Цивилизация
Василий Максимов, фотокорреспондент агентства France-Presse:
— Это может звучать напыщенно, но так и есть: когда я думаю об Андрюхе, у меня в голове звучит его голос. Я вспоминаю, как он шутит — с чувством юмора у него всегда все было о'кей. Многие могли бы его назвать довольно молчаливым и даже, возможно, замкнутым, но когда проработаешь столько вместе, человек раскрывается.
Я вспоминаю одну из ночей в Каире, мы сидели на балконе убитого отеля над неумолкающим Тахриром и говорили обо всем на свете — о профессии, о том, зачем мы лезем в такие места, как это, о смысле жизни вообще.
Сошлись в том, что именно здесь, на революциях и конфликтах, и есть настоящая жизнь и настоящие фотографии.
Для Андрея это стало его единственной и всепоглощающей темой, а я вернулся в Москву снимать пресс-конференции, митинги и суды. И так было каждый раз — он работал от и до, лез в самое пекло и на самую передовую, а мы, его коллеги и друзья, уезжали, потом возвращались. А он этим жил.
Самое главное, что меня беспокоит сейчас, — это чтобы из гибели моего друга не сделали политическую акцию. Андрей был точно не об этом.
Для меня он останется хорошим надежным другом, и только им.
Михаил Котов, главный редактор «Forbes Украина», бывший главный редактор «Газеты.Ru»:
— Андрей пришел на работу в «Газету.Ru» в начале нулевых, у нас была вакансия криминального корреспондента. У нас уже работала достаточно сильная девушка Ирина Петракова по этой теме, но была еще одна вакансия. Пришел такой молодой человек, в кожаной куртке, в остроносых ботиночках, и какая-то вроде борсетки сумочка у него была.
По внешнему виду он напоминал молодого оперативника.
Я подумал: «О, класс! Этот парень как раз сойдет за своего среди милиционеров и других силовиков, с кем ему придется общаться». Поговорили, он мне показался толковым парнем, и я его принял на работу в отдел «Общество», который тогда возглавлял. Выяснилось, что писать, как требовали редакционные стандарты, Андрей еще не умел, но хорошо дозванивался по телефону и узнавал подробности. В то время для нас было обычным явлением, что мы учили людей «с колес», главное, чтобы человек умел собирать фактуру. Постепенно я его стал посылать на задания, связанные с какими-то конфликтами. Когда правоохранительные органы боролись с партией НБП (организация запрещена в России) Лимонова (запрещенной в 2007 году. — «Газета.Ru»), силовики то захватывали, то проводили обыски. Вот туда Андрей ездил и привозил скорее информационные заметки, чем репортажи.
В какой-то момент я его попросил: «Знаешь, Андрей, мне как-то не хватает описания, картинки какой-то»..
И вдруг неожиданно выяснилось, что Андрей это умеет делать. То есть он отлично передавал образы людей, обстановку, сначала не очень уверенно, но потом это все начало расцветать на глазах.
Он прирожденный репортер. Он умеет погрузить читателя в то, что происходит.
Для меня это было открытием и такой находкой. Потому что в то время мы писали больше информационные заметки, а репортажа практически не было.
Он в этом поднаторел. И я ярко помню один момент. Он ходил на ключевые судебные заседания. Например, на суд по Япончику в 2005 году. Андрей ходил на каждое заседание и описывал то, что там происходило. И самым ярким было последнее заседание. Вячеслава Иванькова (Япончика) тогда оправдали. Это было неожиданно для всех, потому что все были уверены, что такого известного криминального авторитета должны были посадить, да и дело в суде не разваливалось.
И вот, когда его оправдали, Вячеслав Иваньков подозвал к себе репортеров после оглашения оправдательного приговора, окинул всех жестким взглядом, какой у него был. И тихо спросил: «А кто вам позволил называть меня Япончиком? Для вас я Вячеслав Кириллович».
Представляете? Я когда прочитал это, у меня дрожь по телу пробежала, так это хорошо было написано. Это отлично передавало все. И состояние тех журналистов, которые вот так свободно кидались прозвищем Япончик. Япончик, мол, его посадят сейчас. А тут все поняли, что этот человек завтра выходит на свободу и каждый из них может очень легко столкнуться с ним на улице. Андрей это так написал, что все почувствовали.
Потом он увлекся фотографией, брал с собой фотоаппарат, было классно: не только текст, но и картинка. В один момент он нам рассказал, что фотография – его призвание. У нас в штате тогда уже был фотограф, и все хотели, чтобы Андрей продолжал писать, заниматься репортерской деятельностью. Но он пошел по этой фотостезе. Его привлекала настоящая журналистская деятельность, где война и адреналин. У него даже в фейсбуке для друзей посты, когда он выкладывал фотографию и подпись под ней.
Все ему писали: «Андрюха, ну что же ты не пишешь, пиши, пожалуйста, так это круто!»
Для меня Андрей запомнился как репортер пишущий, но и фотографии, которые я видел, – высокого мастерства.
Владимир Астапкович, фотограф МИА «Россия сегодня»:
— Когда идешь по редакции, видишь его, а он улыбается, так хорошо, по-доброму, и нет совсем в эти моменты никакого налета грязи и боли на нем от всего, что он видел по долгу своей работы. Он все делал искренне. Если работал, то это была работа с полной и невероятной самоотдачей, если улыбался – то от всей души, хорошо. Вот в этом был весь Андрей.
Сейчас очень тяжело морально что-либо говорить, много было сказано. Осталось много эмоций, чувств и впечатлений о человеке. Для меня это человек с большой буквы, несмотря на все то, что Андрею приходилось видеть и снимать, он остался до конца порядочным человеком. За своей молчаливостью и ироничностью он скрывал и прятал все те эмоции и чувства, которые приходилось пережить. Для человека, который выбрал такую профессию, – это не может быть ремеслом, просто работой – это определенный образ жизни, который накладывает отпечаток. То, что видел Андрей, – не дай бог видеть никому на свете. В личном общении он не был многословен. Не рассказывал то, что видел. Если честно, даже спрашивать не хотелось, потому что тем, кто этого не пережил, – не понять даже. Все можно было увидеть на его фотографиях. Даже сейчас люди, которые проходят мимо его выставки около нашего агентства, останавливаются, смотрят, и я надеюсь, что они хоть на минуту задумываются о том, что происходит. На его фотографиях можно увидеть весь ужас слова «война».
Виктория Малютина-Лукашина, бывший редактор отдела «Общество» «Газеты.Ru»:
— Андрей писал сначала простые информационные заметки. А как-то оказалось, что мне некого из старых проверенных сотрудников отправить на репортаж. Я уже даже не помню, на какую тему. Отправила Андрея. Он прислал мне текст поздно вечером, я его открыла — и рот тут же открыла вместе с текстом. Позвонила Стенину и аккуратно так спрашиваю: «Дорогой Андрей, писал ли ты раньше репортажи?» Он в своей обычной манере пробурчал: «Ну да, иногда что-то в «Российской газете» бывало» (он к нам оттуда пришел). Извини, говорю, Андрюх, но это круто, правда. Рутинные наши тексты он писать не сильно хотел — скучно. Зато репортажи, которых, понятно, каждый день по три штуки не напасешь, были очень хорошие. Я сидела в кабинете и хохотала иногда на полредакции.
В 2007 году в руки Стенина попал фотоаппарат, и вместо текстов он вдруг начал приносить фотографии. Так у меня в отделе фактически появился фотограф. В 2008-м были сокращения, второго фотографа редакция себе позволить не могла, но за Андреем оставалось его рабочее место в отделе всегда — до тех пор, пока он не вышел в РИА «Новости» на постоянную работу.
В первый раз он оказался на войне в Осетии. Уехал за свой счет, позвонил только. Мы вздохнули и оформили командировку. Оттуда были репортажи. И тонны фотографий.
Я очень боюсь, что сейчас будут какие-то политические инсинуации. Вот уж кто был репортером, а не «пропагандистом», вне зависимости от места работы, так это Стенин. Он сейчас мог работать как в «Газете.Ru», так и в «Коммерсанте». И махать Андреем сейчас как флагом Новороссии — это бред.
Мне сложно говорить за него, но он правда был особенный. Против всех дураков, не важно, с какой стороны.
Елена Шмараева, экс-корреспондент отдела «Общество» «Газеты.Ru»:
— Андрей рассказывал про войну, и это было безумно интересно слушать. Он умел очень круто рассказывать истории – это было самое главное, что он умел делать. То есть он научился очень круто снимать, но всем, кто его знал, и знал, как он пишет, было жалко, что он перестал писать эти истории. Только в фейсбуке иногда все читали три строчки от него и были счастливы.
Для меня Андрей Стенин – это человек, который научил меня работать. Когда я пришла в «Газету.Ru» в сентябре 2007 года, я к журналистике имела довольно опосредованное отношение. Меня посадили писать заметку, а он сидел рядом. Дал свою синюю записную книжку и сказал брать ее без спроса, когда понадобится, научил, как звонить адвокатам-ментам-следакам и что у них спрашивать, объяснил все про задержали-арестовали-предъявили обвинение-передали дело в суд. А потом он сам пришел из суда по битцевскому маньяку Пичушкину, сказал Вике, что сдал текст. А я его потихоньку открыла в редакционной программе в режиме просмотр и заподозрила, что искать телефоны адвокатов меня учил какой-то гений. С тех пор только и делала, что укреплялась в этом подозрении.
Тогда я поняла, насколько он крутой, поняла, что тогда — без всякого пафоса — меня учил лучший репортер российской журналистики из всех, кого я знаю.
Митя Алешковский, руководитель проекта в «Нужнапомощь.ру» 8 августа в Facebook:
— Я познакомился с Андреем Стениным, когда его захватили узбекские пограничники на границе Узбекистана и Киргизии в 2010 году. Тогда тысячи узбекских беженцев пытались спастись от бушующих и сжигающих все на своем пути киргизов. Андрюху захватили тогда, пару дней продержали, а потом выпустили обратно. Когда я летел в Ош, Мария Ващук (из РИА «Новости». — «Газета.Ru») мне сказала: «Встретишь там нашего Андрея, позвони пожалуйста нам, а то мы за него все переживаем, и от него нет никаких данных».
Андрея я встретил в тенечке на главной площади Оша, когда он, сидя на травке, отправлял фотографии с границы, на которой его только что выкинули обратно, в Киргизию. Потом уже было все остальное. Но впервые я его запомнил именно сидящим на корточках в тенечке с ноутбуком и сигаретой.
Андрюха прекрасный человек и профессиональный фотограф. Бесполезно кому-либо что-то объяснять, когда идет война. Но есть такой тип людей — военные корреспонденты. Я знаю несколько таких.
И совершено не важно, что именно написано на их пресс-карте. Важно, что это люди, с которыми не страшно идти в разведку, люди, на которых можно положиться полностью.
Не рассказывайте мне, пожалуйста, про пропаганду МИА «Россия сегодня» и про Дмитрия Киселева. Дмитрий Киселев не живет месяцами под обстрелами при свечке, не рискует каждый день жизнью в разных концах мира ради того, чтобы вы увидели на фотографиях, как все есть на самом деле.
Александр Коц, военный корреспондент «Комсомольской правды»:
— Мы работали вместе и в Ливии, и в Сирии, в Египте, в Славянске, жили в одном номере. Вечерами обсуждали все. Помню, когда погибли ребята с телеканала «Россия», он сидел за компьютером и несколько раз пересмотрел это видео. Я ему говорю:
«Андрей, ну что ты там хочешь найти?» Он сказал, что хочет понять, что журналисты сделали не так, чтобы не повторять их ошибку.
Он не был новичком, он понимал, как работать на войне. Он мог месяцами сидеть в дешевом отеле в Каире, чтобы сделать важный кадр. Все свои переживания и эмоции он выражал в творчестве. Где-то писал фельетоны, где-то хокку японские, грустные или со здоровым юмором.
У него были свои кумиры-фотографы вроде Михаила Козырева – известного военного фотографа, Горана Томашевича – сербского фотографа, он хотел снимать подобное. Он был женат на своей работе. Я его спрашивал: Андрей, ну у тебя хотя бы девушка есть? Но он был такой — про личное не рассказывал.
Жил работой, говорил про работу.
Сокровенным не делился, хотя был очень добрый. Помню, что когда детей снимал, показывал им снимки, как-то поддерживал, очень искренне. Вообще он болел войной. Военная журналистика – это наркотик, на который подсаживаешься очень быстро. Либо один раз ездишь, а потом ни ногой, либо на всю жизнь.
