Цивилизация
Дедовщина, как и призывная армия, выглядят скорбным, но непреодолимым элементом быта страны. Поскольку реформа в армии, по мнению министра, закончилась, то, несмотря на протесты и недовольство, отказаться от уголовной в устройстве своих отношений армии мы не можем. Будет примерно так, как есть: одни откупаются, другие служат. Защищать солдат от насилия со стороны сослуживцев и офицеров предлагаются полицейско-карательными мерами: повышением ответственности командиров, внутренними тюрьмами и полицией… однако армия останется не подконтрольной обществу черной дырой. Но, по мнению социологов, в недовольстве состоянием дел в армии произошло качественное изменение. Сами потенциальные солдаты и их родные стали больше бояться дедовщины, чем гибели в военном конфликте. Между армией и обществом произошел раскол на самом глубоком уровне. В интервью «Газете.Ru-Комментарии» руководитель отдела социокультурных исследований Левада-центра Алексей Левинсон объясняет природу наступающего общественного кризиса.
— Алексей Георгиевич, по результатам опросов Левада-центра видно, что число тех, кто хотел бы, чтобы их близкий родственник служил в армии, увеличивается, но одновременно увеличивается количество тех, кто готов помогать уклоняться своему родственнику. Как можно объяснить, на первый взгляд, противоположные изменения?
— Действительно, число тех, кто не хотел бы, чтобы их родственники служили, снизилось. Объяснить это явление можно, если посмотреть, на что указывают те, кто не хотел бы чтобы их родственник шел в армию. С 2000 до 2006 года снизилась доля тех, кто не хотел бы, чтобы их родные служили, поскольку они боятся гибели их в конфликтах типа чеченского. В 2000 году их было 48%, а в 2006-м — 32%. При этом в 2006-м 49% были против службы родственников из-за угрозы того, что принято называть дедовщиной, а в 2000 году на нее указывали 34% опрошенных. Угроза гибели на войне и дедовщина в сознании россиян поменялись местами. Это, во-первых, связано с тем, что в целом среди общественных опасений беспокойство по поводу военного конфликта в Чечне отступило на третье-четвертое место. Поэтому притупилось ощущение того, что в Чечне можно погибнуть. Есть некоторое количество людей, которые рассуждают примерно так: если есть риск, что убьют, то служить не надо, но если не убивают на войне, то почему бы юношам не послужить. За счет людей, рассуждающих примерно так, выросло число тех, кто согласен, чтобы их родственники служили. Но, повторю, сейчас самой большой угрозой армейской службы в глазах публики становится дедовщина. В нескольких социальных группах, например, среди молодых людей — и юношей, и девушек (то есть среди тех, кому либо идти в армию, либо, скажем, провожать) — число тех, кто хотели бы, чтобы их родственники служили, сократилось с 20% в 2000 году до 15% в 2006-м. Это произошло при том, что доля тех, кто опасается гибели, упала с 47% до 36%, но страх дедовщины вырос с 33% до 56%. Это один из самых высоких показателей среди всех категорий населения.
— Подобные изменения в отношении к этой проблеме происходят и в других группах?
— Существуют группы, которые в наименьшей степени опасались дедовщины и больше других соглашались с тем, чтобы их родственники шли служить. Это, во-первых, собственно мужчины, поскольку и служить — мужское дело, и мужчины с позиции сильного ее высказывают. Это, во-вторых, люди с низким образованием, и это, в-третьих, жители села и маленьких городов, а также, в-четвертых, это пожилые люди. Во всех этих группах сравнительно больше доля тех, кто не возражает против того, чтобы их родные шли в армию. (Конечно, в значительной степени представители этих групп — это одни и те же люди.) Но, что очень важно, во всех группах, в том числе и только что названных, произошел тот же сдвиг, что и в целом среди опрошенных: дедовщина стала считаться более серьезной опасностью, чем гибель в военном конфликте. Произошел существенный сдвиг в общественном сознании. Люди приняли точку зрения, что дедовщина и есть самое страшное зло. Дело даже не в процентах, а в том, какие факторы становятся наиболее важными. Гибель в вооруженном конфликте легитимирована обществом, поскольку служба в армии изначально в умах людей связана с риском погибнуть в войне. Но унижения, увечья или гибель в мироне время от рук своих же — для очень многих это решительно неприемлемо. Повторю, что и мужчины стали считать дедовщину самой большой проблемой. С одной стороны, среди них выросло с 25% до 30% число тех, кто считает, что родственнику нужно служить, но, с другой стороны, даже среди мужчин в полтора раза больше тех, кто считает — служить не надо именно из-за дедовщины.
— В чем смысл сдвига, который вы описали?
— Сейчас очевидно, что отношения армии и общества входят в острую кризисную фазу. Причем движение к кризису идет с обеих сторон. Дело Сычева всколыхнуло общество так, как никогда раньше. Никогда не было такого подъема обсуждения темы дедовщины. Дело в том, что в глазах граждан проблема дедовщины выглядит так, что внутри лучшей части государства, его армии, совершается что-то невозможное: свои же убивают и калечат невинных. Эта проблема воспринимается острее, чем, скажем, уличная преступность. На улице грабят и убивают преступники, здесь же это делают свои. За преступников на улице государство ответственности не несет, напротив, оно их карает. Тут же государство должно нести ответственность, но не делает этого. Сам по себе подобный конфликт имеет очень высокий потенциал напряжения. На протяжении последних 15–20 лет несколько раз именно такие конфликты становились триггерами для общественных волнений. Причем сами волнения не были связаны собственно с дедовщиной. Так было с делом Артураса Сакалаускаса в конце 80-х годов, когда оно фактически столкнуло снежный ком, который увел прибалтийские республики из Советского Союза. (Это дело — первый ставший известным широкой общественности расстрел караула, когда солдат, ставший жертвой сослуживцев, мстил своим мучителям. С тех пор только подобных эпизодов, о которых писалось в прессе, было десятки, это один из множества случаев.) Смысл же в том, что причиной была дедовщина, реакцией на которую стал, как выражаются наши военные, «рост антиармейских настроений», а именно — требование навести и в армии порядок. Но если нет порядка в армии, то нет порядка в государстве, и недовольство армией разрастается в общеполитическое недовольство.
Мало кто знает, но похожий эпизод был в начале первых стихийных забастовок в Кузбассе. Шахтеры вышли на поверхность и были готовы к забастовке, но еще не знали, что сказать. И перед молчащей толпой выбежал человек и стал рассказывать, что с его сыном сделали в армии. Его рассказ всколыхнул толпу, потом пошли выступления по шахтерским проблемам, и началась эта знаменитая стачка. То есть недовольство призывной армией может сработать как детонатор. Если общество сочтет, что реакция властей на дело Сычева неадекватна, то результаты могут быть для них плохими.
— Сейчас военные видят проблему в недостаточной и неадекватной информации, которую получает общество.
— Даже если бы положение каким-то чудесным образом исправилось, недоверие останется еще надолго. Дедовщина затрагивает такие ценности, как жизнь единственного сына, так что заявлениями и декларациями тут не поможешь. Очень важно, что сын воспринимается как единственный. Это не случайность — это признак новой демографической ситуации. В ее условиях, даже если у матери двое или трое сыновей, каждый из них ценен ей сейчас как единственный. Изменилась цена, которую общество готово платить за жизнь человека. Военные этого не понимают. Они думают, что общество живет так же, как во времена Великой Отечественной войны, когда матери сами посылали сыновей воевать. Этой эпохи больше нет. Во-первых, нынешние конфликты в горячих точках не воспринимаются обществом как справедливые войны, какой была в глазах людей Великая Отечественная. А во-вторых, теперь все отношения, какие есть в обществе, слабее отношения матери к сыну. Кроме того, по нашим исследованиям видно, что мать как гражданка, отдавая сына в армию, выражает государству доверие. Есть тысячи материнских писем, адресованных военным начальникам, которые начинаются со слов «мы вам доверили наших сыновей, а вы…». В глазах матерей государство не выполняет своих обязательств, причем не в части льгот, пенсий или починки водопровода, а там, где государство должно было бы играть роль отца. Я не знаю, ждут ли в Англии матери от государства выполнения этой роли, но в нашем патерналистском государстве, безусловно, ждут. Дедовщина — это удар в сплетение самого интимного и самого глубинного в чувствах людей.
Если военные руководители защиту армии от критики основывают на том, что, мол, это общество само виновато и что дедовщина у нас идет не из армии, она с детского сада, то, значит, их рассуждения, по сути, повторяют риторику самих «дедов». Сержант, которого в прессе сделали единственным уголовно ответственным в деле Сычева, сказал, защищаясь от обвинений, что он шел в армию, потому что думал, что армия делает человека мужчиной. Это скажет любой генерал. Отступиться от этого военные не могут, потому что они все равно считают, что это так. Солдатские матери же перестали считать, что это армия делает человека мужчиной. На наших глазах происходят действительно эпохальные события в самом прямом смысле слова. У нас мужская и женская точка зрения на одно и тоже явление сейчас разошлись. Это не столкновение с малочисленной интеллигенцией, которая не хотела пускать своих сыночков в армию, а все остальные пускали, поэтому, как говорят, наша армия стала рабоче-крестьянской. Разделение прошло между армейско-мужской и женско-гражданской точками зрения. Общество не может долго так жить, не разрешив этот конфликт. Никакая проармейская пропаганда или затыкание ртов газетам не поможет. Женщины стали смотреть на человека так, как характерно для общества с суженным демографическим воспроизводством, где личность становится самой большой ценностью. В армиях стран с таким взглядом солдат — самая главная ценность. Мужчины же, о которых сообщал наш опрос, те, кто посылает юношей послужить, и их командиры, от этого сержанта и до самого верха, разделяют идеологию, с которой мы воевали в Великую Отечественную войну, кладя людей без счета.. Это столкновение и есть база для наступающего общественного кризиса.
Беседовал Евгений Натаров.
