Цивилизация
Возмущенные решением питерских властей о передаче Исаакиевского собора РПЦ граждане продолжают судиться: сегодня в Смольнинский районный суд Петербурга поступил новый коллективный иск (производство по предыдущему иску суд прекратил). Представитель Государственного музея-памятника (ГМП) «Исаакиевский собор» директор музея Николай Буров также грозит судом в случае передачи собора РПЦ.
Проблема в том, что протесты музейщиков и общественности региональные власти, кажется, уже не слышат.
Разговор про судьбу Исаакиевского собора — как музейного комплекса и как храма — выходит крайне тяжелый. Слишком много всего сплелось в отдельно взятом деле. Смешались слишком разные пласты российской реальности. Скажем, чьими агентами в этом вопросе выступают чиновники из Северной столицы? А Церковь — она тут «хозяйствующий субъект», некоммерческая организация, моральный авторитет или квазигосударственная институция?
Церковь как хозяйствующий субъект и как структура, в некотором смысле встроенная в систему государственного управления, — это интересный современный российский феномен. С одной стороны, отделение религии от государства у нас никто не отменял. Но с другой — вспомните фильм «Левиафан», где мэр города постоянно советуется с главным местным представителем РПЦ. Не такая уж фантастическая картина, если посмотреть на жизнь российских регионов. Правда, в отличие от некоторых конфликтов светских фигур, отношения этих фигур с Церковью публике редко становятся доступны.
РПЦ местным руководителям, бизнесменам и менеджерам госкомпаний представляется не просто представителями «церкви Христовой», а чем-то вроде «министерства по делам отпущения грехов». С федеральным к тому же статусом.
То есть существуют МВД, ФСБ, ФСИН, СКР и прокуратура, чьи местные органы никак или почти никак не подчиняются, скажем, губернатору и с которыми надо выстраивать сложные отношения взаимной поддержки и уважения или, в противном случае, соперничества и аппаратной войны. И есть еще одна «силовая» структура, с полномочиями не только от федерального центра и президента, но и от самого Вседержителя. С ее представителями тоже важны отношения, и они также не подчиняются напрямую губернатору.
У Церкви здесь свои проблемы — ей чиновники особенно важны, ведь на пожертвования рядовых прихожан построить или отреставрировать церкви, получить землеотвод, оплатить счета — то есть вести политику расширения и непосредственную хозяйственную деятельность — просто невозможно. Экономика рядового прихода считается, конечно, с трудом, но на пожертвования старушек и отпевания с венчаниями просуществовать полноценно, с учетом строительных работ сложно. Тут требуется поддержка и местного бизнеса, и, что более важно, местных властей, от которых местный бизнес, как правило, и зависит.
Многие чиновники в этой рамке взаимодействия выступают обычно в союзе с Церковью. Причем исходя преимущественно из своих личных представлений «о прекрасном». Ведь они тоже немного веруют (а иногда даже вполне всерьез), заботятся о спасении души. К тому же неформальные сборы «на храм» являются понятной и уважаемой в среде федерального начальства работой. Собирает же и федеральное начальство на храмы или, в иных обстоятельствах, на стадионы с подведомственных компаний?
Потому региональное начальство к просьбам церковников относится со вниманием.
В некотором смысле РПЦ здесь заместила в новом качестве органы партийного контроля советской эпохи, что призваны были приглядывать на местах за исполнительной властью.
Не целиком, конечно, все-таки у нас и партия имеется, и даже ОНФ с некоторых пор. Потому, от греха и чтобы не доводить до конфликта, местное начальство старается жить с Церковью в состоянии гармонии.
Музейщики таким авторитетом похвастаться не могут. Куда они в случае чего будут обращаться? В Минкультуры? И грехи ни музейщики, ни сотрудники Минкультуры не отпускают. Не говорят в народе же, мол, молитвами музейщиков мир спасается?
Культура вообще представляется большинству российских чиновников чем-то факультативным, но при этом на редкость трудоемким и затратным. А потому деятелям культуры следует выступать в качестве смиренных просителей и не говорить лишнего.
Да, в случае с Исаакием получается несколько иначе: здесь именно храм грозит стать дырой для городского бюджета (который не снимает с себя эксплуатационных и прочих обязательств), в то время как музей является донором. Но описанная выше иерархия довлеет при принятии решения. Плюс, конечно, имеют значение и личные пристрастия губернатора Полтавченко. Вместо рачительного хозяйствования включается иная логика, далекая от приземленных вещей, — аппаратный размен, а также специфически понимаемая вера из серии «храм для церковной службы, а не для музея».
То, что храм, как и музей, прежде всего — для людей, а не для каких-то игр светской и церковной бюрократий, категорически не осознается в принятии и дальнейшем отстаивании решения.
Светское начальство начинает видеть в противостоянии ему общественности заговоры противников, а то и каких-то внешних сил, явно не желая признавать, что могут быть просто граждане со своей позицией. В этом плане победа музейщиков и гражданских активистов в суде могла бы означать, что есть шанс вырвать чиновников из мира бюрократических войн и противостояний внутри самой элиты, вернуть их на землю.
Борьба за Царствие Божие и забота о показаниях на Страшном суде («а я вот храм Церкви передал») — дело, конечно, хорошее, но иногда стоило бы больше внимания и на людей с их земными заботами обращать и не воспринимать общественное имущество как личный актив для дарения людям Церкви.
