Цивилизация
Что за молодое поколение обычных, не «политических» узниц сегодня находится за решеткой? О чем они мечтают? Чему научила их колония? Что здесь их радует и что огорчает?
Общие внешние черты у осужденных, как бы ни хотелось Чезаре Ломброзо — ученому, изучавшему типичные внешние признаки преступников, — найти не получилось. Социальные — пожалуйста. Почти ни у кого нет высшего образования, хотя школьные аттестаты и выглядят прилично. Почти все росли сиротами или в проблемных семьях. Большинству не повезло с мужчинами. В остальном это очень разные девчонки. Сосредоточенные и заводные, не читающие книг и взахлеб «глотающие» томики Мураками. Те, кто даже в колонии не обходится без мейкапа, и вовсе не пользующиеся косметикой.
Стихи и нож
Невысокая девушка в модных очках с черной оправой и с кричаще-красными губами. На правой руке черная фенечка, волосы ниже плеч. Ее легко представить менеджером в одном из бесчисленных офисов или консультантом в магазине. 27-летняя Ольга отбывает срок за убийство мужа.
«Забеременела, мамочка заставляла сделать аборт. Во время ссоры — а мы стояли на улице — упала в обморок, ударилась головой, и произошла опухоль мозга. Сейчас у меня эпилепсия, — рассказывает свою историю. Подробности приходится вытягивать, Ольга отвечает односложно и негромко. — У меня два брата и две сестры, я старшая. Мать выгоняла из дома, со мной был конкретный конфликт. Выхода не было, стала жить со знакомым: его знала с рождения, он дружил с дедушкой».
Так 17-летняя Оля переехала к 54-летнему мужчине. Не училась и не работала, хотя в школьном аттестате всего две тройки по математике. Занималась домом. Аборт все-таки сделала. Муж выпивал, часто ругались.
«Стал кидаться с ножом, угрожать, еще и душить начал. Не выдержала, взяла у него с руки нож, силы набралась. Сначала ему врезала в живот, он загибался, но шел на меня, — вспоминает Ольга. —
Пыталась выбежать из квартиры, вся была в крови, он нагнал. Врезала второй раз, муж упал, так и остался лежать. Вызвала знакомого участкового, потом скорую помощь».
Месяц девушка провела в районном изоляторе, еще девять — в СИЗО Краснодара. В результате за убийство Ольга получила семь лет.
«Колония меня научила жить по-другому, вести себя адекватно и соблюдать режим. Ничего трудного нет, потому что сама серьезная и строгая», — учительским голосом говорит осужденная.
В ее секции 29 человек, спят на двухъярусных кроватях. Подруг немного. Получает пенсию по инвалидности, на нее в ларьке покупает продукты. Несколько раз в месяц с соседкой складываются и режут салатики. Очень любит оливье и крабовый. Говорит, что здесь кормят лучше, чем дома и в изоляторе.
Из-за эпилепсии Ольга не работает, в свободное время учится («решила повторить программу, заново пошла в десятый класс») и общается с сокамерницами, книги не читает («они не в моем вкусе»). Умеет делать массаж, пишет стихи.
«Получила поощрение за стих, который прочла со сцены. Чтобы их писать, нужно спокойное, тихое настроение. Первый посвятила подруге, которая освобождалась.
«Желаю счастья и добра, / Это раз и навсегда. / И счастливого пути, / Поскорей домой уйти», — нараспев декламирует Ольга. —
Как освободилась подруга, так и отношения закончились. Своя жизнь пошла, старается забыть о зоне».
Самым неприятным за все эти годы стал разрыв отношений с семьей: кроме тетки, никто не пишет. Переписывается еще с парнем, освободившимся осужденным из Свердловской области.
«Часто снятся тюрьма, колония, полицейские. Убитый сожитель не снится, о нем стараюсь не думать», — говорит Ольга на прощание.
Передача
Елена из Башкирии — сверстница Оли. И дело похожее: убила молодого человека. Правда, на год больше дали. Высокие скулы на удлиненном лице, тяжелый взгляд карих глаз, крашеные волосы с медным отливом. Выглядит старше своих лет.
«Приехали с сожителем отдыхать в Сочи. Во время ссоры схватилась за нож, — по-простецки рассказывает Лена. — На тот момент мне 23 года исполнилось. Окончила школу, неудачный опыт замужества, нигде больше не работала и не училась».
Самым тяжелым, как и у Ольги, стало предательство близких людей. Еще на следствии общие с убитым друзья показали, что девушка вынашивала план преступления, совершила его с умыслом. Узнав это, она порезала вены. Даже сознание потерять не успела, подскочили сотрудники СИЗО и отнесли в больницу.
«Там поняла, что очень хочу жить. Что совсем же еще молодая, очень хочу семью и детей. Перечеркнуть все было бы глупо, — делится пережитым. — В 2012 году в колонии получила от бабушки, единственного оставшегося близкого человека, письмо. Она написала, что я ей не нужна, что меня не ждет и дом завещала другим людям. Спасло только то, что психолог оказался на месте. В слезах и истерике прибежала к нему, наверное, полдня в кабинете проплакала».
С распорядком колонии Елена уже свыклась. Ходит в библиотеку, любит женские романы («сейчас «Анжелику» читаю»), учится параллельно в старших классах и училище на швею-мотористку. Хвастается сшитым на экзамен комплектом постельного белья.
«Самым радостным стал день, когда перед Новым годом передачу получила. Зовут в комнату свиданий за ней, а я не верю: может, ошиблись? Никто мне посылки не присылал, да и некому, — глаза осужденной оживают. —
Прихожу, там целый пакет с яблоками, конфетами, печеньем, шампунем и зубной пастой на мое имя. Это местный батюшка осужденным, которые в колонии в церковь ходят, подарки сделал.
Вообще не ожидала».
Признается, что в храме ставит свечки за упокой души убитого сожителя. Старается делать добрые дела. Помогает спящей на нижней койке женщине на костылях. Давала объявление в газету «Казенный дом», пришло много откликов, но общается только с одним бывшим зэком. По правилам, если переписываются двое осужденных, особый отдел оформляет разрешение: запрашивают во второй колонии характеристику, чтобы адресат не оказался «отрицательным», проверяют их связи по делу. Поэтому между мужскими и женскими исправительными учреждениями эпистолярная любовь вспыхивает редко.
Третье поколение
С 22-летней Ирой беседуем в комнатке, выделенной под буфет. На стенах яркая пленка в осенних листьях, в углу раковина, на столе микроволновка. Женщины могут здесь что-то приготовить на скорую руку или попить чаю.
Девушка, получившая срок за нанесение тяжкого вреда здоровью и кражу, вызвалась поговорить с журналистом, когда я уже собирался уходить. Коротко рассказывает о своем бесхитростном деле: первый муж погиб, остался сын. С новым мужчиной жили у его матери. Однажды он напился и ударил ребенка, в ответ отколотила его. Родня сожителя написала на нее заявление о краже плазменного телевизора. Вот и получила почти четыре года. Отбыла половину.
«Сюда беременной поступила, от того мужчины ребенок. Сейчас дочке год и два месяца, по два раза в день к ней хожу. Она уже ждет, обнимает меня, — с улыбкой на крупном русском лице рассказывает о детях. — Максиму три года, он пока в доме ребенка, но я переписываюсь с администрацией, ему мои письма зачитывают, в ответ фотографии и рисунки присылают».
Потом неожиданно лицо краснеет, а глаза заблестели. Закрывается руками:
«Я здесь же родилась, в доме ребенка при колонии... Две сестры было, мать от нас отказалась. Одну усыновили, меня в детский дом отправили. Видела в альбоме колонии фотографию 1993 года, где я совсем малютка».
Несколько лет назад мать на нее все же вышла, просила прощения, объясняла, что некуда было с детьми ехать. Не простила и ничего не ответила, говорит Ирина. В детском доме отучилась девять классов, квартиру как сирота так и не получила. Зато угодила на «малолетку» — тоже за кражу. Здесь некоторые осужденные дразнят «детдомовской» и «сироткой».
«По сравнению с детской колонией здесь рай. Там постоянный контроль, работать заставляли, все время под присмотром. Здесь свободное время есть, можно чай попить», — рассказывает Ира и постепенно успокаивается.
Признается, что научилась разбираться в людях и подобрела — в юности уж очень резкой была. На воле у нее осталась подруга по детскому дому, которая вышла замуж и родила деток, с ней переписывается. Передач не получает, но старается покупать дочурке печенье и соки.
«Мечтаю, чтобы у меня появился большой-большой дом и я в нем смогла усыновить много детей», — задумчиво смотрит в окно, глаза вновь блестят от слез.
Фисташек и дочке чего-нибудь
Передо мной девушка с деревенским лицом и грустными глазами, такой тип встречается в поселках и богом забытых городках. В колонии оказалась за нанесение тяжких телесных повреждений знакомому. Срок у 23-летней Людмилы небольшой, два года, должен истечь этой осенью. За время пребывания родила дочку, ставшую главным стимулом к исправлению.
«Знакомого избила, когда приставать начал, — делится своей историей. — В мае 2012 года дали два года условно. Нарушила режим, не трудоустроилась: не было паспорта и денег, чтобы его заменить в 20 лет. В итоге поменяли на реальный срок. В колонию попала на пятом месяце беременности».
Не скрывает, что прошла бурная и, к сожалению, типичная для провинции юность — алкоголь, веселые компании.
Из-за этого не хочет возвращаться к отцу дочки, гражданскому мужу.
«Когда попала сюда, он отказался помогать и общаться. Говорит: как освободишься, давай снова жить вместе. Мне такого не надо, если выйду на волю и буду жить с ним, опять пить начну, тогда ребенка отберут, — Людмила расставляет приоритеты. — Окончу здесь школу, пойду работать. Парикмахером или продавцом. У меня мама на рынке продавцом работала, я ей помогала — получалось. Алкоголь больше принимать не хочу, от него одни проблемы. Много чего было сделано лишнего.
В колонии несколько месяцев поработала на производстве: ставила заклепки на военной форме, которую здесь шьют, и даже неплохо по местным меркам получала. Работающим мамочкам по закону начисляют не 25% зарплаты, как остальным, а половину. Но «промка» занимала почти все время, его не оставалось для общения с дочуркой, поэтому уволилась.
«Дочка родилась у меня 8 марта, недавно год исполнился, — лицо розовеет при рассказе о ребенке. — Хотела назвать Ангелиной. Когда в роддом ехали, сотрудница санчасти посоветовала назвать в честь бабушки. Звоню маме после родов. А она против: сама Ирина, внучка будет Ирина. Так выбрали имя Даша».
Говорит, что колонию побаивалась. Реальность оказалась куда мягче сериальных стереотипов. Плохих людей тоже хватает, но в ее общежитии отношения у всех дружные. Больше всего скучает по маме и…
«Когда выйду, в магазин зайду. Очень хочу фисташек и доченьке чего-нибудь куплю, — смущенно улыбается Люда. —
Мечтаю, чтобы было много денег, мы с дочкой ходили по магазинам, я ей ни в чем не отказывала».
Освободиться хочу летом
Екатерина — яркая девушка с разноцветным маникюром и вплетенной в рыжую прядь ниткой. 24-летняя барышня попала в колонию по самой распространенной 228-й статье УК (наркотики) из Ставропольского края.
«Восемь месяцев провела в СИЗО. Изолятор, как мне кажется, насквозь пропитан специфическим запахом, страх и ненависть там въелись в стены. Тут еще ты под впечатлением, тебя вырвали из дома, сюда привезли, — охотно рассказывает Катерина. — Так вот когда после восьми месяцев СИЗО привезли в колонию… Была весна, все расцветает.
Смотрела на природу, на звезды за окном и просто наслаждалась, изолятор научил меня ценить вид за окном.
От нашего общежития, куда меня определили, до столовой приличное расстояние, примерно четыре городских квартала. Первые дни шла — просто впечатлялась небом и травой».
После российских сериалов Екатерина ожидала от колонии куда худшего приема, но большинство сестер по несчастью оказались не такими агрессивными. Большую часть времени из проведенных здесь трех лет проработала костюмером, недавно перешла на производство. Поставили ее на сложный участок — пришивать задние карманы к брюкам. За восьмичасовую смену делает по 200 брюк.
«Самое главное — научиться шить ровную строчку. Освоишь — будешь идеальным мастером», — делится секретами профессии.
Еще до ареста встречалась с парнем. Когда оказалась в колонии, решили пожениться: гражданских мужей здесь не признают, длительные свидания возможны только с законным супругом. Бригадир подарила отрез белой ткани, сама сшила свадебное платье, заказав к нему из дому пуговицы, молнию и украшения. После официальной церемонии в клубе ушла на двухдневное свидание, вот и весь медовый месяц. Платье забрали домой, а надетое мужем кольцо с кошками сдала на хранение в администрацию. Кольца здесь тоже не положены.
Спрашиваю о косметике и маникюре, которые резонируют с мешковатым зеленым пальто и бесформенным платком.
«Для настроения. Форма синяя, зеленая, ну летом халат цветной разрешают. Цветы на клумбах. И все. Хочется же ярких красок.
Ощущение женщины не должно покидать, где бы ни находился, — кокетничает осужденная. —
Представьте, весь день шью штаны. У меня форма темная, ткань темная, а тут разноцветный маникюр вокруг машинки мелькает. Настроение поднимается».
Мечтает о море, поедет туда сразу после освобождения, которое ждет летом. В знойный день, говорит, когда подует ветерок, даже здесь можно почувствовать соленый запах Черного моря: до Анапы отсюда около 200 км.
«Колония научила меня не доверять людям. Здесь много неплохих женщин, но есть и те, с которыми лучше не встречаться, — переходит уже на серьезную тему. — За три года — а поступила сюда совсем девчонкой — чувствую, что внутренне лет на двадцать повзрослела».
Переходим к веселой теме — самому яркому дню в колонии. Им оказалось 33-летие здешней подруги. Вместе с другой подругой подготовили открытку с… 25-летием и «по секрету» рассказали остальным, что женщине всего 25. С чем ее весь день все и поздравляли.
