Цивилизация
Депутаты, которых грозный Вячеслав Володин обязал сидеть на заседаниях до посинения, сидят. Озабоченные граждане затихли. Еще после скандала с выставкой Стерджеса в центре братьев Люмьер Дмитрий Киселев лично разъяснил, что граждане выставок громить не должны, даже если граждане – патриотичные, а выставки – сомнительные. В Думе обсуждают законопроект, регламентирующий ношение казачьей формы, и те же самые СМИ, которые совсем еще недавно описывали не без одобрения рейды высокодуховных людей с нагайками, радуют новостями – «ряженые могут исчезнуть с улиц». Правда, законопроект внес коммунист Валерий Рашкин, не самый эффективный из парламентариев, но сам факт появления такой инициативы в Думе прошлого созыва кажется немыслимым. Да что там – президент лично и дважды, сначала в послании, затем – на заседании Совета по культуре, напомнил, что цензуры в России просто не может быть.
Трудно не поддаться соблазну и не воскликнуть — время мракобесия, кажется, прошло. Но ключевое слово здесь, конечно, «кажется».
Давайте внимательно посмотрим, что именно ответил президент на заседании Совета по культуре руководителю Театра наций Евгению Миронову, который как раз и пожаловался на озабоченных добровольцев. «Знаете, здесь всегда очень тонкая грань между тем, что я назвал опасным эпатажем, и свободой творчества. Эти активисты, я условно говорю, пришли в редакцию «Шарли Эбдо» и расстреляли людей. Вот вопрос: нужно ли было этим карикатуристам наносить оскорбления представителям ислама? Они воспринимают как оскорбление то, что было опубликовано. Другое дело, что, может быть, художники не хотели никого оскорбить, но они оскорбили».
И дальше — про то, что чиновники, ограничивая свободу творчества, часто действуют из лучших побуждений, предотвращая трагедии. И про то, что деятелям культуры хорошо бы самим выработать некий регламент, позволяющий и рыбку съесть, и чувств особо ранимых лиц не оскорблять. Президент также специально поинтересовался у министра культуры Владимира Мединского — не запретил ли он чего ненароком. Мединский поклялся, что нет.
Это очень важный фрагмент. В нем — в свернутом виде — можно разглядеть намек на стратегию взаимоотношений государства с культурной сферой.
Более сложную, чем та, которую до последнего момента проповедовал как раз министр Мединский: хотите государственных денег? Тогда берите балалайку, пляшите и пойте патриотические частушки. Не хотите с балалайкой? Тогда и денег не будет.
Путин — про другое. Его государство явно тяготеет (пока, впрочем, только тяготеет, задача не совсем по зубам) к тотальному контролю в общественной сфере. Иногда получается — легко, например, имитировать выборы и, наплевав на скандалы, наполнить парламент людьми, готовыми штамповать любые законы. Можно реальным правозащитникам серьезно осложнить жизнь, а на их место посадить подставных, озабоченных вопросами телегонии. Создать фальшивое гражданское общество с Общественной палатой во главе и так далее. Но для сферы искусства — это не очень удобный путь.
При этом сфера — здесь срабатывает инерция советского сознания — явно как-то связана с идеологией и хороша для целей пропаганды. Но художники — люди капризные, скандальные, контролю поддающиеся плохо, и с имитациями не все выходит гладко. Можно, разумеется, плохим писателям выдавать премии и обеспечивать тиражи, но их не будут читать. Можно тратить деньги на идеологически выдержанные кинокартины о победах и подвигах, но они, даже если не провалятся в прокате, все равно проиграют битву за популярность бездуховным голливудским поделкам. И так далее.
Что же декларирует государство? Государство устами президента говорит — я самоустраняюсь. Помогать — будем, мешать — нет.
Не будем, конечно, забывать, что декларации — это еще не дела, и чиновники, что-то там запрещающие из лучших побуждений, в речи президента маячат. Но главное, функции наведения порядка в сфере культуры незаметно перекладываются на нехрупкие плечи озабоченных граждан. Граждане, так сказать, имеют право на восстание против оскорбительных выходок так называемых художников. Обратите внимание — по Путину выходит (эта мысль в России не раз уже озвучивалась, кстати), что в трагедии «Шарли Эбдо» виновны скорее не террористы, а художники. Не убийцы, а убитые. Нет, разумеется, государство убийц ни в коем случае не одобряет, но, пожимая плечами, объясняет деятелям культуры — сами видите, что бывает. Вы уж аккуратнее там. Мы-то ничего не запрещаем, но у народа — свои методы запрета.
При этом чтобы еще снизить градус оптимизма, заметим — государственные агенты мракобесия стали чуть менее активны, но никуда не делись. Депутат Наталья Поклонская борется с порочащим честь государя императора фильмом «Матильда». Депутат Виталий Милонов требует закрыть очередное СМИ. Сенатор Елена Мизулина с отчаянием и дерзостью протаскивает через парламент вполне средневековый закон о декриминализации домашнего насилия. Депутат Евгений Федоров, глава скандального «Национально-освободительного движения» (НОД), жалуется, что в новой Думе ему не хватает времени на творчество, но сомневаться не приходится — найдет депутат время. Видный, кстати, культурный критик — это ведь именно он разоблачил Виктора Цоя, рассказав коллегам и публике, что покойный певец по заданию ЦРУ лично развалил Советский Союз при помощи песни о переменах.
Теперь для государства главное — отделить чистых от нечистых, ряженых от настоящих, разобраться, какие корпорации обладают правом оскорбляться и карать, а какие — самозванцы.
Создать, иными словами, и в сфере народной цензуры вожделенный порядок. Сделав мракобесие не эпицентром государственной культурной политики, а этаким привычным фоном, задником, неброской декорацией.
И, кстати, здесь — ловушка, в которую государство загнало себя само. Годами с телеэкранов рассказывая, что ненавидеть — можно и нужно, что иные в разных смыслах — это и есть враги, с которыми стоит бороться, государство запустило процесс, который не обязательно удастся погасить, поубавив телепропагандистам слюны и злобы и наплодив подконтрольных организаций озабоченных граждан взамен реальных. Государство рассказало озлобленному обывателю, что его представления о должном, частично позаимствованные из девятнадцатого века, а частично и вовсе из сферы блатных понятий, — это и есть пресловутые «традиционные ценности». Ценности эти, кстати, упомянуты и в Доктрине информационной безопасности, которую президент подписал уже после заседания Совета по культуре. И не просто упомянуты: неназываемый по имени враг не дремлет и ведет целенаправленную работу по разрушению традиционных ценностей, особенно в умах молодежи.
Очевидно, что культура как раз и подразумевается здесь как главный театр военных действий. А любой войне нужны добровольцы.
Государство поверстало озлобленного обывателя себе в помощники. Но не из чего не следует, что сознание человека можно легко перестроить щелчком телевизионного пульта. Это нанятый эксперт, держа нос по ветру, может сегодня рассказывать, что Турция — наш древнейший союзник, завтра, наоборот, что Турция — природный враг, или наоборот. Искреннему обывателю перестроиться труднее. Он, кажется, уже поверил, что родине нужна его злоба.
