Цивилизация
Февральская революция застала Владимира Ленина в Швейцарии и оказалась для него полной неожиданностью. Всего месяц назад он выступал перед швейцарской молодежью и говорил о том, что российская революция 1905 года пробудила ото сна и Европу, и Азию, став прологом грядущей европейской пролетарской революции.
«Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции,
— заявлял он. — Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».
Ленин оказался в Швейцарии не случайно. «После австрийской Польши, откуда ему в 1914-м насилу удалось унести ноги, вариантов в Европе — теоретически, можно было и в Америку уехать — оказалось немного, — рассказал «Газете.Ru» писатель Лев Данилкин. — Центральные державы в качестве места жительства заведомо исключались, в Англии и Франции Ленина интернировали бы или передали России за не то что антивоенную — пораженческую агитацию.
Выбор был, по сути, — Швейцария или Швеция, две нейтральные страны. Но Ленин уехал из Польши, одержимый идеей прочесть Гегеля, точнее, заново расшифровать Маркса кодом Гегеля (следы этого — 29-й том «Собрания сочинений»), и написать книгу об империализме, о причинах мировой войны. Швеция была ближе к России, и там была марксистская колония, но по части книг Швейцария была лучше, шведского Ленин не знал, а с немецким прекрасно управлялся. Ну, и в Швейцарии была перспективная местная социалистическая партия, которую можно было подталкивать влево. Швейцария не была в те времена скучной страной банкиров и часовщиков, там в 1918-м чуть настоящая революция не случилась, с кровью и баррикадами».
В Швейцарии Ленин продолжал изучать произведения Карла Маркса, Фридриха Энгельса и других авторов, выписывая важнейшие положения. Включающую записи тетрадь он озаглавил «Марксизм о государстве». Также он публиковал статьи в местной прессе и редактировал работы большевички и революционерки Инессы Арманд, своего доверенного лица.
Новость о свершившейся на родине революции настигла Ленина только 2 марта 1917 года.
«С первых же минут, как только пришла весть о Февральской революции, Ильич стал рваться в Россию», — вспоминала его жена Надежда Крупская.
«Первое, что он сделал, когда узнал про Февраль в России, это отправился не в церковь, не в магазин крепкого алкоголя, а на ближайшую гору, ну или холм по швейцарским меркам — Цюрихберг — и там провел несколько часов в одиночестве, размышляя, как поступить, — рассказал Данилкин. — Такого рода нагрузки всегда оказывались для него очень плодотворными и как для политика, и как для философа. Ну а дальше он метался по Швейцарии в поисках возможности пробраться в Россию — легально, нелегально, явно, конспиративно, с английским паспортом, на аэроплане, с документами на имя глухонемого шведа и т.п.
Потом, когда решился ехать через Германию, собирал письма поддержки, которыми можно будет размахивать в России, — такая неформальная, но все же санкция на проезд. И если до того он общался скорее с тесным кружком швейцарских молодых социалистов, более левых, чем их старшие, умеренные товарищи (как раз из этой молодежи был Фриц Платтен, который взял на себя посреднические функции в «пломбированном вагоне»), то теперь ему пришлось мобилизовать свои коммуникативные способности и реанимировать старые контакты — и с меньшевиками, и с «впередовцами». И чаще, чем в кантональной библиотеке, его можно было увидеть в соседнем рабочем клубе «Айнтрахт», где удобно было вести переговоры. Ну и сочинял — запоем, политическую аналитику про Русскую революцию, хотя и по газетам тогда еще, с чужих слов. Из своего «проклятого далеко», как он сам выражался».
В первые дни марта, ища способы выехать из Швейцарии, Ленин отправил письмо своему помощнику Якубу Ганецкому, находившемуся на тот момент в Стокгольме. Он писал: «Ждать больше нельзя, тщетны все надежды на легальный приезд. Необходимо во что бы то ни стало немедленно выбраться в Россию, и единственный план — следующий:
найдите шведа, похожего на меня. Но я не знаю шведского языка, поэтому швед должен быть глухонемым. Посылаю Вам на всякий случай мою фотографию».
В ожидании возможности выбраться в Россию Ленин занимался составлением тезисов о задачах пролетариата в революции. Он отмечал необходимость организации Советов, вооружения рабочих, переноса пролетарских организаций на войско и деревню. На просьбу революционерки Александры Коллонтай, находившейся на тот момент в Стокгольме, сообщить указания для большевиков он ответил: «Новые слои поднять! Новую инициативу будить, новые организации во всех слоях и им доказать, что мир даст лишь вооруженный Совет рабочих депутатов, если он возьмет власть».
До отъезда Ленин собирал всю возможную информацию о свершившейся революции, какую только можно было получить из местных газет. Узнав об объявленной Временным правительством амнистии по политическим и религиозным делам, он обратился к Арманд с просьбой в случае ее отъезда в Россию «в Англии узнать тихонечко и верно», мог ли вернуться. Большевиков, отъезжавших из Швейцарии в Россию, он увещевал: «Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата — единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград».
В надежде выбраться из Швейцарии через Англию Ленин обратился к находившемуся в Женеве революционеру Вячеславу Карпинскому. Он планировал нелегально проехать по его документам. «Я могу одеть парик. Фотография будет снята с меня уже в парике...» — предлагал Ленин. Он был уверен, что, поедь он под своим именем, его задержат или арестуют.
В кругах эмигрантов возникла идея отправиться в Россию через Германию.
Они планировали получить разрешение на проезд в обмен на интернированных в России немцев и австрийцев. Успеху в переговорах с германскими властями поспособствовал друг Ленина, швейцарец Фридрих Платтен, взявший на себя личную ответственность за переезд. Кроме того, немцы считали, что переправка Ленина в Россию поможет им победить в Первой мировой войне. Немецкий генерал Макс Гофман впоследствии вспоминал: «Разложение, внесенное в русскую армию революцией, мы, естественно, стремились усилить средствами пропаганды. В тылу кому-то, поддерживавшему отношения с жившими в Швейцарии в ссылке русскими, пришла в голову мысль использовать некоторых из этих русских, чтобы еще скорее уничтожить дух русской армии и отравить ее ядом».
Среди выдвинутых Платтеном условий было в том числе требование допуска к поездке лиц, независимо от их политических взглядов, отсутствие перерывов в движении поезда без технической надобности и отсутствие проверки документов при въезде в Германию и выезде из нее.
Швейцарские большевики по просьбе Ленина сообщили эмигрантам, что появилась возможность отправиться в Россию. За несколько дней собралась группа из 32 человек.
Эмигранты во главе с Лениным 9 апреля 1917 года выехали из Цюриха.
Они проследовали через воюющую Германию, Швецию, Финляндию.
Уинстон Черчилль писал о появлении Ленина в Петрограде: «Необходимо уделить самое пристальное внимание гнусной затее германского военного руководства, которую оно уже реализовало. То, что оно использовало против России самое страшное оружие, внушает благоговейный страх. Оно переправило Ленина в пломбированном вагоне из Швейцарии в Россию как чумную бациллу».
Заявление о пломбированном вагоне, конечно, преувеличено — опломбированы были лишь три из четырех дверей.
Четвертая дверь использовалась для сообщения с внешним миром, например, покупки молока для находившихся в вагоне детей или получения газет. Как отмечает автор монографии «Ленин в поезде» Кэтрин Мерридейл, этот миф возник из-за требования Ленина наделить его поезд статусом экстерриториальности, чтобы тот не имел ничего общего с Германией. По инициативе Ленина в вагоне была проведена мелом черта, разделившая его на две части: в одной находились революционеры, в другой — германские офицеры.
«Впоследствии Карл Радек, бывший пассажиром поезда, а также другие его пассажиры отрицали, что двери поезда были опломбированы, — рассказывает Мерридейл. — Одна из четырех дверей вообще не закрывалась, и швейцарский социалист Фриц Платтен, через которого Ленин и его спутники общались с охраной, мог беспрепятственно выходить на всех остановках, покупать газеты, молоко для двух находящихся в поезде детей и другие продукты».
Еще одним требованием Ленина была оплата билетов из собственных средств пассажиров: так он показал, что они не собираются принимать немецкие деньги. Эмигранты взяли с собой запас продуктов, но на швейцарско-германской границе таможенники конфисковали провизию — ввозить еду в воюющие страны было запрещено.
Ленин и его спутники ехали вторым и третьим классом. Сам Ленин с женой, Надеждой Крупской, ехали в отдельном купе.
В пути на родину революционеры столкнулись с неприятной проблемой — в вагоне был лишь один доступный им туалет, второй находился в «германской» части вагона.
Кроме того, Ленин запретил курение в вагоне, поэтому курить пассажиры ходили в туалет. В итоге это привело к постоянной толкучке и шуму вблизи ленинского купе. Тот решил проблему, выпустив билеты для посещения туалета двух классов: первого — для тех, кому нужно было справить естественную нужду, и второго — для курильщиков.
Поездка заняла восемь дней. Приехав в Петроград, Ленин сразу же выступил с «Апрельскими тезисами» — программой действий российских большевиков, подразумевавшей борьбу за перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую. Началась подготовка к Октябрьской революции.