Цивилизация
— Как глава фонда «Справедливая помощь» Елизавета Глинка первый раз оказалась на войне?
— В 2014 году в Донбассе начались боевые действия. Лиза, будучи членом Совета по правам человека при президенте Российской Федерации, поехала туда. После поездки с СПЧ она вернулась в Москву, собрала вещи и поехала обратно.
— Что увидела Елизавета, когда оказалась в эпицентре событий на юго-востоке Украины?
— Хаос. Масса растерянных родителей с больными детьми, которые пытались скрыться от обстрелов. Но бежать было некуда.
— Как проходила ее работа там?
— Она осматривала больницы и делала выводы, каких медикаментов и аппаратов не хватает, каких детей надо срочно эвакуировать. Один раз во время обстрела Донецка снаряд попал в водонапорную вышку, и больница лишилась воды. Из-за этого аппараты гемодиализа, которые используются для очистки крови, если почки пациента не способны справиться с нагрузкой, перестали работать. Без специального аппарата человек умирает через несколько дней.
Было еще множество искалеченных малышей с оторванными конечностями. И на тот момент оказать экстренную помощь в Донецке было практически невозможно.
— Поэтому в 2014 году появилось постановление правительства РФ №1134, которое позволило оказывать помощь больным и раненым детям из Донбасса на территории России. Инициатором постановления выступила Елизавета. Как ей это удалось?
liza.fund"
class="item-image"
loading="lazy">
Наталья Авилова
liza.fund— Будучи членом СПЧ Лизе удалось выступить перед [президентом России Владимиром] Путиным и озвучить проблему. Уже потом вместе с [председателем Госдумы] Вячеславом Володиным она разработала механизм помощи пострадавшим на войне и онкобольным детям. Властям был предложен подробный механизм, поэтому постановление приняли.
— Сколько детей таким образом удалось спасти?
— Сотни. Может быть, тысячи. Сбились со счета.
— Как фонд «Справедливая помощь» изменил медицину в Донецке?
— В 2016 году система эвакуации была так налажена, что участие самой Лизы не было необходимым. Освободившись от транспортировки детей, она подняла другие проблемы: больницы нуждались в новой медицинской технике, в квалифицированных врачах. И фонд начал исправлять ситуацию. Лиза придумала программу «Воссоздание». Она работает до сих пор.
— Что включает в себя этот проект?
— Мы завозим в детские отделения оборудование, расходные материалы и средства по уходу за больными. Еще отправляем некоторых местных врачей в Россию на повышение квалификации. Мы были вынуждены создать проект «Воссоздание», потому что вся медицинская инфраструктура была уничтожена войной. Помимо этого стало невозможно заказывать расходные медицинские материалы у западных коллег. Например, в больнице стоит прекрасный томограф, но он не работает из-за сломавшейся гайки. Сепаратистам не положено.
— Вы восстановили медицину в ДНР благодаря этому проекту?
— Нет, конечно. Нужно больше средств. Но мы улучшили ситуацию и собираемся продолжать. Сейчас мы планируем сделать так, чтобы дети начали получать помощь по месту жительства. Они же даже на томографию приезжают в Россию, потому что в Донецке отсутствует нужное оборудование.
— В 2016 году фонд «Справедливая помощь» начал противоминную программу. Что это такое?
— Когда обстрелы начали сходить на нет, количество смертей среди детей не уменьшалось. Малышам негде было играть, поэтому они убегали в лес и случайно наступали на взрывные устройства. В итоге подрывали сами себя. В некоторые поселки и деревни вокруг Донецка наш фонд завез большие детские площадки. Еще мы пачками раздавали листовки, на которых были напечатан внешний вид взрывных устройств и что их нельзя трогать.
— В 1999 году Глинка основала хоспис при онкологической больнице Киева. В каком состоянии хоспис сегодня, учитывая наши отношения с Украиной?
— Хоспис функционирует, а с Лизой тогда прервали контакты. Осудили, что она помогает России. Я знаю, что бывшие сотрудники Лизы распускали о ней слухи, якобы у лежащих в хосписе она отбирала квартиры, а спасенных детей Донбасса продавала на органы. Мало кто знает, но Лиза была и на украинской стороне. Эвакуировала детей из Краснодонского района Луганской области. Пока ее впускали.
— За работу в Донбассе Елизавету критиковали многие из тех, кто раньше поддерживал. Она изменилась после травли в 2014 году?
— Травля ее обескуражила. Но ее изменило другое. Она не понимала, почему люди это делают друг с другом. Почему воюют? Слез почти не было. Она как-то сказала: «Мужская импотенция – это когда женщина едет на войну спасать детей, а ее за это закидывают говном». Тогда травле подверглась и Чулпан Хаматова, актриса и директор фонда «Подари жизнь». Они как-то созванивались с Лизой. Я слышала, как плачут друг другу в трубку.
После смерти Лизы многие опять открыли рот: «Ну наконец-то сдохла. Подстилка путинская». И это на всеобщее обозрение говорили известные, интеллигентные люди: писатели, журналисты…
— Когда Елизавета первый раз оказалась в Сирии?
— Это было в сентябре 2016. Она поехала вместе с Михаилом Федотовым, он тогда возглавлял СПЧ. Случилось то же самое, что в Донбассе. Лиза увидела отсутствие медицинского оборудования, разруху и умирающих детей. Все было по той же схеме: прилетела в Москву, нашла деньги. И мы закупили очень дорогой груз для университетского госпиталя «Тишрин» в Латакии. Но она почти никому не сказала, что повезет груз сама.
— И утром 25 декабря авиалайнер Ту-154 ВКС России потерпел крушение. Что было потом?
— Горе. Я потеряла учителя, друга, сестру и маму. Она была всем. Когда стало известно, что Лиза погибла, мне начали звонить, наверное, все СМИ России. Я не брала телефон. В какой-то момент не выдержала. Взяла. Рявкнула что-то грубое, а на другом конце провода неожиданно услышала ответ: «На этом самолете разбился мой мужчина. Так что будьте добры взять себя в руки и работать. Мне тоже больно», – говорила журналистка какого-то телеканала. Я очнулась. В этот момент поняла, что вместе с моим другом разбился груз для нуждающихся.
— И вы сами поехали в Сирию.
— Да. Новый груз мне помог собрать Евгений Примаков (на тот момент он возглавлял организацию «Русская гуманитарная миссия»).
— Сколько раз вы были в Сирии?
— Много, не считала. Всего на военных действиях была около полусотни раз — Карабах, Сирия, Донбасс. Чего только не было, даже в плену сидела.
— Расскажите об этом.
— Мы привезли в Сирию очень дорогие лекарства для онкобольных детей, прилетели передавать их местному фонду. Мы были на военной базе, нам позвонили волонтеры из этой организации. Сообщили, что сейчас за нами приедет машина. Машина приехала, но водитель сказал, что заберет только меня, а коллеги должны остаться. Говорил, что по дороге все объяснит. Лекарства я оставила на базе. Слава богу.
Меня привезли в какое-то полуразрушенное здание, где меня моментально окружили 12 бородатых мужчин. Я ничего не понимала. Среди них был переводчик, который очень плохо говорил по-русски. Только через час поняла, что это местная мафия, и они хотят забрать у меня лекарства.
Я выкрутилась. Сказала, что лекарства у меня отняли русские военные, потому что я везла их детям Сирии. В итоге я так вжилась в роль жертвы, что им было легче просто привести меня обратно. Так и получилось.
— А вы привозили сирийских детей лечиться в Россию?
— Да. Сирийские раненые дети тоже наши подопечные. Они попадают в НИИ неотложной детской хирургии и травматологии.
— После гибели Елизаветы в фонде «Справедливая помощь» начались разногласия. Вместе с мужем Елизаветы Глебом Глинкой вы покинули фонд и создали свой – «Доктор Лиза». Позже вы написали жалобу в Следственный комитет Российской Федерации о злоупотреблениях в «Справедливой помощи». Там были хищения средств?
— Сейчас хищений нет. Больше не комментирую.
— Сейчас вы директор фонда «Доктор Лиза». Продолжаете выезжать на военные конфликты?
— Да. Мы продолжаем те же программы, у нас работают те же люди. Только Лизы нет.
— Фонд «Доктор Лиза» помогал мирным жителям во время конфликта в Нагорном Карабахе в 2020 году. Как это было?
— Еще в 2010 году к Лизе обратились коллеги врачи из различных НКО. Сообщили, что в Армении все не так благополучно. Плохо в Нагорном Карабахе. И она туда поехала. Помогла. Удивительно, но тогда ей очень запомнился горный ослик, которого она увидела по дороге в Степанакерт. Поскольку нас хорошо знали, то после начала войны армянское правительство обратилось к нам за помощью. Мы где-то месяц собирали гуманитарную помощь, потом ездили по селам, помогали местным.
— Этот военный конфликт отличался от тех, на которых вы были ранее?
— Да. Если в Донбассе и Сирии я видела последствия войны, то тут я присутствовала на самой войне. Было тяжело. Помню, как бежали пожилые, беременные, дети. Они бежали с набитыми до отвала чемоданами или вовсе почти совсем без одежды. Царило безумие. Некоторые даже срубали деревья в своих садах. Чтобы никому не достались.
Еще помню прекрасную бабушку Изабеллу. Ей 96. Пара молодых парней в буквальном смысле тащили ее через несколько сел. Под обстрелом. На одеялах. Бабушка Изабелла частично парализована. Парни говорят, теперь она их символ.
А еще после войны в Карабахе было много неразминированных территорий. У нас уже была программа с Донбасса. Мы применили ее и там. Я ходила рядом с минами. Боялась, что умру не сразу. Быть безногой калекой действительно страшно.
— Из всего этого хаоса было то, что больше всего запомнилось?
— Как я всех напугала. Мы ехали по одной из горных дорог. Везде снайперы. Русских еще нет. Тишина. И тут на одном из поворотов вижу, как идет ослица с осленком. Прямо там же, где моя Лиза увидела своего. В этот момент я вспомнила, как она называла меня ласково «дочей». Заорала. Водитель затормозил. Все ложатся. А я открываю дверь и бегу к этим двум. Обнимаю. Как ребята меня не убили – не знаю. Но я рассказала эту историю, и меня, вроде, простили.