Цивилизация
Можно, конечно, спорить, что Шамиль Басаев, Мовсар Бараев и как их там еще — это не Чечня; и уж конечно, трудно поверить, что они действительно стремились именно вот к уничтожению российской демократии. Взрывы атомных электростанций, затопление московского метро — все что угодно, но уничтожение всяческих шансов России на построение в обозримом будущем работоспособной демократии кажется чересчур абстрактным, чтобы быть запланированной диверсией. Шамили все же предпочитают более материальное зло.
Шамили, конечно, хотели ослабить страну, но едва ли они представляют себе ослабление России именно так. И все же в своей ненависти к родине ермоловских пехотинцев и краснозвездных штурмовиков СУ им удалось нанести России такой урон, последствия которого будут ощущаться еще многие, многие десятилетия.
По сути, вторая российская республика уничтожена. Вот сравнение для тех, кто верит в конспирологию: Шамиль — это Ленин в бронированном вагоне.
В конспирологию мы не верим, хотя Шамиль — это, безусловно, не Чечня. Путин прав: акции бесланского масштаба возможны лишь при громадной финансовой и организационной поддержке из-за рубежа. Шамиль — это не Чечня еще и потому, что уж, конечно, его не умиротворит никакое политическое урегулирование в Чечне (как это и утверждает Путин). Однако Шамиль — это «чечня» вообще. Шамиль — это наказание россиянам за те злодейства, которые по своей лени и безразличию они веками терпели от собственной власти и которые они позволяли этой власти творить в отношении других народов. Последний раз Россия наказала саму себя в 1917 г.; с тех пор не было ни казачьих, ни сибирских террористов, задохнулась в собственной крови украинская и прибалтийская войны, промолчали венгры и чехи. Шамиль — он, конечно, двуногое животное, как его полюбили называть публицисты, но и вши заводятся не из бесовских козней, а от долгого нехождения в баню.
Среди прочего, нынешний поворот ставит, конечно, крест и на Борисе Ельцине как исторической фигуре: с учетом вновь открывшихся обстоятельств, из трагического гиганта он как-то резко превращается в неудачника. Не осталось ничего шекспировского: лишь хмельное «я тебя породил, я тебя и убью» — в адрес российской демократии. Не величественное даже вовсе, а бессмысленное в своей мужицкой сиюминутности действий.
Зачем, почему позволил этот человек развязать чеченскую войну?
Почему он — не мальчик ведь, всякое повидал — дал генералам сначала продавать Дудаеву оружие вагонами, а потом попытаться спрятать концы в воду через кровавую авантюру? Было ли это преступление? Или опять же поделом нам всем, что не нашлось в самой читающей стране мира с ее Толстым, Достоевским и Академией, простите за выражение, наук более достойного революционного лидера, чем неотесанный, неграмотный, пьющий аппаратчик, только и умеющий, что хитрить на манер орловского мужика? Обхитрил…
В этом, пожалуй, и состоит главный вывод сентября. Рассказы про Термидор, про неизбежный постреволюционный откат, про «тягу к стабильности» были, конечно, красивыми построениями. Можно и сейчас рассуждать, что Беслан — это лишь повод, что спрямление последних шероховатостей исполнительной вертикали планировалось давно. Так оно, конечно, и было.
Но это, однако, вопрос конкретной ФОРМЫ, в которую выливается раковая опухоль чеченской войны.
<3>Не было бы питерских полковников — были бы нефтяные олигархи или обкомовские секретари, или, еще того хуже, краснодарские патриоты. Исторический цикл замкнулся: уже не извиниться ссылками на революцию, пожирающую собственных детей, или просчетом с выбором преемника. Все произошедшее в стране за последние десять лет выстраивается в совершенно несомненную причинно-следственную цепочку. Из милой подробности слабость (в том числе и физическая) Ельцина превращается в нечто совершенно преступное. Из поэтической национальной черты безразличие, неумение самоорганизоваться превращаются в важнейшую детерминанту политического процесса.
Не принято в приличном обществе говорить о Чечне, скучно писать о ней в газетах («сколько можно уже, читатель устал»)? Неприлично выступать с идеологической позиции («мы же повидали мир, все эти политики одним мирром мазаны, будем возделывать свой сад»)? Еще есть такое словечко «демшиза»… Ну так получайте.
Ничто, оказывается, не уходит в никуда. Вообще, при взгляде на историю постсоветской России ощущение остается совершенно сюрреальное, сродни изумлению 1991 г. — с нами ли это? Тогда как-то не верилось, что у тебя на глазах может запросто рассыпаться империя. Неужели так бывает не только в книжках? Уж настолько хрестоматийной, пошлой, избитой, банальной выглядит история про затяжную и почти уже забытую колониальную войну, медленно, но верно выедающую сердцевину у неустоявшейся еще республики, чтобы привести к власти бессильную и мелочную хунту; про купцов-олигархов, предпочитающих скорее получить генерала на трон, чем своего копеечного конкурента в президенты; про проклятую нефть и извечное республиканское быдло. В средневековой Италии бывает такое, в неправдоподобной голливудской Ибероамерике, но не взаправду же?
