Гримаса раскаяния

«Все эти зримые ужасные объекты не позволяют усомниться, что здесь бесперебойно работала отлаженная «фабрика смерти». И мы никогда не перестанем задавать себе один и тот же вопрос: как это могло случиться». Владимир Путин, 2005 год, Освенцим.

Путин был тогда в Польше в качестве президента. Теперь вот летит 1 сентября в качестве премьера. И снова, случайно или нет, к печальной дате — годовщине начала Второй мировой. И все чего-то от него в связи с этим ждут...

Эмоционально тогдашнее выступление Путина понятно. В голове не умещается: в середине ХХ века кто-то присвоил себе право определять, какая нация должна жить, а какая должна умереть. И действовал в соответствии с собственным решением. Какая-то человеческая мерзость поделила людей на «качественных» и «некачественных» и организовала человекобойню. Незадолго до этого другая человеческая мерзость поделила свой народ на людей и врагов, и с не меньшим азартом отправляла на тот свет тех, кто попал во вторую категорию. Хотелось бы верить, что при слове ГУЛАГ у господина Путина возникает та же эмоция, что и в Освенциме. Но если отойти от морального ступора, невыносимого стыда за человечество и совершенно понятного крика боли: «Как это могло получиться?!» — и заняться спокойным анализом фактов, то вот это «никогда не перестанем задавать себе вопрос» вызывает недоумение. Да почему же никогда не перестанем? При президенте Ельцине вроде бы попытались ответить на этот вопрос. При президенте Путине замотали эту попытку в разнообразные интерпретации. Теперь вот зависли между правдой и интерпретацией и намекаем, что будем бороться с фальсификацией истории, в которой сами же преуспели.

Давайте отделим мух от котлет, идеологию от правды, «кровью скрепленный» пакт Молотова — Риббентропа от пролитой советскими солдатами крови в войне с нацизмом. Спокойно расставим все и всех по местам и ответим на вопрос, как это все могло случиться. И в результате чего в том числе появился концлагерь Аушвиц тогда и там, где он появился, — в мае 1940 года вблизи польского Освенцима. Господин Путин мог бы дать ответ на вопрос «как это могло получиться» буквально 1 сентября. Но он этого не сделает.

Ответ на этот вопрос разрушает всю бесхитростную конструкцию, на которой держится то немногое, что всех нас, россиян, примиряет: победа — одна на всех. Именно победа. Это то, что нам не стыдно взять из нашего советского прошлого. Это вроде бы бесспорно. В эту конструкцию Сталина сознательно впаяли намертво, увязав его имя именно с победой. Она одна на 27 миллионов погибших, выживших, живущих и одного бессмертного. Их объединяет Победа. Вождь стал неотрывен от советских солдат, которые, например, освобождали Освенцим. Попытка вытащить его вместе с его политическими играми, расчетом, просчетом, хитростью и цинизмом 39-го года из этой конструкции, что и явилось бы в определенном смысле ответом на вопрос «как это могло произойти», значит признать, например, что и мы, как на тот момент союзники Германии, несем свою долю ответственности за появление «фабрики смерти» в Аушвице.

Представьте себе: вместо того чтобы объяснять всем нам сегодня, что Сталин, подписав с Германией пакт о ненападении, спас страну, отодвинув границы и дав люфт во времени (концепция эффективного менеджера, да?), Служба внешней разведки признала бы, что Сталин вступил в сговор с Гитлером и проиграл, а заодно и несет свою долю ответственности за начало Второй мировой войны. Или представьте себе, что СВР признала бы, что первые же дни войны подтвердили, что СССР ничего не выиграл от этого договора, что легко доказывается скоростью продвижения германских войск внутрь страны и сумасшедшими жертвами первых дней Великой Отечественной. А если бы СВР, вместо того чтобы через 70 лет изобретать оправдания вождю, просто опубликовала бы документ, где Сталин посылает источники разведки ровно туда, куда вы и подумали, потому что они посмели ему сообщить, что через две недели Гитлер нападет на СССР? Нет, мы сейчас играем в эффективного менеджера, мы держим конструкцию Победы в ущерб даже репутации собственного ведомства.

Война — это только Победа. Его и наша. Другой конструкции общество, готовое и сегодня бездумно любить своих вождей, наверное, и не хочет. Мы готовы восхищаться подвигом советского народа, но не готовы себя спросить, оправданы ли были 27 миллионов жертв той войны. Обществу не хочется об этом знать. Это не патриотично. То есть это не в стиле сталинско-нынешнего патриотизма.

Конструкция Победы комфортна, как любит выражаться господин Путин. Если бы ее не было, в каком качестве оказался бы Путин в 2005 году в Освенциме? Вы скажете: в качестве представителя той страны, которая этот Освенцим освобождала. Согласна. А что делать с периодом истории нашей страны, когда она была союзником тех, кто ровно тогда и строил концлагеря? Победа все списала? И если бы не эта конструкция, то в каком качестве Путин оказывается 1 сентября в Польше? В качестве представителя страны, заплатившей самую высокую цену за победу над нацизмом. Да, но кем была страна, которую он представляет, через 16 дней после начала Второй мировой, то есть 17 сентября 1939 года, когда, как напоминает Арсений Рогинский в исторической программе на радио «Свобода», ее войска, как и германские, вошли в Польшу?

Можно внести правку в конструкцию. А еще лучше ее разобрать, назвав составляющие своими именами: не умаляет это победы и тех, кто отдал за нее жизнь. Наоборот, очищает. Уже есть ответы на все вопросы. 70-летие начала войны вполне повод. Поэтому и вспоминают детально и вновь пакт Молотова — Риббентропа. Поэтому с таким любопытством и ждут заявлений Путина в Польше, выбравшего или согласившегося на ответный премьерский визит в эту страну именно в дни скорбного юбилея. Напрасно ждут. Премьер Путин не скажет ничего нового. И не потому, что не понимает или не знает. Путин отлично знает, «как это могло случиться». Но не вербализирует это. Он часть этой конструкции и приложил огромные усилия, чтобы историческая трещина в ней, которая начала образовываться в 90-е, была прочно зацементирована в его правление. Эта сталинская конструкция Победы, в сущности, краеугольный камень путинской концепции величия и силы России. А великая и сильная Россия — это такая пиаровская мантра. Пока она срабатывает и в стране есть нефть и газ, нынешняя власть чувствует себя в безопасности. Ребята укрепляют эту конструкцию из последних сил, придумывают невероятные оправдания Сталину, ищут виноватых на стороне, дарят народу его заслуженную победу, в которой подлость и преступления руководителей страны стараниями идеологов растворены давно и тщательно, чтобы никакого осадка не осталось. Народ подтравливают ложью или удобной интерпретацией правды так давно, что она уже стала его правдой. Отсюда и результаты соцопросов в пользу пакта Молотова — Риббентропа, все голосования «за» Сталина, то упорство, с которым «войну не трожь», отсюда истерика по поводу переноса памятника русскому солдату в Таллине при циничном отношении к останкам своих солдат тут, в России. Отсюда гримаса отвращения при слове «раскаяние». И истерические вопли в комментах некоторых моих читателей, считающих себя патриотами, увы, тоже изнутри этой конструкции. И возмущение патриотов при попытке сопоставить Сталина и Гитлера оттуда же. Хотя к этой паре и в частности роли обоих в событиях 70-летней давности идеально подходит комментарий старого болельщика киевского «Динамо» на матче со «Спартаком»: «Игра была равна, играли два говна». Но на такую печальную иронию способен только истинный патриот.