Цивилизация
Взять хотя бы революцию свободного времени. О ней талдычат с шестидесятых годов, но если где она и восторжествовала, так это в Африке. Вот где треть населения не заняты ничем. В некоторых странах на севере континента бездельничает почти половина. Мечта?! Но они почему-то не веселятся. За счастье почитают устроиться на какой-нибудь рудник, если там платят больше двух долларов в день. К слову, по подсчетам Международной организации труда (МОТ), сегодня меньше двух долларов в день за свою работу получают почти 840 млн человек.
Но ладно, это все далеко. И мы, белые люди, как бы и ни при чем, у нас тут совсем иная цивилизация. Даром что жива она помимо прочего и благодаря ископаемым тех же рудников, даром что эти свободные из свободных из Африки и Ближнего Востока рвутся в Европу. Но все равно не будем. Есть ведь и кроме этого чему удивиться.
Знаете, что меня поражает больше всего в революции свободного времени? Впервые 8-часовой рабочий день был введен в Европе аж в 1888 году, у нас — в 1917-м. Генри Форд опытным путем доказал, что сокращение рабочего дня не только гуманно, но и экономически целесообразно. Потом случилась еще куча разного эпохального — мир накрыло научно-технологическими, зелеными (читай, пестицидными) и информационными революциями. Всякие нужности мы научились производить еще больше и еще быстрее. В разы. В десятки раз. А международные стандарты продолжительности рабочего дня все те же.
Ну вот почему за сто с лишним лет, поменяв мир десятки раз, мы не пришли к 4-часовому трудодню? Ну ладно-ладно, хотя бы к 6-часовому?
Больше того, почему это наше завоевание вообще давно пошло прахом?
Среднестатистический японец вкалывает по 12 часов, средний россиянин — по 9,5, американцы просиживают и простаивают на работе в среднем 47 часов в неделю. Но они как будто бы сами, их как будто бы никто не заставляет? Или заставляет рынок? А может, подгоняет страх? Или правда все такие счастливо-увлеченные — на работу как на праздник?
Хорошо, допустим. А трудовые мигранты по 14 часов ишачат тоже из любви к искусству? Малярному да штукатурному. Да подчас в нестерпимых условиях. Мне скажут: не надо, мол, путать соленое с теплым, тут, дескать, имеют место злоупотребления недобросовестных работодателей. Но сама идея-то? Не попахивает ли от нее чем-то таким… новым рабством, что ли? Вдумайтесь только: некие условно белые люди, считающие, что грязная работа не по их части, любезно позволяют заняться ей неким условно черным, готовым работать и за кусок хлеба. А что, ведь кто-то же должен, да?
Так роботы же! Нас ими все пугают-пугают. Макросоциолог Рэндалл Коллинз вот стращает, что скоро благодаря их нашествию не у дел останется половина населения земного шара. Да ради бога, пусть уже они нас атакуют, и пусть нам не поют больше эти песни про то, что молодежь не хочет работать у станка и нам так не хватает этих мускулистых рабочих рук.
Еще в 2012 году в компании Vanguard Plastics Corp внедрили в свои цеха экспериментальных многофункциональных роботов-рабочих, за год одна машина с искусственным мозгом стоимостью $250 тыс. успешно обскакала двух квалифицированных станочников с годовой зарплатой в $50 тыс.
Прикинули, что за два года роботы себя окупят почти полностью, а дальше — только чистая прибыль.
И вот рабочий люд ропщет: страх-то какой.
А я вам скажу, что страх — он совсем не такой. Мне вот знакомая недавно рассказывала, точнее, исповедовалась, как делала в Перми одну газету корпоративную: ну, будни и праздники любимого завода, что-то такое про модернизацию и компьютеризацию производства, про социальную ответственность бизнеса. «Не представляешь, — писала она мне, — до чего противно. Ведь на самом деле там женщины за 12 тысяч до сих пор мешки на себе таскают. Сверху на них капает кислота. Трубы отопления и канализации в некоторых местах еще со времен войны остались. В отдельных цехах нет ни туалетов, ни раковин». И это в XXI веке. Вот он — страх.
Так что пусть уже придут роботы. Пусть машины собираются другими машинами, компьютеры — другими компьютерами, а люди пусть останутся для людей. Пусть эти несчастные с мешками на спине лучше в медсестры переквалифицируются. Пусть у нас будет настоящее «перепроизводство» медсестер, учителей, воспитателей, но только такое, чтобы это не зарплаты обрушило (потому что куда уже?), а чтоб канула наконец в небытие практика замордовывания соцработников на двух-трех ставках, чтоб забылись, как страшный сон, все эти 12-часовые смены.
Ведь это надо представить, в нашем опять-таки XXI столетии, во вполне себе развитой Великобритании в Университете Саутгемптона проводят исследование на тему, как влияет 12-рабочий день на эффективность работы медсестер, и удивляются результатам. Черт возьми, это, оказывается, аж на 50% увеличивает риск выгорания и разочарования в профессии.
Они бы еще в России взялись исследовать вопрос: как на эффективность младшего медперсонала влияет тот факт, что за одну ставку им платят от 10 до 15 тысяч рублей. Вот он — кошмар.
Еще с рынка труда выдувает куда-то социалку. У нас ведь еще прекариат народился. Прекариат — это такой новый класс. Категория людей без постоянной занятости, категория, не попадающая в зону ответственности государства. Экономист Гай Стэндинг, посвятивший его анализу целую книгу, приписывает прекариям довольно грустные черты: тут и вечная тревога, и зависание где-то между сильнейшей самоэксплуатацией и свободой, и вечное балансирование между достойной бедностью и уделом побирушки, и тотальное отчуждение. А зачислил в прекариат Стэндинг — ни много ни мало — четверть населения многих европейских стран. В России таких более 15 миллионов.
А помните, еще 10–15 лет назад мы восторженно писали о фрилансе, о том, что рынок труда становится все гибче, все мобильнее, все свободнее? И вот — нате вам, выяснилось, это чревато. Мы опять открыли, как неподъемно нам бремя свободы.
Свободные художники — все эти контрактники, совместители и прочие временные — оказались самыми незащищенными и потому самыми непредсказуемо-опасными.
Говорят, что, воспользуйся ситуацией какие-нибудь радикалы, да открой глаза этим несчастным прекариям на то, как ловко они оставили себя без пенсий и страховой медицины, мы можем даже получить новую революцию.
И надо, говорят, что-то делать. Некоторые предлагают лечить болезнь БОДом — так называемым безусловным основным доходом. Но непонятно, за счет чего и за счет кого. В Финляндии вот придумали было раздать всем по 800 евро, но, посчитав, прослезились — это никакого бюджета страны не хватит. Теперь открещиваются, рассказывают, что их неправильно поняли.
В Швейцарии повеселее, там позволить себе выплаты каждому по 2500 франков вроде бы реально могут. Но, кажется, это не нужно самим швейцарцам, среднее пособие по безработице в 2–2,5 раза больше.
Еще говорят, чтоб новые лишние не чувствовали себя совсем уж брошенными, надо то ли стимулировать самозанятость, то ли не препятствовать развитию пиринговой экономики — пусть все свободные там пригождаются.
Пиринговая экономика — тоже интересный зверь. Тоже клубок противоречий. C одной стороны, все здорово, идеи самые благие: если у тебя есть нечто, что ты не можешь полностью переварить сам, ты меняешься излишками с ближним. Это было и раньше, но сегодня благодаря новым — удобным и всеохватывающим — сервисам это вышло на новый уровень. Попутчиков искали и десять-двадцать лет назад, но не всегда находили, теперь — совсем другое дело, зарегистрируйся в сообществе и экономь. Забарахлил холодильник — оставляешь заявку на каком-нибудь «Ю ду» и через пять минут выбираешь исполнителя, готового починить вещь недорого и быстро. Можешь и сам кому-нибудь что-нибудь подлатать на досуге. Но с другой стороны...
С другой стороны, вокруг постоянно слышится нытье, что у нас куда-то стали пропадать настоящие профессионалы. И нытье это хоть временами и раздражает, но оно не безосновательно, вокруг и правда все больше любители да дилетанты.
Многие из них молодцы, но и они ничего не гарантируют, они не выпишут чек, и, если что, спросить будет не с кого.
С третьей стороны, у нас протестуют таксисты. С четвертой — красивые идеи порой демонстрируют какую-то уродливую изнанку. Понаблюдаешь иной раз, как люди бьются за честь прибить кому-то полочки за сто рублей, словно за косточку, и становится грустно — ведь это же безнадега, а вовсе не желание сделать мир лучше.
Или вот случай. Муж знакомой потерял работу, когда стало совсем тяжко, решил перекантоваться в такси. Вписался в Uber, но не напрямую, а через так называемого партнера. Потом выяснилось, что в России подключение к системе напрямую и невозможно. А партнеры пишут свои правила. Например, в описываемом случае было условие, чтоб водитель отдавал в неделю 20 тысяч рублей, остальное за вычетом 20%, утекающих в Сан-Франциско, мог, так и быть, забирать себе. Знакомый промучился две недели и не заработал ничего. «Остальные» уходили на бензин и перекусить — такие замечательные в системе тарифы.
Впрочем, быть может, все это несовершенства переходного периода, а дальше будет красивее и понятнее. Оптимисты говорят уже даже не о пиринговой экономике, а об экономике дара, об эпохе сетевого коммунизма. Рассказывают, в Европе владельцы домов с солнечными батареями уже сейчас подключают к своим мощностям соседей за просто так. Приводят в пример еще, конечно, торрент-трекеры. Но честно, я не знаю, насколько этот пример удачен. Идея делиться, конечно, прекрасна, но идея делиться чужим как-то…
Это уже какая-то экономика халявы, если не сказать прямо — воровства. Это уже не рациональное использование ресурса, а обесценивание чужого труда. Это уже не популяризация чего бы то ни было, а некрасивая и нецензурная брань режиссера Сигарева, добивавшегося, чтоб копии «Страны Оз» убрали из сети хотя бы на время проката.
В общем, новшества-то они новшества… Но ни одно еще не отменило закон сохранения энергии: ничто не рождается из ничего и не исчезает в никуда.
И если кто-то где-то чего-то даром, то другие терпят убытки и трудятся зря. Если кто-то где-то становится более свободным, то иные лишь сильнее закабаляются.
И все наши разглагольствования о новом капиталистическом коммунизме и торжестве избавления общества от трудовой повинности пока напоминают концепт: «Каждый человек должен быть свободным и иметь трех рабов». И дальше, пожалуй, будет еще интереснее.
