Цивилизация
— За прошедший год — и во время пребывания в изоляторе ФСБ, и на процессе — что больше всего вас удивило?
— Легкость, с которой российские, так сказать, «правоохранители» позволяют себе фальсификацию. До ареста я, как и многие, еще сохранял иллюзию, что их кто-то контролирует. ФСБ не контролирует никто. Прокуратура, которая по закону должна это делать, фактически подчинена ФСБ.
Пример — обвинительное заключение по моему делу, совершенно незаконное, утвердил прокурор Краснодарского края. Суды подчинены точно так же. Есть два основных механизма этой подчиненности: угроза уголовного дела против судьи или прокурора и спецпроверки. Последнее — фактически допуск к профессиональной деятельности, который судьям и прокурорам дает именно ФСБ. А я уверен, что это очень плохо для страны.
— Как член региональной Общественной наблюдательной комиссии, вы неоднократно бывали в местах лишения свободы. Отличаются ли впечатления как правозащитника и как человека, ставшего узником?
— Пока человек не прошел через стадию узника, он по-другому относится к деталям тюремной жизни.
К примеру, темновато в камере, читать нельзя. Пока есть возможность по собственной воле из камеры выйти, не видишь в этом большой беды — есть проблемы посерьезнее. А вот когда сам 23 часа в этой камере находишься, за исключением часовой прогулки… В камере должна быть возможность отвлечь самого себя на что-то кроме своего положения. Такая возможность — письма, книги и телевизор.
У меня были четыре с половиной месяца без телевизора. Когда еще и выдачу библиотечных книг задерживали, я не молчал. Так же как и когда письма пять недель не передавали. Поэтому для членов ОНК при посещении камеры, уверен, обязательны вопросы о сроках передачи писем, сроках обмена библиотечных книг, возможности заказывать прессу за свои деньги.
— Почему, на ваш взгляд, преследование некоммерческих организаций началось именно в 2013 году? Что подтолкнуло к этому?
— К 2013 году у чиновников прошел страх, они немного переждали, чтобы понять: уже не опасно, и начали мстить за свой страх. Конечно, месть не была единственным мотивом. Еще важнее для них было исключить возможность повторения массовых протестных акций.
Некоммерческие организации воспринимаются российской властью как потенциальные центры консолидации людей. Неважно, что эти организации не имеют ни малейшего отношения к политике.
Уверен, наша власть поражена идеей заговоров, живет в своем конспирологическом мире. Такое мышление у этих людей — если вокруг НКО собираются люди, значит, эти НКО рано или поздно используют враги.
А уж если организация выполняет социальные проекты за счет зарубежных грантов… Надо придушить, пока не навредили!
— Гражданское общество в России крайне слабо. Почему же власть восприняла именно его как одного из главных врагов? Чего испугался Кремль?
— Думаю, испугался соединения гражданского общества, пусть и слабого, с интернетом. Несколько «цветных революций» и «арабская весна» показали, что возможности мобилизации гражданского общества значительно усиливаются новыми информационными технологиями. Возникла стратегическая развилка. Можно было выбрать вариант активизации взаимодействия власти и общества, повышения качества работы власти, усиления гражданского контроля, расширения полномочий общественных советов и так далее.
Выбрали путь подавления структур гражданского общества, в первую очередь хоть как-то связанных с заграницей.
В экономике иностранные инвестиции активно приветствуются, а в решении наших социальных проблем эти же инвестиции в виде грантов для НКО ставят организации в положение «иностранных агентов».
— В Краснодарском крае создано множество структур с приставкой «общественная» — палата, несколько советов при губернаторе Ткачеве, инициатива… Есть ли от них хотя бы номинальная польза? Стоит ли порядочному гражданскому активисту вступать в такие структуры, легализуя их?
— Еще 10 лет назад я был горячим сторонником создания таких площадок взаимодействия власти и общества, инициировал их создание и входил в них.
Мне не нравится идея революции как единственного варианта решения проблемы низкого качества власти.
Если есть малейшая мирная возможность, она должна быть использована. Такие переговорные площадки, как и гражданский контроль за властью, дают возможность избежать социальных потрясений. К сожалению, в течение последних лет я видел, что называется, изнутри, как эти общественные структуры становились все более имитационными.
Но если есть шанс с помощью таких общественных структур хотя бы в малом улучшить ситуацию, нужно это делать. Это личный выбор — входить или не входить. Я принимаю обе позиции.
— Что делать гражданскому обществу в условиях «закручивания гаек»?
— Гражданское общество — это люди и их отношения. Универсальное правило для человека — сохранять порядочность. В условиях «закручивания гаек» уже одно это нелегко. Потому что это означает не предавать, когда будут давить. Не заниматься идеологическими доносами, когда будут очень советовать. Остальное — дело личного выбора. Должен сделать оговорку: есть проблемы, в решении которых человек обязан сотрудничать с властью. Например, терроризм, который не принимаю при любой власти, даже в условиях «закручивания гаек».
— Уголовное дело против вас — инициатива кубанских чекистов, почувствовавших федеральный месседж, или команда из Москвы?
— Уверен, это дело — местная инициатива, основанная на стремлении отличиться. Представляете: длинная скамья подсудимых, на которой лидеры гражданского общества и местные чиновники, все каются, все признаются, что они враги. Газеты пишут, ордена раздаются.
— Следствие ожидало, что сразу во всем сознаетесь, подпишете показания?
— Думаю, оно хотело этого. Если человек признал вину, в доказательствах разбираться не будут. Суд проштампует решение, и все. Моей жене через знакомых внушалась мысль: все решено, единственный выход — признать обвинение и заслужить этим послабление. Мне тоже говорили: «Признайтесь — получите по минимуму». Признаться можно в том, что сделал, если не делал, можно только оговорить себя. И это не мой случай. Даже несмотря на обещанные 23 года мордовских лагерей.
— Что помогало не сломиться в СИЗО?
— Не хотелось бы впадать в патетику, но уж как есть. Помогла готовность к смерти. Почти полвека прожил. Знаю, что такое любовь, победа, счастье. А теперь вот фишка так легла. Только нужно чувствовать важную разницу — быть к ней готовым и звать ее. Это не одно и то же.
— Следствие сегодня часто не утруждается в проработке доказательной базы. Почему?
— Если каждое обвинение будет объективным, как фальсифицировать уголовные дела? Обычно следствие, прокуратура и суд воспринимают себя в качестве единого конвейера.
Следователь уверен: прокурор не откажет в заключении человека под стражу или в утверждении обвинительного заключения.
Судья не посмеет вынести оправдательный приговор. Таких приговоров по России — примерно 0,8%! И еще эти люди-звенья боятся, что если дадут слабину, то когда-нибудь им придется отвечать за уже совершенные преступления. Такая система сформировалась примерно за последние полтора десятилетия. Один из моих следователей рассказал, что еще в 90-е нужно было доказывать прокурору, что обвиняемого нужно заключать в СИЗО. Сегодня в этом совершенно нет необходимости.
— Чьей поддержкой во время следствия и суда вы больше всего удивлены?
— Сначала скажу о том, чего я хоть и ожидал, но все же был удивлен. Мои жена и дочь. Они стали самой надежной опорой и показали себя как очень сильные люди. Был удивлен активной поддержке со стороны моих студентов. Я просто учил их, а они сделали для меня значительно больше — пошли на риск. Эти молодые девушки и парни проявили себя неожиданно, и даже было чувство: «Откуда они, такие замечательные?».
После этого я по-другому отношусь к замечаниям о том, что не та молодежь пошла. Если кто-то так думает, он не с теми общался.
Очень хочется для этих молодых людей достойной жизни. Достойной, в моем понимании, — справедливой, без страха репрессий.
— Что бы вы посоветовали тому, кто окажется в подобной ситуации?
— Пока был под домашним арестом, написал несколько текстов. Один из них — инструкция для будущих политических заключенных на основе личного опыта.
За прошедшие со времен массовых репрессий десятилетия мало что изменилось: «Не верь, не бойся, не проси». Ни в каком случае не признавайте то, чего не было.
Не давайте показаний без своего адвоката, заявляйте, что в соответствии с 51-й статьей Конституции отказываетесь свидетельствовать против себя. Чтобы это личное сопротивление было эффективным, нужно постоянно психологически держать себя, в том числе в мелочах. Например, когда вас куда-то ведут, не смотрите себе под ноги. Голову — вперед, и высоко!
