то был особый «бирманский путь к социализму»), Афганистан при талибах (организация запрещена в России), Камбоджа при «красных кхмерах» и Северная Корея. Менее известен пример Индии, которая придерживалась экономической политики, близкой к автаркии, с 50-х годов до 1991 года.
В современной экономической науке по поводу самодостаточности почти монопольно господствует точка зрения, что это: а) дорого, б) неэффективно, в) обрекает страну на технологическое отставание.
Пытаясь делать все «базовые вещи», такая экономика, даже крупная, не может сосредоточиться на ключевых, выигрышных для себя направлениях, чтобы в них достичь высшего мирового уровня.
А искусственная защита «отечественных производителей» с помощью тарифных и нетарифных барьеров — это классический кейс для первого курса макроэкономики. По этим граблям прошлись многие страны, надеясь в «тепличных условиях» вырастить нечто конкурентоспособное, чтоб мир ахнул. Результат до унылости всегда один: рано или поздно такой товар все-таки сталкивался с внешними конкурентами и проигрывал.
Например, именно по этой причине в свое время Великобритания лишилась многих собственных автомобильных брендов.
Наиболее верный путь к повышению конкурентоспособности отечественной продукции — это не импортозамещение, когда для производителя создаются условия на внутреннем рынке, при которых он может пренебрегать качеством и повышать цены на свою продукцию, а экспортноориентированность. В этом случае создание продукции, предназначенной конкурировать на внешнем рынке (хотя бы по цене, как это было некогда с некачественной китайской продукцией), задает верное направление технологического развития. Этим путем прошли все без исключения экономически успешные страны Юго-Восточной Азии, а также послевоенная Япония.
Разговоры о самодостаточности особенно сильно диссонируют с планами создания новых интеграционных проектов, которые станут следующим после ВТО этапом экономической глобализации. Речь о Транстихоокеанском партнерстве и Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве, которые объединят две трети мировой экономики и торговли. Они создаются по инициативе США и во многом по их правилам. Которые в значительной мере и станут основой новых международных правил, как это уже происходит в финансовой сфере. Важен и самостоятельный международный интеграционный проект Китая по созданию Нового Шелкового пути и его морского варианта. Он тоже — пока «мимо нас» и без нас.
Не стоит преувеличивать стремление наших властей к автаркии по моделям Франко, Муссолини, Индиры Ганди или Чаушеску в экономике. Полного отказа от импорта важнейшей продукции не только не будет — он невозможен.
Поскольку невозможно на фоне такого упадка образования, науки и инженерной культуры в краткие сроки воссоздать технологическую базу, адекватную требованиям ХХI века. Такое не удалось куда более мощному СССР.
Он был способен создавать единичные образцы уникальной техники (тот же «Буран»), однако воспроизводить новейшие технологии на массовом уровне был не способен — для этого требовалась конкурентная экономическая среда и как минимум меритократическая управленческая культура.
Часто за разговорами о самодостаточности стоит банальный лоббизм в распределении все более ограниченных ресурсов в пользу «своих». Воссоздание такой модели «административной экономики», но уже времен госкапитализма, сулит еще меньше успехов в реальном импортозамещении даже в наиболее чувствительных областях типа оборонки, чем во времена незабвенного Лаврентия Павловича. У того все же «панамских офшоров» не было, как и понятий «откат» и «распил».
Зато разговоры про самодостаточность будут лить все больше воды на мельницу самоизоляции в общественно-политической сфере. Главное «импортозамещение» видится в сферах информации, обмена идеями и людьми, узнавания об иных, в том числе успешных общественно-политических практиках. Вот это как раз более реализуемо.
Есть глубоко ошибочное представление, что в более закрытой от нежелательного внешнего влияния стране можно успешно решать экономические задачи и даже создавать новые технологии. На деле речь идет лишь о понижении планки ожиданий и притязаний. Во всем.
Как говорил классик, «если других машин не видел, «Запорожец» — отличная машина». Или — меньше знаешь, крепче спишь. Хотя где теперь тот «Запорожец»...
Мы больше не ставим задачу «догнать и перегнать» Запад. Задача — продержаться. Как долго? Всего лишь до новой «оттепели». Которая неизбежна. Потому что ни технологических, ни экономических чудес при «заморозках» не бывает.
