Цивилизация
Сегодня Европа сталкивается с почти необратимым процессом размывания своей культурной и религиозной идентичности, который вызван ее собственной беспечностью и доведенным до абсурда феноменом политкорректности. В этом контексте беспощадная война против паранджи и никаба, которую ведут в последние месяцы парламенты некоторых европейских стран, носит характер арьергардных боев.
Жесткая позиция европейских правительств, безоговорочно запрещающих у себя паранджу и никаб, является демонстративной чертой, дальше которой они не намерены отступать в споре с защитниками мусульманской идентичности.
В свое время борьба с хиджабом (головным платком, обязательным для мусульманки) во Франции, в Бельгии, в Германии завершилась осторожным компромиссом, ссылающимся на светский характер государства. Носить хиджаб наряду с христианскими крестиками и иудейскими кипами было запрещено в государственных учреждениях, включая образовательные, хотя общественных мест этот запрет не коснулся. Разумеется, эта мера тоже вызвала в свое время крики о попрании прав мусульманских женщин, но эта кампания была не слишком настойчивой, поскольку, скажем, в той же Турции и в странах Магриба действуют аналогичные правила ношения хиджаба. Так что в истории с хиджабом получилась своеобразная ничья в пользу европейских конституций.
Заметим при этом, что яростная борьба между противниками и сторонниками паранджи и никаба носит совсем уж схоластический характер. Хотя бы потому, что во Франции количество женщин-мусульманок, сознательно обрекающих себя на пытку этими одеяниями, не превышает двух тысяч, а в Бельгии их вообще насчитывается несколько десятков. И вот тут-то высвечиваются, с одной стороны, почти анекдотическая бессмысленность нравственных критериев, которыми оперируют правозащитники в пользу паранджи, а с другой – становящееся все более агрессивным поведение некоторых мусульманских общин, отстаивающих свое право жить в чужом монастыре по своему уставу.
В самом деле, если в гуманнейшей Европе стали заботиться о правах и физическом комфорте животных, включая аквариумных рыбок, то почему же, черт подери, правозащитники не хотят сострадать женщинам, обреченных на пытку паранджой, напирая на их религиозные права? Ладно, этот аргумент может кому-нибудь показаться сугубо умозрительным. Но вот пример посерьезней.
Года два назад на одной из центральных площадей Вены жители австрийской столицы с отвращением и состраданием были вынуждены наблюдать следующую сцену. Несколько сотен шиитов, поминавших с женами и детьми имама Хусейна, предавались традиционному ритуалу, рассекая себе головы ножами и бритвами. Не щадили и мальчишек вплоть до совсем уж малышей. Залитые кровью лица взрослых фанатиков в городе Иоганна Штрауса и нежнейших венских пирожных были уже сами по себе омерзительным зрелищем, но выражение боли и отчаяния на лицах детей приводило изумленных венцев буквально в шоковое состояние. Однако этих людей никто не останавливал, ибо, с точки зрения венских властей, они всего лишь следовали своим религиозным убеждениям. И если экстраполировать этот принцип, то, пожалуй, многие политкорректные европейцы вполне могли бы смириться с еще более кровавыми ритуалами древних ацтеков.
А вот абсолютно бескровная сценка, разыгравшаяся в минувшем июне на одной из людных улиц Парижа. Час молитвы застал группу мусульман на этой улице, и, расстелив свои коврики прямо на тротуаре, они стали предаваться своему благочестивому занятию, возмущенно сгоняя с тротуара на мостовую прохожих парижан: «Вы что, не видите – люди молятся!»
Франция, а вместе с ней и многие другие европейские страны пожинают плоды собственных ошибок, совершенных в семидесятые годы прошлого столетия.
К этому времени никто из французов уже не хотел работать ни дворником, ни мусорщиком, ни чернорабочим, ни даже строителем. Эти рабочие места стали заполняться выходцами из бывших французских колоний, преимущественно из Северной Африки, населенной арабами. Процесс, очень похожий на сегодняшний наплыв в Россию рабочих из Средней Азии. С той только разницей, что во Франции рабочие-иммигранты, как правило, получали французское гражданство без особых осложнений. Более того, в соответствии с правом на воссоединение семей они получали право привозить во Францию своих детей, жен и других близких родственников.
К концу восьмидесятых годов на Монмартре уже никто не торговал жареными каштанами. Это традиционное лакомство парижан безвозвратно уступило место шашлычкам, над которыми хлопотали смуглые парни в бурнусах. Уже тогда это было вполне невинным, но наглядным следствием вторжения во Францию иной, не французской, культуры. На этот тревожный звоночек никто не обращал внимания – иноверцев толпами впускали во Францию и давали им французское гражданство, не смея оговаривать их дальнейшее пребывание в стране какими бы то ни было условиями. Считалось, что французский гражданин любого этнического происхождения будет априори законопослушен.
Это, собственно, и стало стратегической ошибкой французов, которые спохватились только тогда, когда количество французских граждан-мусульман во Франции превысило десять процентов от всего населения, достигнув, таким образом, размеров критической массы. И когда значительная часть этих людей стала энергично отстаивать свою культурную и особенно религиозную идентичность, нимало не заботясь о том, как это скажется на культурной идентичности самой Франции. Говоря проще,
закон о хиджабе (как одну из предупредительных мер в защиту французской культурной идентичности) французам, да и другим европейцам, нужно было принимать еще в семидесятых годах ХХ века.
Впрочем, сегодня уже безнадежно поздно говорить о тех катастрофических ошибках, которые лет двадцать назад совершили страны Европы, прежде всего Франция, не позаботившись вовремя ни о разумно строгих условиях иммиграции, ни о социальном обустройстве пришельцев из мусульманских стран. Остается лишь констатировать последствия этих ошибок. Несмотря на то что большинство пришельцев являются вполне законопослушными французскими гражданами, в стране уже возникла критическая масса мусульман, способная стать в определенный момент аванпостом исламского радикализма в Европе.
К сожалению, методологические ошибки Европы и их уже очевидные последствия не служат уроком российским властям, которые, как представляется, вполне искренне убеждены, что межэтнические и межрелигиозные проблемы России не имеют ничего общего с тем, что происходит в западной части континента. Их явно успокаивает то обстоятельство, что, в отличие от мусульманских иммигрантов в Европе, двадцать миллионов российских мусульман живут у себя дома, на своей родной земле, и изначально подчиняются российскому законодательству, как и все остальные граждане России. Между тем такое
формально-бюрократическое восприятие российского этнорелигиозного процесса приводит к тому, что уже проявляющиеся симптомы грядущих осложнений в этой области попросту выпадают из зоны внимания наших политиков и чиновников.
Мало кто помнит, например, что лет семь назад группа женщин-мусульманок из Татарстана добилась права фотографироваться для внутреннего паспорта в тех самых хиджабах, из-за которых до сих пор ломают копья в Европе. Для этого потребовалось изменение служебной инструкции МВД и соответствующее подтверждение правомерности такого решения со стороны Верховного суда РФ. Таким образом был создан юридический прецедент, который немножко размыл светский характер российского государства, которое интерпретировало, так сказать, по случаю свои же собственные законы о свободе вероисповедания.
Но это послабление хотя бы следовало какой-то юридической процедуре. Зато в Чечне этим летом принуждали к ношению хиджаба, расстреливая из ружей для пейнтбола женщин, которые осмеливались появляться на улицах Грозного без головного платка. Причем вне зависимости от их вероисповедания. Отсюда логичный вопрос: как скоро в русских городах начнут срывать хиджабы со вполне добропорядочных мусульманских женщин? Прецеденты уже были.
Ладно, российские власти уже давно смирились с тем, что Чечня, по существу, выпала из федерального правового поля. Но русскому большинству в РФ вряд ли важна эта деталь, с тех пор как оно знает, что самолеты и поезда метро взрывают хрупкие кавказские девушки в тех самых хиджабах. Во всяком случае,
в глазах москвичей и жителей других крупных городов хиджаб уже прочно ассоциируется с поясом шахида.
А опрометчивый молебен, устроенный патриархом Кириллом на месте взрывов в московском метро, вольно или невольно придал этой трагедии характер межрелигиозного противостояния.
Возникает впечатление, что российские власти, заискивающие и перед Кадыровым, и перед «православными хоругвеносцами», иногда просто не задумываются над среднесрочными последствиями своих пропагандистских демаршей. Учреждение Дня крещения Руси в мультиконфессиональном, но светском государстве было, по существу, проявлением пренебрежения к другим, вроде бы равным между собой «традиционным религиям», которые вынуждены были напомнить Кремлю о своем праве на историческую память.
Разумеется, проблема межэтнических и межрелигиозных отношений в России еще не выплеснулась на поверхность, как это происходит в Европе. Но, когда это произойдет, решить ее будет неизмеримо сложнее, чем во Франции или в Великобритании. Прежде всего потому, что ни татары, ни русские, ни калмыки, ни чеченцы, ни дагестанцы не являются иммигрантами в России. В любом уголке России формально они у себя дома. Ладно, к хиджабам в России пока еще относятся, скорее, терпимо. Но что произойдет в Грозном с москвичкой, вздумай она пройтись по улице того же Грозного в том виде, в каком она ходит в нынешнюю жару по улицам Москвы?
При всей беспомощности воображения российские чиновники все-таки смутно угадывают характер грядущих осложнений. Но, не будучи в состоянии понять их подлинную природу, они сгребают в кучу всех «нерусских», рекомендуя им, как это сделали московские бюрократы, «не ходить в национальных одеждах, не резать баранов на улицах, не жарить шашлыки на балконах и говорить даже между собой только на русском языке».
Удивительно, как это им не пришло в голову добавить к этим рекомендациям «Мойте руки перед обедом» и «Уходя, гасите свет».
