Тема ельцинского прошлого определяет многое в идеологии путинского президентства. В целом, дело представляется так, что Путин преодолевает доставшийся ему административный и государственный хаос, упорядочивая избирательную систему, возрождая разрушенные (при Ельцине) армию и спецслужбы, упраздняя региональные вольности. Оставаясь темным фоном для путинского возрождения, ельцинская Россия таким же образом является его опорой. Риторически Путин укоренен в предшественнике не как наследник, но как критик. В обращении к народу после Беслана президент добавил свежести теме, указав на развал Союза как на главный источник нынешних несчастий и катастроф. Развал державы, с государственнической точки зрения, составляет историческую вину первого президента.
Но Ельцин отвечает не только за развал и не только перед государственниками-патриотами.
В качестве «ответственного за…» фигура Бориса Ельцина парадоксально раздвоилась.
Для сторонников путинской линии он является кошмаром, с последствиями которого нынешнему президенту приходится бороться. Одновременно для противников чекистской власти первый президент не отвечает за демократический хаос, но отвечает за нелепо найденного преемника.
Кризис политической системы последних месяцев, который был ярко виден на фоне кошмара в Беслане и еще более ярко - в тех решениях, которые как бы призваны предотвратить повторение подобных ужасов, вновь выявил заинтересованность общества в мнении и позиции первого президента. Поскольку стремительная деградация системы власти, видимо, вызвана чеченской войной, то встает вопрос о переоценке роли того, кто отдал первый в новейшей российской истории приказ войскам войти в Чечню. Ответ на этот вопрос кажется очевидным. Пусть не формальный приказ о войне, но политическое решение принял Борис Ельцин. Но при том, что прямая ответственность главы государства за принятие решение о войне и мире очевидна, реальный механизм принятия этого решения, надо отдавать себе отчет, гораздо сложнее.
Когда молодая чеченская демократия развивалась так, как развивалась, совершенно не было очевидно, что наблюдать ее развитие менее безопасно, нежели попробовать направить его силовым образом в другую сторону. В начале раскручивающейся пружины войны находятся два десантных полка, которые, конечно, были абсурдом. Но локальная армейская операция тогда и для президента Клинтона не выглядела чем-то совершенно невозможным. За десантниками следуют танки и установки «Град», огнеметы «Буратино», годы бойни, зачисток и капитуляция.
Ельцин оказывается виноват в том, что «расковырял столетнюю язву русско-горской войны» и тем похоронил достижения своего президентства. Но, во-первых, малоосновательным выглядит разговор о том, как бы выглядела Чеченская республика через четыре года, если бы войска не были введены, и как может развиваться неоккупированное государство, лишенное принятых стержней государственности. Но не об этом речь.
Спрямляя изгибы реального прохождения решений, можно сказать, что Ельцин начал войну, но он же - подписал капитуляцию и завершил войну.
Война была закончена настолько, насколько в принципе можно было закончить ту войну. И вторая война своей непохожестью на грачевский штурм подтвердила, что та, первая кампания была действительно завершена. Это, конечно, не говорит, что предъявить за нее счет Борису Ельцину нельзя, но на него есть и другие претенденты. И, с точки зрения общественного мнения, ответственность за начало первой чеченской кампании и за ее завершение раскладывается на граждан России. Это не столько оправдывает самого президента, сколько защищает выстроенную при нем государственную модель, в рамках которой решение принималось с учетом значительного спектра интересов. У этого механизма есть издержки, но он явно лучше многих. И это в результате его работы была начата и завершена первая компания, а затем начата вторая. А за его решениями виден некоторый общественный консенсус, который, собственно, и обеспечил стабильность, которую получил в наследство Владимир Путин вместе с нефтью по 30 долларов и подушкой девальвации.
<1>Идеологию и структуру принятия решений в конце 90-х отличал малоценимый тогда, но отчетливо видимый сегодня учет интересов и мнений разных групп. Компромиссы и непоследовательность, на которые часто указывали критики той власти, это по-другому названные консенсус и внимание к перемене общего мнения и настроения. И, в конечном счете - учет широкого спектра мнений. Это нужно иметь в виду, когда в поисках причин и смысла нынешнего политического провала, осознавая, что нынешнюю власть звать к ответу смешно, выход находят в том, чтобы прихватить Ельцина за висок, как лакея, и задать ему таску: ты чего врал, каналья, ты чего наделал-то, мы этого, что ль, хотели!?
Что же до войны, которая расшатала ельцинскую демократию и радикализует нынешний строй, то война и даже, скорее, поражение, как известно, сказывается на демократизации устройства почти всегда положительно. Авторитарные режимы от побед крепнут, и только в Англии можно выиграть войну и проиграть выборы. Сейчас же, по опросам «Левада-центра», только 22% москвичей высказываются за то, чтобы бороться за сохранение Чечни любыми средствами. Россияне явно готовы подписать капитуляцию, как это сделали чеченцы, раз за разом голосуя так, как им велели, и за конституцию, и за президента. Но неизвестно, как ее можно подписать.
Либеральная же ревизия ельцинской демократии не только по-человечески и исторически несправедлива, но и опасна. Она разрушает положительный исторический опыт, образец демократической эволюции и государственного устройства, основанного не на репрессии, а на консенсусе, какими бы прихотливыми способами этот консенсус не формировался. Опыт этот, может быть, и мало актуален сейчас, но он остается некоторым образцом для оттепели, которая в короткое время, видимо, сменит режим закручивания гаек. Поскольку просто нет таких болтов и резьбы, которые могли соответствовать набранной скорости закручивания. И если знаменем оттепели не будет Ельцин, то у нее не будет знамени.