Цивилизация
Парламенты европейских стран один за другим принимают резолюции против антироссийских санкций, Британия голосует за выход из Евросоюза, Эрдоган пишет письмо с сожалениями по поводу сбитого российского истребителя. «Путин всех переиграл», — торжествует российская официозная пропаганда — жаль, под конец июня, когда граждане уже больше наслаждаются летом и мыслями об отпусках.
Тем не менее, кажется, все сбывается.
Мы предупреждали, что от санкций «они» пострадают больше, чем «мы», — и вот нарастает внутриевропейское брожение.
Говорили, что Европа погружается в кризис, — и вот англичане дают ей от ворот поворот.
Убеждали, что туркам еще отольются слезы близких погибшего пилота, — и вот их президент пришел с извинениями.
Хотя в последнем случае речь идет скорее о каких-то скрытых процессах в самой Анкаре: в один день с письмом президенту России Эрдоган объявил о примирении еще и с Израилем, и едва ли это простое совпадение.
В любом случае
в последние годы Москве удается довольно искусно проходить по грани между пугающим ее соседей и страшным для нее самой.
Кто-то почитает это за одну из сильных сторон российской внешней политики. Но, похоже, это удивительное умение объясняется и тем, что сама грань сместилась и продолжает дрейфовать в неизвестном направлении.
Как говорят в кулуарах некоторые западные эксперты, в том числе высокопоставленные, Путин не был бы так уверен в себе, если бы другие высокопоставленные западные представители (в беседе с либеральными российскими журналистами все предпочитают отнекиваться от этой чести) не говорили ему: на камеру мы признаться не можем, но, вообще говоря, все правильно вы делаете.
Лучше всего настроение политического момента выражают популярные американские сериалы: «Рим», «Карточный домик» или «Игра престолов»,
в которых культивируется мысль о том, что в политике существуют только интересы, а не принципы, побеждает трезвый расчет и нет места подвигу. У всех рыльца в пушку, и никто не без греха. Положительных героев нет, а зрительскую симпатию вызывают самые жизнестойкие.
Сегодня уже можно довольно уверенно говорить о том, что мы живем в период политического кризиса. Его можно было бы назвать кризисом благих намерений, а точнее, массовой веры в то, что благие намерения ведут куда-то, кроме кромешного ада.
Западный мир от кризиса страдает. Мы же, пережив разочарование в советской идеократии и грезах ранних 90-х, чувствуем себя в нем как рыба в воде.
Успех внешней политики Москвы был бы невозможен, если бы западные страны были внутренне едины в своей идеалистической вере в непрерывно идущий вертикальный прогресс с построением рая на земле или хотя бы в западном пространстве, как еще 15–20 лет назад.
Brexit и кризис Евросоюза; проблемы с мигрантами и рост правых партий по всей Европе; публичные выступления против антироссийских санкций и их продление несмотря ни на что, выдвижение Трампа в качестве кандидата в президенты и постоянное сокращение его отставания от Хиллари — все это показывает, что на Западе есть мощные общественные группы, которые готовы консолидированно выступить против принятых местными элитами правил игры.
Но это только кажется апокалипсисом сегодня.
Просто, привыкшие к быстрой смене информационной картинки, мы укоротили собственную историческую память настолько, что для нас 1968 год — почти как 968-й. А на самом деле они случаются довольно часто, только за последние полстолетия их можно насчитать два-три как минимум. Единственное, что распад социалистического лагеря действительно породил слишком мощную иллюзию «конца истории» и к очередному кризису Запад оказался не очень готов.
Тем не менее логика всегда одна и та же. Властные элиты, стремясь сохранить привычную систему отношений и собственное положение, обращаются к традиционным стереотипам и страхам. Оппозиция отвечает, что все они пробрались из вчерашнего дня, там и должны остаться. Вы, мол, рисуете Россию новой «империей зла», но, помилуйте, вы ее бюджет видели?
Какая там империя — большая, ворчливая деревня с бабушкиными нефтяными сокровищами в сундуках.
Россия многие годы пытается хоть тушкой, хоть чучелом застолбить за собой «подобающее место» в западном мире. Сначала мы пытались быть «как все». Получалось плохо. Мы все равно оказывались какими-то другими, а «все» на поверку тоже оказались очень разными. И мы поняли: надо быть сильными. Чтобы быть не «как все», а как «большие».
Мир удивился и насторожился, а народу понравилось.
Шло время. Мир другим не стал и нас не возлюбил всем сердцем. Мы начали сердиться. Мир чуть отодвинулся, и народу это понравилось еще больше.
Ну что ж, сказали в России, не приняли нас по-хорошему, будем с вами по-плохому. Мир возмутился и начал поворачиваться спиной. Грозные, авторитарные, непредсказуемые — такого «неовикторианское» благообразие политкорректного мира вынести не могло. И не хотело — там так не принято. Вообще неприлично.
Но потихоньку стало выясняться, что и там сквозь наносную благость просвечивают совсем другие замашки. Появились радикалы, правые и левые, с одним кричащим рефреном: куда мы катимся с этим глобализмом? За океаном на экранах воцарился брутальный блондин, с хохотом взрывающий социальные пристойности. Парламент сел на пол в знак протеста, страна проголосовала за выход из семьи.
Оказалось, богатые тоже плачут и устают. От слабых политиков, от глобального колхоза, ломающего границы стран, экономик, и даже гендерных различий.
И мы решили — а мы-то молодцы. Ведь мир, получается, такой же. Вон посмотрите на... только и подставляй нужную страну и фигуру. Мы обрели окончательную уверенность, что у них там все то же самое, а на деле еще хуже, потому что мы сильные и с мощной вертикалью управления-подчинения, а они слабые — точнее, расслабленные своей демократией, толерантностью, политкорректностью и не могут ответить новым вызовам мира. А народ требует порядка, и только мы можем его дать.
Мы не стали для мира примером притягательной жизни, но мы получили оправдание своим действиям внутри и снаружи.
Но это — опасное вдохновение. Мы видим лишь внешнюю картинку и выхватываем из нее те штрихи, которые нам понятны. А картина сложнее, у нее есть разные планы. Например, мы совершенно не берем в расчет такие аспекты западной жизни, как ценности, институты, полагая, что все это — выдумки традиционалистов.
Мы придаем абсолютное значение популизму, не принимая в расчет, что популистские лозунги — это накипь, а не суть. Пугающие слова — это облаченные в простые формулы проблемы. Вынутые из глубины социума и брошенные на стол дискуссии. Те, кто поумнее, поймут и будут думать, как разрешить эти последствия глобализма, альтруизма и прочих «измов» для людей, для стран, для социума.
И ровно там, где институты, люди и ценности окажутся истинными, а не наносными, проблемы удастся разрешить и двинуться дальше.
Цель нашей внешней политики сегодня — застолбить за собой как можно более сильную переговорную позицию на тот момент, когда мир вступит в фазу новой стабильности. Но не стоит тешить себя иллюзиями: пока мы столбим только топовые строки новостей. И остаемся лишь одной из разменных монет во внутренних конфликтах. А когда они закончатся, Россию забудут так же, как забывали раньше. И мы вновь останемся у разбитого корыта собственного уязвленного самосознания.
Пыль осядет, основы останутся. Если они есть. Вот об этом надо задуматься. Что каждый вынесет из своих драк и разборок. Закончилась романтическая «Санта-Барбара» 90-х, закончатся и брутальные «Игры престолов» 2010-х. Какую роль мы хотим сыграть в следующем блокбастере? Хочется верить, он не будет в жанре хоррора.
