Цивилизация
Собранный Юрием Левадой научный коллектив с 1989 года был единственным источником стопроцентно достоверных социологических данных. Конечно, данные других компаний отражали общественное мнение, но в их отношении нужно было часто делать поправку на тему исследования и политическую обстановку. В этом отношении данные ВЦИОМ под руководством Левады и потом Левада-центра были заведомо точнее и достовернее. Его традиции формировались в период жесткого политического противостояния, в стране, несколько раз стоявшей на грани переворота и гражданской войны. Видимо, устойчивость к политическому давлению во многом связана с тем, что у исследований были сугубо научные задачи. Информация, собранная за годы наблюдений, позволяет судить не только об изменении текущих настроений граждан, но и о трансформации их взгляда на мир. Это тот подход, который не доступен сервильной социологии, ориентированной исключительно на политтехнологические манипуляции.
Об истории формирования научной позиции Юрия Левдады «Газете.Ru-Комментарии» рассказывает один из первых его учеников, руководитель отдела социокультурных исследований Левада-центра Алексей Левинсон.
Юрий Александрович Левада, по мнению многих и по моему мнению, самый крупный социолог России нашего времени, родился в 1930 году в Виннице, в семье интеллигентов.
В конце сороковых годов он поступил в МГУ на философский факультет. Студенческие годы пришлись на время, когда люди его поколения, граждане победившей страны переживали воодушевление. В воздухе была не свобода, но налет свободы, который отчасти принесли фронтовики. Тираническая власть оторопела. Несмотря на одержанную военную победу, она чувствовала неуверенность по поводу своего собственного народа. Хотя это и не было свободой, но освобождало какое-то пространство для личности. В такой среде формировалась личность Юрия Левады. Отвага была одной из главнейших его черт. Он был не один такой. Рядом с ним росли такие умы, как Мераб Мамардашвили, Александр Зиновьев, Георгий Щедровицкий — люди, замечательные не только своим интеллектом, но и вольностью своего духа. Кроме налета свободы, то время характеризовалось и противоположной чертой. Начиналась новая волна зажима, сначала идеологического, а потом политического, потом последовали репрессии. Многие ощущали это время как канун новой мировой войны. Однокашник и друг Юрия Александровича Владимир Микулович Долгий говорил, что в начале 50-х, когда они кончали философский факультет, было ощущение, что страна идет к новой войне.
Такое сгущение разнонаправленных силовых линий в воздухе, видимо, сказалось на том, что Левада был еще очень не мелок в видении социального. Он всю жизнь занимался только очень крупными вещами.
В 1949 году в Китае произошла революция. Через несколько лет после окончания университета Левада выучил китайский язык и поехал в страну, чтобы на месте понять, как «развивались формы народной демократии в Китае». Так называлась его кандидатская диссертация. Ему была интересна китайская альтернатива советскому пути. Сейчас многие думают о том, что было бы хорошо идти китайским путем, но они забывают, что это путь немыслимого количества жертв, которые нам кажутся небольшими, потому что мы о них не думаем.
Следующей темой, которой занялся Левада, стала социология религии. Его работа «Социальная природа религии» была защищена как докторская диссертация, и в 35 лет Левада стал самым молодым доктором философских наук. Ведущая мысль этой теоретической книги сохраняет актуальность и сейчас. Это мысль о системе, которая управляет поведением людей. Левада опирался на традицию двух выдающихся социологов — Эмиля Дюркгейма и Карла Маркса, которые подошли к довольно близким позициям в понимании этого явления: людьми управляют их собственные представления, которым придан статус священных. У Маркса и Дюркгейма мысль сводилась к объяснению религии. У Левады этот мыслительный прием был применен для объяснения работы более широкой управляющей системы. В социологии она называется культурой. Не Левада открыл категорию культуры, в западной научной традиции она существовала. Но для ученого было важно получить результат собственными средствами. Он пришел к идее управляющей общественной системы, которая есть часть самого общества, а не явилась откуда-то извне. Его мысль отличалась от знакомых нам представлений об общественном устройстве: есть общество, и есть те, кто им управляет, — эксплуататорские классы, завоеватели, высшие касты и т. п. Их и надо благодарить за все либо винить во всех наших бедах.
Левада развивал идею о том, что таким образом само общество — мы сами — так живет и само собой управляет. А потому и ответственность несем мы сами.
Если человек это понимает, то он не будет тратить жизнь на то, чтобы поносить власти, если он настроен критически, или поклоняться им, если настроен конформистски. Левада не был ни конформистом, ни критиканом.
Он был, если угодно, системным критиком общества.
В нашей стране политическая система почти всегда достигает своих целей и таской или лаской получает от человека то, что ей нужно. Когда система пыталась оказать влияние на Юрия Леваду, она каждый раз терпела неудачу.
В 1966 году в институте философии АН СССР открывается отдел конкретных социальных исследований. Под этим именем была легализована социология. Одним из руководителей отдела стал Юрий Левада. Довольно быстро отдел был преобразован в Институт конкретных социальных исследований (ИКСИ), и Левада возглавил отдел теории и методологии. Там собрались несколько молодых ученых. На ролях самых молодых были я и чуть позднее Лев Гудков, (который теперь возглавил наш центр). Помимо академической работы, в отделе был организован семинар — «семинар Левады», куда приглашались люди, знающие какую-то общественную проблему или ситуацию — в медицине, сельском хозяйстве, в армии…
Задача была в том, чтобы увидеть в этом не узкоспециальную проблему, а приметы социальных процессов.
В конце 1960-х Левада читал курс лекций по социологии на факультете журналистики МГУ. До этих лекций социологии в МГУ не было с 1920 года. На лекции ходили не только студенты, их посещала «вся Москва». В это время и сам Левада, и его товарищи переживали тяжелейший внутренний слом. Только что была подавлена «Пражская весна», которая была тем, о чем многие люди рядом с ним думали как о пути для Советского Союза (французы предложили этому название «социализм с человеческим лицом»). После подавления этой попытки в Чехословакии пришло гнетущее ощущение, что исторической возможности для гуманизации социализма, очевидно, нет. Эта мысль, в частности, проходила в лекциях Левады. Он не мог об этом не говорить. Инстанции политического контроля набросились на лекции, они были признаны идеологически неверными, и на институт свалились репрессии. Ученый совет факультета журналистики, присвоивший Леваде звание профессора, звание у него отобрал. (На похоронах Юрия Александровича Левады руководитель журфака Засурский публично принес покаяние за это. Я считаю, что он сделал очень правильно.) Направленная в институт для чистки комиссия поставила его штат перед выбором — или выразить лояльность новым начальникам, или уйти. Ушли 80% сотрудников. Вскорости институт был переименован в институт социологии, но долго после того с социологией там было очень туго, он выглядел как земля, политая керосином.
Леваду перевели в экономико-математический институт, где ему только платили зарплату, но не разрешали ничего делать, от него не принимались заявки на публикации. Кроме того, все ушедшие из «сектора Левады» могли устроиться на работу, но не больше двух человек в одно учреждение. Семинар стал бродячим, сначала кочевал по институтам, где знакомые находили помещения, а потом стал домашним и узкоакадемическим. В это время им были написаны очень серьезные статьи по социологической теории.
В 1988-м Леваду пригласили в организованный за год до того Всесоюзный центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ). И условием его прихода, которое он поставил, было приглашение его товарищей, с которыми он начинал работать в шестидесятые годы. Их, то есть нас, приняли на работу. Тем самым восстановился научный коллектив, который существовал с 1972 года вне всяких формальных рамок. Во ВЦИОМе коллектив занялся опросами, технология которых была создана Грушиным и воспроизводила мировой гэллаповский стандарт. Заслуга Левады в том, что он обратил инструмент опросов на две цели. Одна была — участие в политическом процессе. Леваду многие считали ангажированным властью социологом. Это неправильно, он никогда не работал по заказу власти и никогда не занимался «подрывом» власти. Но, регулярно публикуя данные о мнениях общества по различным политическим проблемам, мы фактически приняли участие в текущей политике. С 1989 года мы начали выходить к обществу с рассказом о том, что общество думает, тем самым мешая целому ряду политиков заявлять что-то от имени общества.
Второе направление, которое было открыто Левадой, это использование средств оперативной социологии для долговременного и масштабного изучения общества.
Как ни странно, очень немногие социологи изучают проблемы общества, применяя данные общенациональных опросов. У нас же благодаря этому появилось несколько монографий, в частности, коллективный труд «Советский человек». Сам Левада книг с тех пор не писал, но непрерывно до последнего дня жизни вел анализ результатов наших исследований и на этом материале писал статьи, посвященные различным актуальным проблемам. «От мнений — к пониманию» — так звучал выдвинутый им принцип.
В соответствии с ним он старался за поверхностью простых данных о мнениях людей видеть проявление крупных процессов, идущих в обществе, вновь и вновь стремился показать, как наше общество управляет своей собственной судьбой.
Он старался делать это и тогда, когда состояние нашего общества его радовало, и тогда, когда оно стало его удручать.
Этот исследовательский коллектив существует до сих пор. Разумеется, он вырос. Но и для недавно пришедших значимость Левады, притягательность созданной им атмосферы были несомненны. Когда под сильным политическим давлением Леваде пришлось покинуть пост директора ВЦИОМа, с ним ушел 81 человек из 82 работавших во ВЦИОМе. Коллектив ушел во Вциом-А, потом он взял название Левада-центр. Самому Леваде было очень тяжело, что центр назывался его именем, но другого названия мы найти просто не смогли. Да и коллеги давно звали нас «Центр Левады». Мы им были и им остаемся.
