Цивилизация
После выхода заметки «Предчувствие катастрофы» мне позвонил сосед. Мы с ним периодически беседуем на политические темы. Спорим. Он считает меня либералом (что не есть для него хорошо), но не оголтелым (что терпимо). Сам он, в общем-то, придерживается господствующего политического тренда.
Прочел, говорит, вашу статью – понравилось. И от имени «болота», то есть большинства, скажу, что многие так чувствуют, но им важно, чтобы за любой критикой стояла боль, а не только сторонняя горечь, не говоря уже о злорадстве. Вы думаете, что «болото» не думает? — продолжал он. Нет, оно мыслящее. Но по-своему. И оно не все «хавает».
А ведь действительно не все, а с аппетитом лишь то, что называется «вкусом детства».
И это не просто прустовские мадленки. Вкус детства – это то, к чему тебя приучили: к удовольствию от чтения или к солоноватому привкусу крови во время дворовой драки, к ощущению широты или убогости пространства, в котором жил, к радостному смеху младшей сестренки или пьяной ругани родителей. Вкус детства – это то, что навечно запало в душу. Что приводит в восторг или причиняет боль. Что определяет художественные предпочтения и поведенческий кодекс.
Жизнь еще предложит много разных вкусов, их можно и менять, но тот, первозданный «вкус детства» не вытравить. Даже если ты ничего не помнишь оттуда — ни игрушек, ни дней рождения, ни подарков, ровным счетом ничего, – он есть, этот привитый вкус к той другой жизни. Его не спутать. Он останется с тобой навсегда.
В данном случае речь не о личных вкусах, образах и представлениях, которые памятны и привычны с детства, а о той культуре в целом, в которой выросло большинство из нас – советских людей.
И выясняется, при всем кажущемся различии, советское, на самом деле, было глубоко российским явлением и имело давние корни.
Можно сколько угодно говорить о надуманности ментальности, о несуществовании «мы», но есть все же определенное, привычное видение мира, умение по-своему понимать вещи, присущее именно большинству. Есть воспитанные с детства нормы, что хорошо, что плохо, что справедливо, что нет, образцы того, что вызывает гордость или презрение, и тому подобное.
В нашем российском массовом сознании есть привычка к царю и вольнице, послушанию и вольнодумству, приземленности и космизму одновременно.
Банально, но середины нет. Ибо не воспитано чувство меры. Оно никогда не культивировалось. Как и контекст или полутона. И цельность существует лишь в противоречивости.
Это касается и ощущения сопричастности к чему-то великому – у кого-то это одна шестая часть суши, у кого-то мессианская цель. Даже мелкие в своем масштабе люди, с соответствующей психологией маленького человека, рождаются, тем не менее, с комплексом полноценности. Потому что изначально приобщены, встроены в систему.
Интересный феномен — маленький человек с комплексом полноценности.
Комплекс полноценности, как считают психологи, рождается из своего антипода – комплекса неполноценности. То есть живет такой человек в социальном плане плохо, от него мало что зависит, но зато его страна может кому угодно показать «кузькину мать», его страна «самая сусамая» — большая, духовная, непредсказуемая. И патриотический «винтик» гордится тем, что он часть этой грандиозной машины. И бережет ее как зеницу ока. Потому что вне государства-родины может просто-напросто потеряться и ощутить пустоту — как вокруг, так и внутри себя. А как частичка большого целого он велик. И с высоты своего небольшого росточка смотрит на остальной мир снисходительно или даже с насмешливым презрением.
Поэтому пусть Российская империя давно канула в Лету, а «советская империя» — во многом не более чем метафора, это не мешает большой части ее прежних граждан и их потомкам до сих пор ощущать привычное, успокаивающее дыхание империи за спиной и оставаться «имперскими детьми». Стоит оговориться, что, в определенном смысле, «все мы немножко лошади».
У таких людей свое специфическое сознание. Во-первых: они никак не могут вырасти. Во-вторых, их чаще всего не интересуют причины, их всегда возмущают факты и последствия.
Ибо имперское сознание отличает предельная историческая небрежность — если было давно, то и не было вовсе. Имперские дети никак не могут уразуметь, что расширение границ их страны не связано напрямую ни с ее величием, ни с их благополучием. Хотя, конечно, как посмотреть: безграничные ресурсы, диалог культур, веротерпимость. Их воспитали так — что чем больше, тем лучше. Но они радеют не корысти ради, а потому, что «за державу обидно». Они испытывают унижение, если у них что-то пытаются забрать. Лучше сами отдадут. Подарят. Даже если это и не их.
С другой стороны, имперские дети, как и положено детям, наивны и простодушны. Ими легко манипулировать. И они готовы раз за разом снова верить тем, кто их уже обманывал.
Имперские дети не чувствуют вину, а если и чувствуют, то никогда в этом не признаются. Они идентифицируют себя в первую очередь с Империей, а не со своей национальностью, которой зачастую просто жертвуют. Но они скорее космополитичны, чем интернациональны – для них русские все те, кто готов разделить с ними их судьбу.
Как любое другое имперское сознание — это кривое зеркало. Особенно при взгляде на малое. Имперские дети близоруки. Этот взгляд всегда размыт. В отличие, кстати, от того, как из маленькой страны смотрят на большую — предельно концентрированно.
Имперская — «детская», романтическая — логика всегда зиждется на благородных мотивах: или кого-то от чего-то защитить, или освободить. Но чем больше экспансия (под любым предлогом), тем более хиреет народ. Такое впечатление, что Россия давно достигла пределов своих территориальных возможностей. А нация есть нечто имеющее свой оптимальный размер, как говорил Михаил Гефтер. Получилось: пространства больше, а свободы меньше. Это заметил еще Ключевский, который связывал разрастание «лоскутной» Российской империи с потерей русским народом свободы и гражданских прав. Территориальное расширение государства шло в обратно пропорциональном отношении к развитию внутренних свобод.
Роковой парадокс: величие государства достигается за счет угнетенности населения.
Как только Россия закрывалась от всего мира, то она могла переварить себя саму, в конечном итоге, только посадив на хлеб и воду.
Честно говоря, живя в СССР, мало кто догадывался, что все так «запущено». Думали – вот когда наступит свобода, отменят цензуру, состоятся честные выборы, появятся разные учебники, откроют границы, тогда жизнь сама собой и изменится. И вот в конце 80-х – начале 90-х все случилось: свобода вырвалась на волю, и, о ужас, настала эра частной собственности. Оставалось немного перетерпеть шок, переждать хаос. А уж потом...
Прошло десять-пятнадцать лет: эксперимент закончен – забудьте. Всем спасибо, все несвободны. Какие выводы напрашиваются? Что дело не столько в ошибках реформаторов, не в Путине или Обаме. А, возможно, в той культуре, которая формировалась веками, в людях, в ней выросших, в подчас непреодолимых привычках и стойких традициях. Со своей железобетонной психологией.
Вечный вопрос – яйцо или курица? Власть манипулирует народом или народ определяет сущность власти? Нынешний телевизор формирует вкусы и взгляды или лишь отражает их?..
Вообще, забавная получается картина, когда наблюдаешь, как политики радеют за народ и что они о нем думают. Консерваторы, которые как бы за него и выражают стабильные чаяния народа, относятся к его несовершенствам очень даже с пониманием, более того, считают их порой неизменными, а то и просто достоинствами. Они говорят: принимайте народ таким, каков он есть. Со всеми вытекающими... И благодарите власть за то, что она вас от него спасает.
А либералы не желают благодарить. Но народа побаиваются. И хотят его улучшить. Убеждая себя, что народ сам хочет жить по-другому, хочет перемен, но не верит, боится, не знает, как это делается. Неправда, говорят консерваторы, – он не хочет. Ему привычнее так, как он живет. В главном: в вере в Бога и служению царю и Отечеству. А остальное – свободы-вольности, приоритет земных законов, «общечеловеческие ценности», сомнительный прогресс — лирика от лукавого. Народ, на самом деле, живет в ладу с собой – не лишайте его душевного покоя.
Кто прав? Не знаю. Когда-то мне казалось, что все люди похожи в своем стремлении к лучшей жизни да и понимают ее в общем-то одинаково. Но сегодня уже далеко в этом не уверен.
Тем не менее я тоже хочу думать, что мем побеждает ген, что ментальность изменчива. Притом в лучшую сторону. Но на деле, по крайней мере у нас, все как-то получается не по-писанному. Жизнь по-прежнему строится по понятиям и неформальным практикам. Альтернативно официальному. Как, впрочем, и иллюзорному. Если угодно, параллельно. Что ж, привычка – вторая натура.
Мой друг, который не ходит ни на какие митинги, в ответ на порицания по поводу своей негражданской позиции отвечает: я не собираюсь выступать против своего народа. Нет, он со своим народом во многом не согласен (и такое бывает), но он не видит резона бороться за то, что совсем даже не входит в обязательную программу для большинства населения России, что во многом разрушает их привычный строй жизни, вышибает из колеи и подрывает основы внутренней гармонии. Это бессмысленно, считает он. От себя добавлю: даже в чем-то навязчиво.
