Цивилизация
Воссоздание субстанции советского типа под названием Чечено-Ингушетия — казалось бы, естественное, логичное и где-то даже неизбежное продолжение строительства нынешней государственной модели. Больше того, даже в нынешнем обострении в Ингушетии иные склонны подозревать Рамзана Кадырова, демонстрирующего неспособность ингушей навести порядок так, как это удается ему самому. Ну и желающего, чтобы дело было отдано в его руки.
В этой версии одно обосновано совершенно точно: сами ингуши в таком обострении не заинтересованы вовсе. В пору первой чеченской войны ингуши, отправлявшиеся на войну, воспринимались почти как герои, при том что особенно братскими отношения ингушей и чеченцев не были никогда и идея суверенитета у ингушей никогда не вызывала аналогичного отклика. Но после первой войны, когда стало ясно, что ичкерийские победители меньше всего годятся в общекавказские кумиры, желающих поучаствовать во второй в Ингушетии было значительно меньше. В июне 2004-го происходит знаменитое нападение на Ингушетию, большинство нападавших — ингуши, в связи с чем они становятся врагами и для своих.
С тех пор никаких мотивов, хоть в чем-нибудь схожих с чеченскими, дагестанскими или кабардинскими, для того чтобы податься в горы, не появилось.
Страсти к независимости больше не стало. Религиозных мотивов нет. По отношению к русским нет ничего похожего на то, что наблюдалось в Чечне в первые дудаевские годы, когда именно русские, не защищенные стандартами кровной мести, оказались едва ли не самыми уязвимыми. В Ингушетии русский учитель — вообще особая каста, и сами русские уверены: найди ингуши убийц учительницы Людмилы Терехиной, они растерзали бы их сами.
Тем не менее советника президента Ваху Ведзижева, признанного религиозного авторитета, убивают так, будто орудуют ваххабиты. Русских, дагестанцев, цыган, корейцев убивают так, будто ингуши объявили войну всему неингушскому. Кто? Среди официальных объяснений звучит сообщение о том, что в Ингушетию вошел Доку Умаров. Но про него знающие его люди говорят, что он, конечно, крут, но убийство русских старух — не его жанр.
И, кроме того, зачем Умарову расширять поле партизанской деятельности, если в Ингушетию он ходит отлежаться и полечиться.
Словом, тем, на кого намекает официальная пропаганда, все это совершенно невыгодно. Но есть другой сюжет, имеющий самое прямое отношение к той самой государственной модели. А поскольку речь о гипотетическом объединении Чечни с Ингушетией, то даже о двух разновидностях этой модели — чеченской и ингушской. Когда-нибудь потом можно будет сказать, что такое разнообразие сложилось исторически. Что в Чечне только так и можно было навести порядок — сделать ставку на фигуру из вчерашних боевиков. Но здесь имелась одна неизведанная проблема, так сказать, доверия:
для того чтобы вчерашний враг стал коллаборационистом, ему приходится очень многое прощать.
Именно в Чечне впервые с такой доходчивостью и убедительностью и был сформулирован основополагающий закон вертикали власти на ее промежуточном уровне. За лояльность Кремлю на вверенной территории прощается все — от коррупции как образа жизни до безграничной широты средств во внутриполитической жизни, которая Москву совершенно не интересует.
Чечня и Ингушетия воплощают собой два совершенно разных варианта реализации этого непреложного закона. В Ингушетии ведь тоже, можно сказать, все сложилось исторически. Едва заступил на свою должность Мурат Зязиков, люди в погонах, в первую очередь те из них, кто предпочитает штатское, рванули в Ингушетию со страстью возросшей оттого, что ее сдерживали при Аушеве. Тех, кто сегодня требует отставки Зязикова, следует честно огорчить: кто бы ни был на его месте, он бы точно так же не рисковал вспоминать в разговорах со спецслужбами о том, кто здесь президент. И точно так же соглашался бы на означенные правила игры, при случае намекая, что он бы с удовольствием сделал бы жизнь ингушей сказкой, да слишком много федеральных прикомандированных висит на плечах.
Зязиков — он уже и не Зязиков, он функция под названием «Президент Ингушетии».
В Чечне все наоборот. За чеченизацию федерального успеха пришлось платить согласием на полновластие Кадырова, но и здесь все тоже вполне функционально. Отец ли, сын, кто-то еще мог быть оказаться во главе особенной чеченской пирамиды, и технология не поменялась бы, разве что исполнялась с иной страстью.
Ведь чудо возрождения Грозного — это тоже феномен времен вертикального всепрощения.
Из федеральной целевой программы Чечня получает сущие крохи, но это не беда, потому что существует Фонд Кадырова, который злые языки еще называют общаком. Схема — обычная шабашка, счастливо избавленная от каких бы то ни было налогов, зато счета Москве Кадыров предъявляет по самым официальным расценкам. Говорят, тридцать процентов получаемого бонуса — самая скромная оценка. Биномом Ньютона эта технология в Кремле ни для кого, скорее всего, не является. Кстати, люди в Чечне пропадают по-прежнему. Как раньше и как сегодня в Ингушетии. Но это тот самый черный ящик внутренней жизни, который Москву совершенно не интересует.
Вопрос лишь в том, кто является объектом этого прощения и носителем этой лояльности. Ответ: тот, кто является подлинным хозяином и властителем. В Ингушетии это спецслужбы. В Чечне — президент Кадыров.
И даже вопрос о том, какой из вариантов предпочтительнее, похоже, представляется Москве чересчур академичным.
Хороши оба, потому в черный ящик лезть совершенно недосуг.
Но противоречие само по себе становится почти системным. И дело не в едкости, от которой не может удержаться Зязиков при упоминании Кадырова. Подлинные распорядители ингушской жизни про Кадырова публично не говорят. Но о реванше в Чечне, от руководства которой военные и штатские были отодвинуты, они мечтают с той же силой, с которой ждали ухода из Ингушетии Аушева.
Сегодня стараниями ингушского руководства, как формального, так и реального, ингуши стали завистниками чеченцев. Из Ингушетии кажется, что и денег там побольше, и начальник поэнергичнее. Но Кадыров, судя по всему, догадывается, что такое сравнение ему не слишком поможет. С какой бы регулярностью ни расстреливали по ночам в Ингушетии русских и цыган. Так что на фоне версии о кадыровском следе ничуть не более экзотичной смотрится и прямо противоположная:
прикомандированные из Москвы руководители Ингушетии выстраивают военный кулак против экспансии Грозного.
По крайней мере, эта версия кое-что объясняет, почему в ближайшее время укрупненного субъекта на Северном Кавказе, скорее всего, не появится.
