Цивилизация
Вчерашним вечером дома на набережной Круазетт были расцвечены цитатой Дэвида Линча: «Я не интересуюсь поверхностями вещей, только глубокое и темное интересует меня». Совершенно кстати пришлась эта реплика к показу российской конкурсной картины – «Отца и сына» Александра Сокурова. Сокуров привозит в Канн четвертый фильм, и, заметим, каждый раз делает это с показной или искренней, не знаем, неохотой: негоже свету русской духовности мотаться в самолетах для мирских ахинейщиков. Содержание фильма «Отец и сын» заявлено в фестивальном каталоге как «история об отце и сыне, которые так близки, что скорее похожи на любовников».
Они – отец, которому ближе к сорока, и сын – ему ближе к двадцати, оба военные (уволенный в запас и курсант), живут в тихом приморском городе, в мансарде. Играют в футбол и дружескую борьбу на крыше, ведут незначительные, но страстные диалоги, все время скучают друг по другу. Все – фигуры, проемы окон, улицы — растворено в оранжево-розовом тумане: приветы персикам Коровина и грушам Сезанна. Фильм начинается псевдо-эротической сценой – крупно фрагменты тел, шепоты и придыханья за кадром, вожделенно, возбужденно и довольно символично на крупном плане растягивается проем рта. И оказывается, что отец держит сына на руках, успокаивая – к тому приходили дурные сновидения. И далее отец, сын, сосед и сын армейского приятеля отца встречаются и расстаются в кадре, будто следуя партитуре некоего балета, либретто которого не досталось никому. Сокуров опять балансирует между примитивизмом и природным чувством кинематографа.
Режиссерский прорыв в сферу физического влечения налицо. Друг друга никто не касается, но латентность желаний мощная — как сказано в одном из здешних веселых французских фильмов: «Держите меня, а то такие реки спермы разольются – без скафандра не выплывешь».
Иные критики искали в происходящем отсылы к идеальным городам древних греков, населенных друзьями и однополчанами. Нью-йоркские журналисты задали на пресс-конференции недвусмысленный вопрос мэтру: «Про отца, сына, духовность нам понятно, но скажите, действительно ли это глубоко гомоэротический фильм?» В ответ получили (цитата не дословная, но точная): «То, что вы говорите, – результат тупика, в который пришло европейское общество... Поэтому во всем многообразии художественной ткани пытаются найти что-то одно...»
Ханжа он или провокатор — установить не удается, ибо Сокуров обладает умением беспристрастно называть черное белым. На вчерашней пресс-конференции он выступил цирковым номером, прилюдно задавшись вопросами: «...Почему европейский кинематограф должен уходить в темную щель? Почему эту пошлость надо распространять?!» Тут здравомыслящий народ развел руками – и помчался смотреть, как с фотосессии выходит Клинт Иствуд. Его сага о дружбе и предательстве – «Мистическая река» — просочилась в конкурс как экземпляр голливудского кино, которое до слез расстраивает продюсеров объемными мыслительными процессами.
На вечерний «нарядный» показ картины Иствуда собралось, однако, очень много знати, как заокеанской, так и французской, что было кстати в миротворческом плане, ибо утром американский журнал Variety разразился критической статьей в адрес фестиваля.
Назвали его нынешнюю ситуацию грустной. Дулись на то, что интригами отборочной комиссии управляют газеты Mond и Liberation, что из года в год приглашают одних и тех же режиссеров в конкурс – и это один глобальный заговор.
Завершилось тем, что журналисты освистали фильм Бертрана Блие, классика изысканного психологического радикализма, в котором Филипп Нуаре (не менее седобородый, чем Клинт Иствуд) натурально трахал Смерть в обличье повидавшей виды, но не потерявшей следов буржуазности дамы. Она просила «еще», давая понять, что только внимание истинного мужчины может отвлечь ее повседневных дел. В это время больные раком вставали с кресел-каталок и танцевали в стиле американского мюзикла. Вот такая смычка Старого и Нового Света. Хоть и свистели Блие, но трезвость мыслей у него необыкновенная, он опять показал себя настоящим повстанцем.
А на улице мы стали свидетелями бытового мятежа одного из наших соотечественников – идем и слышим, как месье выговаривает мадам на языке Толстого и Чехова: «Ты для кого одеваешься – для Пушкина или для меня? Вот и покупай, что я тебе говорю...» Зато по условиям культурного бартера конкурсу досталась французская картина «Маленькая Лили», снятая по «Чайке» Чехова. Действие перенесено в наши дни, литераторы превратились в режиссеров, Нину не пользуют в финале купцы, а наоборот, снимают независимые кинематографисты как новую «звезду». Как сказал мой коллега: на французской территории даже обреченная чайка превращается в довольно жизнерадостного пеликана.
