Цивилизация
«Хочу оставить ребенка мужу», — пишет женщина на дамском форуме. Пишет, что надоело, что уже семь лет сидит дома, что хочет работать, как раньше, активно и радостно, но не может позволить себе даже подработки и хобби, объясняет, что сын часто болеющий и гиперактивный.
А другая пишет, что уже взяла и оставила. Ну не проснулся вот этот самый инстинкт — материнский. Смысл жизни, говорит, видит лишь в музыке, до беременности играла в группе, а потом все пошло прахом — пеленки, истерики, каши, кризис одного года, потом кризис трех лет. Не выдержала. И теперь она свободная — вся в музыке и в новой любви.
Третья по сравнению с ними просто ангел, признается всего лишь в том, что не чувствует в материнстве счастья, что ничего у нее не выходит: старшая отстает в школе, а у младшей экзема, и надо бы поддерживать диету, но ужинали опять сосисками и опять не гуляли, потому что горят сроки по двум проектам. И если за несдачу первого светит всего лишь двойка в дневнике старшей, то срыв второго грозит увольнением.
Их, конечно, линчуют. Первых — кукушек — сразу приговаривают к костру. Последнюю снисходительно учат жизни. А та робко отбрыкивается, делится ссылками на переводные статьи с заголовками «Они пожалели, что родили», в одной из которых какая-то американка признается, что не любит и не может заставить себя полюбить своих четверых детей. Четверых! Публика ревет и, плюясь попкорном, единогласно решает, что за такие примерчики сжечь нужно и третью, ибо «раньше голову включать надо было».
«Дикие-дикие случаи», — скажем мы, строго покачивая головами. Но самое дикое знаете что? Этому есть объяснение.
Все больше женщин осмеливаются не соответствовать навязанному обществом образу идеального материнства.
Иногда это доходит до крайностей, да. Но!
Это удивительно, но этот самый образ идеального материнства не претерпел почти никаких изменений за несколько веков. Примерно со времен идей о воспитании Жан-Жака Руссо. Действительность изменилась тысячу раз, а представление о материнстве — нет. Представление это все так же, как и в эпоху дремучего патриархата, основано на принципе, что быть матерью — естественно, а потому легко и приятно всегда и при любых обстоятельствах. Всегда. При любых. Природа женщины такова, что она не может испытывать к своему продолжению ничего, кроме любви. Усталость, раздражение, злость, отчаяние, «связанность по рукам и ногам» — патология. Точка.
«Подождите! — слышу я голос из зала, в смысле из гудящей моей головы. — А как же там борьба женщин за всякое-разное? А феминизм, отвоевавший для дам право на профессиональную реализацию, гражданскую активность и свободу личной жизни?»
А это, уважаемые, самое удивительное. Все эти победы самым парадоксальным образом способствовали не сокрушению образу идеального материнства, а доведению его до еще большого абсурда.
А развивалось это примерно так. «Ах, они еще и карьеры хотят?» — разъярились было в шестидесятые годы прошлого века отъявленные консерваторы. — Ах, не хотят стоять у плиты!» А потом осмотрелись: повсюду чайлдфри разгуливают и нагло ухмыляются. Ну, и пошли на хитрость. «Ладно, — решили. — Пусть. Разносторонне развиваться — это даже хорошо. Чего, и правда, дома сидеть — мозги разжижать, разлагаться на диване?»
Так появилась идея о том, что уж настоящая-то мать-перемать успеет все. И преуспеет! И гения вырастит, и все карьерные пики покорит. И в личном плане все у нее будет чики-чики: мужу будет она вечно желанна (ибо как может быть нежеланной женщина, встречающая супруга с работы в обольстительном пеньюаре, подчеркивающем стройность фигуры, пережившей пару родов, и ароматами остывающей на кухне утки в яблоках?)
А если муж, дурак этакий, счастья такого да не оценит, настоящая женщина легко и без ущерба для своего материнства найдет себе новую любовь.
Дамы поначалу отнеслись к этим революционным идеям с воодушевлением. Образ-то для них нарисовался симпатичный, яркий — какая не захочет его примерить. Противоречия, подло выскакивающие то тут, то там, попросту вытеснялись. Благо текущая действительность тоже старалась соответствовать. Технический прогресс дарил все новые чудеса бытовой техники, облегчая тяготы стирок, уборок. Социальная сфера стремительно развивалась — школы с продленками, детские сады, ясли для трехмесячных младенцев.
Отдельные скептики, конечно, сразу почувствовали подвох в этих яслях для грудных детей, но стремительная реальность нашептывала со страниц глянцевых журналов, что это нормально, главное — вечером всю себя отдавать малышу, играть с ним в развивающие игры, петь, танцевать. При этом навязывалась мысль, что отдавать всю себя можно, одновременно занимаясь фитнесом, путешествуя, развлекаясь.
Опять-таки для матерей открывалось все больше специализированных спортклубов, семейных кафе, да и в классических общественных местах порядки становились как будто толерантнее. (На выставку модного художника с коляской? Да пожалуйста!). Вопросы же типа того, что если ребенку во время этой самой выставки приспичит пострадать от прорезывания зубов и как умудриться крутить хулахуп так, чтоб не снести голову подлетевшему не вовремя спиногрызу, попросту игнорировались.
И чем дальше, тем немилосерднее становились идеалы, они диктовали женщине становиться во всех сферах все совершеннее и совершеннее — и краше, и заботливее, и профессионально продуктивнее.
А вот действительность, наоборот, качнулась в другую сторону. Социальная сфера подверглась переосмыслению. От ранних яслей все же отказались. Продленке стали чаще предпочитать индивидуальные развивающие занятия. Образовательные стандарты стали все больше ориентироваться на участие родителей в учебном процессе.
И по другим фронтам то же самое. Технический прогресс в области быта удовлетворил все, что можно было удовлетворить, и сосредоточился на выпуске новых моделей старых изобретений. Карьерный энтузиазм превратил средний восьмичасовой рабочий день обратно в двенадцатичасовый. Как это все совместить?
Журналы все так же беззаботно кричат: можно! И дают нехитрые советы: наймите няню, попросите помочь бабушку, ну, или поменяйте стрижку, это всегда помогает!
Но! Бабушки изменились тоже. И они ведь — молодящиеся и активные — теперь хотят развиваться да развлекаться, путешествовать, устраивать личное счастье. Няни? Но какие? Случайные тетушки, присматривающие за детьми, не отрываясь от сериала, перестали пользоваться доверием в обществе. А альтернатива им — высококвалифицированные гувернантки из специализированных агентств — мало кому по карману.
Немного отрезвить общественность время от времени пытаются психологи. Они-то, вредные, ориентируются не на дешевые глянцевые лозунги, а на истории своих клиенток. Все больше женщин признаются им в своих неудачах.
— Доктор, я какая-то ненормальная, — так и слышу я этот саморазоблачительный монолог, — у меня не получается в одной руке держать телефонную трубку и обсуждать с шефом стратегию развития компании на будущий год, другой помогать клеить гербарий старшему, а ногой собирать пирамиду с младшим и как-то так ему подмигивать, чтоб он, зараза, не орал. Это лечится, доктор?
Или: «Доктор, я в отчаянии. У моего сына бронхит за бронхитом. Это я подсознательно его от себя отдаляю? Дело в том, что я позволяю себе иногда встретиться без него с подругами. Это совсем ужасно? Понимаете, у меня ведь был еще токсикоз во время беременности, я читала, что это указывает на непринятие себя в роли матери и неготовность к ответственности. Что мне делать?»
Все матери как матери, а я какая-то бракованная.
Еще в 1996 году американский социолог Шарон Хейз в книге «Культурные противоречия материнства» вела термин «идеология интенсивного материнства» и начала нещадно эту идеологию критиковать. А с начала двухтысячных исследования, развенчивающие мифы романтизированного родительства, появляются постоянно.
Вот неутешительными выводами делится экономист Сильвия Энн Хьюлит: почти половина женщин, по-настоящему состоявшихся в профессии, не успевают родить даже к сорока. Вот профессор Стэнфордского университета Шелли Коррел доказывает, что женщин с детьми в два раза чаще отшивают на собеседовании, чем бездетных, а если и принимают на работу, то платят меньше, чем всем остальным.
Вот социолог Катрин Риззо заявляет, что каждая четвертая мать, стремящаяся успеть все, разбивается-таки в лепешку. В смысле страдает от неврозов и депрессий
В России, свидетельствуют социологи, та же картина. Такая вот среднестатистическая реальность. Кто-то пытается ее отрицать и стремится достичь недостижимого, несмотря ни на что. Например, имитирует свое материнское совершенство на примитивном потребительском уровне: покупает дорогие игрушки, одежду, гаджеты, оплачивает ребенку лучший частный детский сад, элитную гимназию. Кто-то впадает в другую крайность, в отчаянии грозится все послать к черту — пусть муж, родители и государство расхлебывают. Над первыми все еще посмеиваются, вторых все еще жестко травят.
Причем посмеиваются и травят точно такие же женщины, точно такие же матери. Причем почти всегда со вздохом облегчения и надежды, я-то, мол, не такая, у меня-то, дескать, еще все ничего. И только внутри неприятно царапает: такая-такая, ибо и ты не только любишь, радуешься и со всем ловко справляешься, но ошибаешься, устаешь, злишься, ненавидишь саму себя.
Но противоречий слишком много, чтобы их отрицать или обвинять в них всех и вся.
Понять это — значит сделать первый шаг к переосмыслению роли матери сегодня. Принять это — значит перестать обесценивать эту роль саму по себе, вне контекста тотальной успешности. И тогда, возможно, перевод работы в формат подработки, пусть и на долгое время, не станет таким драматическим, просьбы классного руководителя больше заниматься с ребенком не будут восприниматься исключительно как педагогическая некомпетентность тех, «кто вообще-то получает зарплату», а собственные ошибки перестанут казаться таким уж непростительными.
Трудно будет все равно. Но в этом и смысл. Быть матерью нелегко и даже далеко не всегда радостно, и это нормально.
