Цивилизация
— Почему на отставку Бориса Мездрича наиболее категорично отреагировали не театральные объединения, а именно Киносоюз?
— Мне трудно говорить о действии или бездействии других людей, но выступлений со стороны театральных деятелей было довольно много, в основном личных. Причем по тону этих выступлений, например Олега Табакова или Марка Захарова, видно, что они крайне недовольны ситуацией, но в то же время стараются высказываться корректно и осторожно, видимо, опасаясь каких-то ответных шагов.
— А Киносоюз?
— Да, в общем, тоже. Я лично не готов куда-то рваться с шашкой наголо, но ситуация, на мой взгляд, очень опасная. Я действительно не понимаю действий министерства культуры. Ведь состоялся суд, он не нашел состава преступления, прокуратура подала апелляцию. В таком случае наиболее разумно было бы дождаться решения следующей судебной инстанции. По крайней мере, в таком случае логика решений была бы понятна. Вместо этого министерство увольняет директора, назначает другого, который тут же убирает постановку из репертуара. Можно называть это как угодно и долго говорить про субординацию, но это, безусловно, шаг цензуры. Причем в роли органа, проводящего цензуру, запрещенную Конституцией Российской Федерации, выступает министерство культуры.
— Любопытно, что министерство как раз пытается представить себя как арбитра. Дескать, и театр не прав, но и православной общественности стоит успокоиться и отозвать заявление из прокуратуры.
— А в результате этого объективного арбитража спектакль снят, а директор уволен. Ведь все на самом деле довольно просто. Выходит любая другая постановка или фильм, потом собирают какую-нибудь группу товарищей с громким голосом, они устраивают скандал и кричат, что их оскорбили, спектакль закрывают, а фильм убирают из проката. По мне, так как раз было бы прекрасно, если министерство действительно выступило бы арбитром в этом споре и объяснило общественности, что оно не будет ничего запрещать, как бы кто ни кричал, потому что есть закон и суд.
Я не исключаю, что в результате спектакль признали бы не соответствующим закону, но тогда мы могли бы говорить о несовершенстве закона, а не о чувствах оскорбленных. Так было бы честнее.
— Безусловно, все это находится в общем государственном тренде, но министерство культуры действует в своей сфере, может быть, наиболее активно. Была уже история с режиссером Александром Миндадзе, когда его фильм прошел все экспертные советы, а министр культуры его остановил. Потом благо было достигнуто какое-то соглашение, и фильм состоялся. Была история с Виталием Манским, когда министр лично объявил, что ни один проект, имеющий отношение к режиссеру, не получит государственного финансирования.
— Насколько я помню, Киносоюз писал письма и обращения и после истории с Манским и «Артдокфестом». Насколько вообще это имеет смысл в ситуации, когда государство явно не готово к диалогу?
— Получается, что министерство культуры в случае «Тангейзера» все-таки услышало людей, которым не понравился спектакль, большая часть которых, судя по всему, постановку и не видела. И проигнорировало мнение компетентных людей из театральной сферы. Мне кажется важным этим обращением ситуацию зафиксировать, чтобы было понятно, на каком уровне сейчас находится диалог министерства культуры и изрядной части людей, которые в этой культуре работают.
— За последний год не раз можно было услышать от чиновников, что за свои деньги можете делать все что угодно, а вот на государственные извольте делать то, что нравится государству. Это положение есть и в Основах культурной политики. Как вы считаете, как долго эта диспозиция будет сохраняться и государство не захочет контролировать и «частную» культуру?
— Сколько процентов театров у нас сегодня государственные? 95? 98? В кино участие государственных денег, я думаю, есть в 80% картин. Государство уже и так контролирует практически все. К тому же все мы помним историю с картиной Павла Бардина «Россия 88». Там нет ни одной государственной копейки, и тем не менее картина эта никуда не вышла, показы ее срывались.
Фактически у нас создается система заказа в стиле «кто девушку кормит, тот ее и танцует». Но говорить о том, что на свои деньги государство делает что-то, что действительно ему нужно, тоже нельзя. Оно для этого просто недостаточно компетентно.
Развитие культуры — не самый простой процесс. Я сомневаюсь, что государство сочло бы возможным диктовать космической отрасли, ракеты какой формы им нужно строить.
Думаю, в ближайшие несколько лет, по крайней мере, кинопроизводство в нашей стране сравняется с тем, что мы сейчас видим на телевидении. Процентов семьдесят будет про прошлое, сниматься будут исключительно жанровые истории, и их интеллектуальное и художественное качество будет, мягко говоря, оставлять желать лучшего. Этому поспособствуют и нынешние составы экспертных советов, куда внедряются люди не из сферы кинематографа, а те, которые «знают», что сегодня действительно нужно обществу.
— Как вы думаете, почему «оскорбляющихся» сегодня стало заметно больше?
— Время такое, накаленное, истерическое. Ну и к тому же теперь их слышат и слушают. Ведь крики, которые сегодня раздаются вокруг «Тангейзера», на самом деле слышны постоянно. Собственно, долго ждать не пришлось, вот уже Новосибирский театр «Глобус» изъял из спектакля новеллу, поставленную по мотивам рассказа «История о православном ежике» Майи Кучерской, популярной писательницы и, кстати, православного человека.
Идеологическая цензура моментально становится вкусовой, вслед за оскорблениями на религиозной почве тут же возникнут обиды за извращение образа русского народа, за опошление победы в войне и так далее.
Чем более новаторская вещь, тем большей опасности она будет подвергаться. Можно сказать, что культура теперь беззащитна.
— Минкульт понадеялся, что каждый извлечет свои уроки из «дела Тангейзера». Какие они для вас?
— Первый урок — это то, что культуре негде искать защиты. Министерство — это явно не то место, куда можно обращаться за помощью. Во-вторых, я уверен, что теперь начнет процветать самоцензура, «как бы чего не вышло», и начнет достигать откровенно гротескных форм.
— А что делать? Адаптироваться к новым условиям?
— Вероятно. Могу сказать за себя — я не борец и не политик, я режиссер. Считаю, что мои картины, по крайней мере мне лично, важнее, чем хлесткие интервью. В свое время мы очень много потеряли в науке просто потому, что некоторые отрасли находились под запретом. Так же и в культуре: если искусство ограничивать, оно неизбежно начинает отставать.
Будет такое кино, такой театр и такое искусство, которые потребляются только на этой территории, живущей по таким вот средневековым законам. А часть наиболее оригинальных и смелых художников не сможет работать либо уедет туда, где сможет.
