Цивилизация
— Как вы начали заниматься политическим фольклором СССР? Почему выбор ваших исследований пал именно на политические анекдоты? Как родилась ваша с Михаилом Мельниченко книга «Анекдоты о Сталине: тексты, комментарии, исследования»?
— В этом есть большой элемент случайности. В Западной Европе существует несколько больших архивов эмигрантских текстов, у них в коллекциях содержатся в основном письма, газеты, бумаги — документы эмигрантов разных волн и документы людей, которые находились в немецких лагерях в конце войны и остались, хотя бы даже временно, на территории, занятой союзниками. Есть несколько таких архивов, три — наиболее крупных. Один из них находится во Франции (Библиотека современной международной документации в городе Нантер), второй — в Голландии (коллекция (Международного института социальной истории в Амстердаме) и третий, очень хороший, расположен в Бремене — в Центре по изучению Восточной Европы. В последнем архиве я начала работать и обнаружила, что в документах 1920-1940-х годов огромное количество политических анекдотов, в том числе анекдотов о Сталине. Газеты, письма, дневники — все это переполнено ими.
Вторая причина в том, что мой коллега, в некотором смысле учитель, известный филолог, специалист по структурной паремиологии Арво Крикман из тартуского Эстонского литературного музея в какой-то момент начал писать статью об анекдотах о Сталине, для чего начал собирать материалы. В результате он выпустил эти материалы отдельной книжкой — «Интернет-анекдоты о Сталине».
Когда мы эту монографию увидели, то решили добавить туда ранние анекдоты о Сталине, из чего и выросла наша книга. Это были две случайности. Но есть в этом и закономерность. Если бы не мы, то кто-нибудь другой обнаружил такое огромное количество материала.
— Были ли еще какие-нибудь причины, которые заставили вас систематизировать анекдоты о Сталине?
— Почти вся западная литература о советских политических анекдотах грешит полным презрением к источникам.
То есть берется, предположим, 15 текстов анекдотов, и абсолютно неважно, когда они рассказывались: в 1920-е годы или в 1960-е. Не отмечено, кто их рассказывал. Между тем известно, что некоторые анекдоты рассказывались по всей стране — от Москвы до Владивостока (это известно, потому что сводки о настроениях, составлявшихся НКВД, их фиксируют), другие анекдоты — очень редкие. Если анекдот, например, за 1937 год, фиксируется в ста записях в районных сводках о настроениях НКВД, значит, он был распространенным и в некотором смысле отражал общественное мнение. Если анекдот встречается в единичном случае и опубликован, к примеру, в эмигрантской газете, то можно предположить, у этого текста существует автор. Это надо учитывать. Но некоторые публикаторы очень часто все смешивают в кучу, и возникает такой бессмысленный калейдоскоп, историческую картину полностью меняющий. Это меня всегда раздражало. Потому что таким образом настоящие, подлинные тексты смешиваются с фальсифицированными. А это, в свою очередь, зачастую приводит к смешным результатам.
Получается, что поколения историков, культурологов занимаются текстами, которых просто-напросто не существовало.
— Как построена ваша книга?
— Наша книга построена таким образом: приводится сюжет, приводятся записи, в которых этот сюжет встречается. Там указан тип источника, который можно посмотреть: это сводка НКВД, это письмо или мемуары.
А иногда там, предположим, один текст, и про него сказано, что это публикация в журнале «Социалистический вестник», который как орган меньшевиков просто обожал публиковать или придумывать анекдоты про Советский Союз.
И это тоже важно, потому что, собирая тексты, можно понять, какие из них были внутри страны, а какие создавались о Советском Союзе, но извне. Такие анекдоты очень часто не пересекались.
— Как зародился политический анекдот в России?
— Его зарождение связано с революцией 1905 года. В этот революционный год, с его свободомыслием, свободой слова, появляется 100 новых видов изданий в Москве и 150 — за ее пределами. То есть 250 разного вида прессы. Даже нельзя сказать, что это были газеты или журналы… Это были такие листочки, которые выходили нерегулярно.
Основным оружием этих листочков (они так и назывались — «листок») была политическая сатира. Именно на их страницах появляется жанр политического скетча, анекдота.
Этим активно пользовались все политические силы: и большевики, и меньшевики, и эсеры, и другие партии. Это был бесконечный поток юмористических, саркастических текстов друг про друга. Помимо печатной продукции эти формы перешли и в устную сферу, поскольку все эти деятели много выступали публично и использовали таковые приемы в своей речи.
Есть и другой фактор. С отменой черты оседлости в начале XX века еврейское население в большой степени ассимилируется, появляется в городах там, где его раньше не было, и
огромное количество текстов из еврейской традиции переходит в городской фольклор,
а это очень важно, потому что еврейские анекдоты имеют свою давнюю историю. Существовали тексты, толкующие непонятные места Торы, которые зачастую подавали эти толкования в занимательном ключе, чтобы интересно разъяснить непонятные моменты. И там была фигура некоего рабби, который выдавал умные советы, остроумные реплики. Постепенно такие истории выкристаллизовались в отдельный жанр остроумных текстов — рассказов и анекдотов. Естественно, все это попало на благодатную постреволюционную почву.
— Как происходило формирование анекдота?
— Первая характерная черта анекдота в том, что он был жанром публичного обличения, очень популярным. Если мы посмотрим, политические скетчи начала XX века даже не всегда имеют остроумную концовку.
В анекдоте, родившемся из такого текста, сейчас в конце обязательно должна быть бисоциация. Это такое явление, при котором происходит пересечение двух фреймов, двух представлений: человек думает об одном, а в конце оказывается, что имеется в виду совсем другое.
Например, чем отличается Сталин от Ленина? Тем, что у Ленина Надежда жива, а у Сталина Надежда умерла.
Обыгрывается двойное значение слова «надежда» как имени собственного и в значении упования.
Анекдот приобретает необходимость в остроумной концовке постепенно. Первоначально, до формирования такой концовки, остроумное замечание встречалось в середине текста, а иногда и не встречалась вовсе, некоторые анекдоты являлись просто забавными историями. Постепенно структура анекдота в устном бытовании изменяется: вырабатывается концовка, которая вызывает непроизвольный смех, основанный на бисоциации.
— Когда появляются анекдоты о Сталине? В чем характерные особенности анекдотов о Сталине 1920–1930-х годов?
— Первый раз Сталин появляется в эмигрантском анекдоте в 1925 году как нарком по делам национальностей. Между прочим, выражение «антисоветский фольклор» придумали именно в эмиграции.
Так стали называть рубрики: «антисоветский фольклор», «антисоветские анекдоты». И это заслуга эмиграции. Она формировала ожидание и знание, что существует антисоветский фольклор. Массово фигура Сталина начинает появляться чуть позже, вместе с расцветом культа личности, то есть с 1929 года.
1933–1934 годы — это пик развития антисталинского анекдота.
Характеризует этот период знаменитая фраза Льва Троцкого: «Зиновьев и Каменев вернулись в партию с твердым намерением заслужить доверие верхов и снова подняться в их ряды… Отдав в официальных заявлениях должное «величию» Сталина, в которое они могли верить меньше, чем кто-либо другой, они в повседневном обиходе заразились общим настроением, то есть судачили, рассказывали анекдоты о невежестве Сталина…».
Характерной особенностью политического, антисталинского анекдота конца 1920-х — 1930-х годов является то, что такие анекдоты структуризируются вокруг имени революционного деятеля Карла Радека.
Говорят, что он был замечательным оратором и своеобразной «медийной фигурой» своего времени. Внешне очень некрасивый, но крайне остроумный и язвительный, он славился действительно острыми высказываниями. При этом очень часто высмеивалось его умение прогибаться вместе с линией партии, предавать всех и вся. Правда, настоящий Радек не имеет никакого отношения к Радеку мифологическому, вошедшему в анекдоты. От реально существовавшего человека к герою анекдотов перешла только одна черта — его репутация острослова и любителя выходить из положения с помощью остроумных высказываний.
Таким образом возникает фигура Радека — рассказчика анекдотов.
Отметим, например, что сначала появляются анекдоты, где приходит еврей и говорит что-то Сталину, потом этот еврей заменяется на Троцкого, а потом он заменяется на Карла Радека и пополняет цикл анекдотов о нем.
Представление о том, что Радек сам был придумывателем анекдотов, прижилось настолько, что, когда его судили на процессе 1937 года, в обвинительной речи Вышинского в качестве одного из пунктов было: «Радек — рассказчик антисоветских анекдотов». Этому, кстати, очень поспособствовала эмигрантская пресса, которая перепечатывала анекдоты о политике Советского Союза и приписывала их Радеку.
С другой стороны, формирование цикла — это необходимое условие функционирования текста.
Вот представьте себе: в культуре существуют тысячи устных текстов. Они могут передаваться от человека к человеку разным путем, например путем долгого обучения. Существует сказитель, который пересказывает этот текст, добавляя при этом некоторые детали, таким образом постепенно образуется эпическое произведение. Но при этом может ли слушатель сразу повторить этот текст? Нет, не может. Потому что это требует специальной подготовки и навыков. Поэтому техника передачи текста от человека к человеку в некоторых случаях бывает затруднена.
Анекдот — это прямо противоположная ситуация. Мы слушаем анекдот и, в идеале, можем его повторить, если у нас нет проблем со слухом, если мы принадлежим к этой культуре. Анекдот как раз и предназначен для устного пересказа. Соответственно, у такого текста есть определенная тенденция к сокращению объема, потому что чем короче анекдот при сохранении смысла, тем он лучше и быстрее распространяется.
Если у анекдота возникает некоторая фигура, объединяющая цикл, то рассказывать его гораздо проще: не надо вводить слушателя в курс дела,
объяснять, что приходит, например, еврей к Сталину потому-то и потому-то и говорит то-то и то-то. То есть половина текста сокращается, и в анекдоте остается всего две реплики, которые легко запомнить и пересказать.
Карл Радек сказал Сталину: «С вами, товарищ Сталин, очень трудно спорить: я вам цитату — вы мне ссылку, я вам вступление — вы мне заключение».
Знание, кто такой Радек и почему он все время разговаривает со Сталиным, сильно сокращает анекдот. Соответственно, он быстрее распространяется, и такие сюжеты выживают. К анекдоту, который может и не иметь никакого отношения к Карлу Радеку, присоединяется этот фрейм — рамка, просто потому, что так удобнее и быстрее его передавать. Например, первые существующие записи анекдота, который я сейчас рассказала, вовсе не связаны с именем Радека, но в устные тексты он попадает уже с ним.
Вот, например, один из самых популярных анекдотов конца 1920-х годов.
Что общего у Сталина и Моисея? Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин — из Политбюро.
Изначально, судя по дневниковым записям, этот текст тоже приписывался разным людям. Но в устной традиции он остался как анекдот, приписываемый Радеку. Это закон функционирования анекдота: так проще его распространять.
К тому же в анекдотах 1920–1930-х годов Радек являлся фигурой, противостоящей Сталину. Именно ему принадлежит риторическая победа над Сталиным.
Например, когда Сталину доложили, что Радек рассказывает анекдоты о нем, Сталин очень осерчал и позвал его в Кремль на беседу. Радек заходит и говорит: «О боже, какая у вас квартира, товарищ Сталин!». «Скоро каждый советский человек будет жить в такой квартире», — отвечает Сталин. «Одно из двух, товарищ Сталин: либо вы рассказываете анекдоты, либо я», — парировал Радек.
Героем этой истории мог быть, например, Троцкий или Бухарин, но в анекдоте, выросшем из нее, остроумную победу над Сталиным, по традиции, приписывают Радеку. И таких анекдотов немало.
А вот противопоставление Сталина Ленину редко встречается. Можно вспомнить всего несколько таких анекдотов, в которых, кстати, Ленин — положительный, а Сталин — скорее отрицательный персонаж.
Вот один из таких примеров:
Однажды ночью Ленин вышел из мавзолея и нанес визит Сталину. «Так-так, ну и как тут у вас, товарищ Сталин?» «Отлично, просто замечательно! — похвастался Сталин. — Я приближаюсь к завершению первого пятилетнего плана, и весь народ со мной». «Конечно, — сказал Ленин, — еще пять таких лет, и весь народ будет со мной».
— Когда началась борьба с анекдотами в Советском Союзе?
— Рассказывание, а тем более хранение текстов к концу 1930-х годов стало очень опасным делом.
Анекдот становится запрещенным жанром к 1935 году. Именно тогда рассказывание анекдотов и исполнение контрреволюционных песен и частушек выделяют в отдельную подстатью, за которую давали 10 или 25 лет.
Люди, севшие по статье 58-10, назывались «анекдотчиками». Но необязательно они действительно пели и рассказывали антисоветские частушки или анекдоты. Конечно, это мог быть, в частности, произвол следователя.
При этом надо учитывать, что протоколы несли на себе особенности времени. Была, например, служебная записка, которая запрещала цитировать в точности антисоветские анекдоты, песни или частушки. Использование имен Ленина и Сталина в таких текстах было табуировано. Имеется, к примеру, стенограмма допроса, в которой написано от руки, что человек рассказывал такой-то запрещенный анекдот, далее следует точное воспроизведение текста анекдота, который устно рассказал допрашиваемый. К написанному от руки прилагается напечатанный на машинке протокол, где анекдот схематично пересказан, а вместо фамилии «Ленин» стоит прочерк (нижнее подчеркивание на машинке). Или, например, имя Сталина могло заменять выражение «один из членов партии». И получался такой анекдот: еврей пришел к одному из членов партии и спросил про другого члена партии.
— Использовался ли анекдот о Сталине как средство политической борьбы?
Во-первых, это было характерным приемом эмигрантских изданий — использовать анекдот как средство политической борьбы с советской властью. Между прочим, эту традицию перенял вестник троцкистов — «Бюллетень оппозиции». Там была рубрика «Анекдоты о Сталине», которая велась будто бы от имени Мануильского, видимо, имеется в виду Дмитрий Мануильский — известный деятель Коминтерна, про которого ходили слухи, что он большой любитель розыгрышей.
Эти анекдоты были явно антисталинские, очень жесткие, саркастические. Про многие из них известно, что записей до публикации в «Бюллетене оппозиции» не найдено. Поэтому можно предположить, что они, скорее всего, были авторскими.
Но потом доступ эмигрантских изданий к советскому читателю прекратился. То есть в 1920-е годы «Социалистический вестник» и другие эмигрантские издания еще относительно открыто попадали в Советский Союз. Однако вскоре вышло несколько постановлений Политбюро, все более сужающих эти каналы, и кончилось тем, что поставки всех этих изданий были запрещены. Канал стал настолько узок, что можно было по пальцам назвать людей, которые их читали. Это первое.
Во-вторых, их использовали в листовках.
В деревню, кстати, анекдоты попадали через антисоветские листовки, где ситуация в стране рассказывалась как раз с помощью таких текстов.
Например, во время войны у нацистов несколько раз менялась политика пропаганды. Первое время считалось, что война будет быстро закончена, поэтому обработка должна была идти в лоб: сдавайся и выживешь. А когда стало понятно, что война затягивается, отдел пропаганды для обращения к красноармейцам стал использовать анекдоты, частушки и тому подобное. Это использовалось, правда, не очень удачно.
— Какая связь между реальными событиями и анекдотом, городским политическим фольклором? Каковы источники политического анекдота сталинской эпохи?
— Конечно,
большой процент политического анекдота — это текст, возникший на прецеденте.
То есть был какой-то остроумный ответ, какой-то случай, который породил анекдот. Есть случаи, про которые непонятно, был исторический факт или нет, а есть анекдоты, которые появляются из традиционной волшебной сказки, из легенд.
Есть, например, сюжет, как приходит Ленин или Сталин (чаще все же Ленин) к вратам рая, и его не пускают. Под вратами рая ходит еврей (или Радек). Ленин обращается к нему за помощью. Еврей запихивает его в чемодан, подходит к вратам рая, стучится и спрашивает: «Карл Маркс у вас?». Получает утвердительный ответ. К окошку подходит Маркс. Еврей спрашивает: «Это вы, господин Маркс?» Маркс: «Я». Еврей: ««Капитал» — Ваш?» Маркс: «Мой». «Так получите себе ваши проценты!» И бросает ему чемодан.
На самом деле данный сюжет, кроме последней остроумной реплики, — это сюжет «Смерти и кузнеца», чрезвычайно широко представленный в европейском сказочном фольклоре. Одна из самых известных его фиксаций — сказка братьев Гримм «Брат Весельчак».
Сюжет также может приходить из исторического рассказа, который, превращаясь в анекдот, теряет или приобретает маленькую деталь. Так, например, известны два воспоминания о том, как некоторый генерал-полковник много награбил в Берлине. Настолько много, что забрал под эти вещи целый вагон. И этот вагон не пропускали на границе. Тогда военный написал жалобу Сталину. Согласно мемуарам, Сталин ответил резолюцией: «Вернуть генерал-полковнику барахло. И. Сталин». В анекдоте одно слово из резолюции убирается, и она выглядит так: «Вернуть полковнику его барахло. И. Сталин». То есть генерал-полковник вещи свои получает, а в звании теряет. Анекдот берет историю почти без изменений, убирается лишь одно слово, но именно благодаря ему получается остроумная концовка.
— Какой образ в анекдотах про Сталина у самого главного героя в 1920–1930-е годы? Он как-то меняется со временем?
— В довоенных анекдотах 1920–1930-х годов Сталин предстает полным ничтожеством: он тупой, жадный, глупый, плохо владеет русским языком.
Это явилось, в частности, ответом на насаждавшийся культ личности. Ближе к середине XX века (в конце 1930-х годов это начинает появляться, но пика достигает в 1940–1950-е годы) вдруг реактуализируется сюжеты, изначально связанные с Петром I, где Сталин рисуется жестоким, но в то же самое время справедливым и мудрым. Образ тоже негативный, но при этом негативный не в сторону глупости и жадности, а в сторону самодурства и жестокости. В анекдотах этого типа Сталин начинает выигрывать риторические поединки:
Поспорили Сталин с Рузвельтом, у кого телохранители преданнее, и приказали им выпрыгнуть из окна пятнадцатого этажа. Телохранитель Рузвельта категорически отказался прыгать, сказав: «Я думаю о том, что будет с моей семьей». Телохранитель же Сталина выпрыгнул в окно и разбился насмерть. Рузвельт был поражен и спросил Иосифа Виссарионовича: «Скажите, а почему ваш человек это сделал?». Сталин, раскурив трубку, ответил: «Он просто подумал о том, что будет с его семьей».
На самом деле здесь используется тот же сюжет, что и в зафиксированном в 1927 году анекдоте, где Политбюро решило доказать Троцкому на деле, что рабочие и крестьяне не только преданы партии и ее ленинскому ЦК, но каждый из них готов умереть за дело партии. Для эксперимента вызвали в ЦК из провинции трех представителей трудящихся: донбасского рабочего, тверского крестьянина и минского кустаря-еврея. Подняли на последний этаж здания ЦК и привели на балкон, где в полном составе их ожидало Политбюро.
Сталин обратился к рабочему:
— В интересах партии Ленина требую от вас, товарищ рабочий, прыгнуть с этого балкона и своей жертвенностью доказать преданность рабочего класса нашей партии!
Рабочий отказался. С теми же словами Калинин обратился к своему земляку-крестьянину. Крестьянин тоже отказался. Тогда Каганович обратился к кустарю-еврею, но еще не кончил Каганович своих напутственных слов, как еврей рванулся к перилам.
— Стойте, — сказал Сталин, — для нас вполне достаточно вашей готовности умереть за дело партии, не надо прыгать. Но вот объясните теперь товарищу Троцкому мотивы вашего героического порыва.
— Очень просто, — ответил еврей, — лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас!
Если в анекдоте конца 1920-х годов риторическая победа принадлежит еврею, то в послевоенном варианте того же сюжета — уже Сталину.
— Как анекдот о Сталине изменился после смерти своего героя?
— Если посмотреть эволюцию анекдота о Сталине на протяжении XX века, то получается, что эволюция образа этого героя такова: от правителя презираемого и глупого к жестокому, но уважаемому. Это, на мой взгляд, ответ на своеобразный запрос общества — ожидание жесткого и справедливого царя.
Это, к сожалению, некоторая особенность России: мы позитивно относимся к жесткому правителю. Было множество анекдотов про голод: как Сталин провоцирует голод, как он относится к голодающим людям. Это все вымерло, потому что для большинства сейчас это неактуально. А актуально что? Средний обыватель думает, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой. Эта точка зрения выживает, и, соответственно, выживают подобные сюжеты. По большому счету, такие анекдоты не требуют знания исторической и политической ситуации, а просто отвечают социальному запросу.
— С чем связано появление в анекдотах лидеров антигитлеровской коалиции?
— Действительно, в 1940-е годы возникают анекдоты, где фигурируют Сталин, Рузвельт и Черчилль, и опять же в этих анекдотах Сталину удается обхитрить, обмануть и выиграть «риторический поединок» у Рузвельта и Черчилля.
Это, конечно, реакция на пропаганду, на превращение Рузвельта и Черчилля из практически врагов в союзников. Но в то же самое время многие анекдоты о Сталине, Рузвельте и Черчилле — это анекдоты людей, приближенных к тем, кто был приближен к Кремлю. То есть анекдоты второго круга. Ходили же рассказы, как проходили переговоры. А на этих переговорах (это исторический факт)
Сталин очень старался подавить Рузвельта и Черчилля и психологически, и риторически.
Привезли из Москвы в Тегеран известного певца Вадима Козина, когда Черчилль захотел его послушать, устраивали какие-то невероятные застолья. Видимо,
Сталин воспринимал переговоры как ситуацию поединка, и, согласно воспоминаниям людей, которые там присутствовали, в том числе переводчика Сталина, Бережкова, Сталин любил остроумно ответить Рузвельту и Черчиллю.
Конечно, это породило некоторые истории.
Кроме всего прочего, анекдот, где Сталин и Рузвельт заставляют своих телохранителей прыгать с крыши, по сюжету полностью повторяет анекдот о Петре I, о короле польском и короле датском. Структура подобных анекдотов напоминает структуру анекдотов XVIII и XIX веков. В это время были популярны (а возникли еще раньше) сборники письменных историй о деяниях королей. В этих сборниках один правитель соревновался в чем-нибудь с другими. В анекдотах о «поединках» Сталина с Рузвельтом и Черчиллем была заимствована структура именно такого анекдота. Но заполнена она была современными историческими событиями.
Образ Сталина в этих текстах довольно привлекателен: он предстает победителем в риторических поединках с Черчиллем и Рузвельтом. Поэтому в отличие от упоминавшихся ранее политических анекдотов они запрещены не были.
Известна, например, история об одном фольклористе, который был на фронте и записывал в блокнот разные тексты от солдат. Замполит поймал его с этим блокнотом и, обнаружив, что фольклорист записал два анекдота о Сталине, Черчилле и Рузвельте, отпустил. То же самое рассказывал один военный журналист. В своих дневниках он говорит, что единственный анекдот, который разрешен, — о Сталине, Рузвельте и Черчилле. Видимо, цензура воспринимала его как продолжение пропаганды.
— Как Великая Отечественная война повлияла на бытовую мифологию?
— Война повлияла на фольклор, на мифологию в принципе. Неожиданно стали возникать легенды о Сталине странного свойства. Например, что
якобы Сталин облетел Москву с иконой, и поэтому столица устояла. Якобы эта легенда пошла от блаженной Матроны — очень популярной в послевоенные годы блаженной старицы в Подмосковье.
Вообще, обход объекта с иконой с целью его защитить — это известное народное средство спасения дома от пожара. И вдруг этот же механизм воскресает в легенде о Сталине. Так образ Сталина-защитника постепенно проникает в фольклор.
Были и другие тенденции. К концу войны, когда все понимали, что война вот-вот закончится, ходил миллион слухов, что будет дальше, как поделят Европу. Было огромное количество досужих разговоров о том, что происходит на переговорах, много такой «народной мифологии». Например, о том, что
Рузвельт и Черчилль уговорили Сталина написать секретный протокол, по которому отменяются колхозы и возвращается частная собственность на землю, но злодей Маленков (злодеем чаще всего выступал именно он) этот протокол спрятал и семь лет велел его народу не показывать.
И в это настолько верили, что происходили массовые волнения то в одних, то в других регионах. Люди ожидали опубликования этого секретного документа. Например, в 1947 или в 1949 году на Украине разбрасывались листовки, где якобы от имени Жукова говорилось, что он поднимает восстание на Украине. Дальше шла история про секретный протокол и говорилось, что он-де хочет вернуть этот секретный протокол крестьянам. Была паническая служебная записка Маленкову, что крестьяне какого-то подмосковного района отказываются подписывать поздравительные письма по поводу годовщины победы. А крестьяне отказались подписывать это письмо, потому что боялись, что их подписи под этим письмом будут являться отказом от секретного протокола.
После Фултонской речи Черчилля, произнесенной в 1946 году, пошел слух, что вот-вот начнется война. Общество упорно ожидало войны. Предполагалось, что, начавшись, она принесет освобождение от колхозов и изобилие продуктов.
Во время Великой Отечественной войны изобилие продуктов связывалось с помощью союзников, некоторые крестьяне высеивали себе поля в форме, например, посадочной полосы, чтобы при необходимости на него мог сесть американский самолет. Формально говоря, это абсолютный культ карго.
Расскажу об одном следственном деле: в послевоенной Белоруссии один человек приходил к председателям колхозов и говорил, что он американский шпион и идет на встречу со своими, но заблудился, отстал, и ему нужны еда и деньги, чтобы дойти до связного. Ему сочувствовали, и он получал от председателей колхозов еду и деньги, чтобы дойти до места назначения. Конечно, закончилось эта история тем, что его посадили за мошенничество.
Кстати, по этому поводу один из моих любимых анекдотов, косвенно имеющих отношение к теме:
В 1980-е годы вызывают Ивана Ивановича Иванова в партком. Там ему говорят: «У вас, Иван Иванович, такая репутация: во время войны вы были партизаном, вы старый член партии. Но вот вам все время приходят посылки из Израиля. Как вы можете это объяснить?» Иван Иванович отвечает: «Во время войны я прятал двух евреев, они выжили и теперь шлют мне продуктовые посылки из Израиля». «Это очень, конечно, здорово, что вы так хорошо выполнили свой интернациональный долг, но вообще нужно и о будущем подумать». На что Иван Иванович отвечает: «А я и думаю о будущем, вот сейчас прячу у себя двух китайцев».
— Есть ли общее в анекдотах о Путине и анекдотах о Сталине?
Тенденция та же самая. Есть анекдоты о Путине, которые возникают на каком-то современном политическом прецеденте и к прежним сюжетам отношения не имеют.
Пушкин — это наше все, Церетели — это наше везде, а Путин — наше всегда.
Кстати, этот анекдот был записан в первый раз в 2007 году, а вовсе не сейчас. Или анекдот времен второй предвыборной кампании Путина:
Рекламная акция Центризбиркома: «Выбери Путина дважды и получи на третий срок бесплатно».
Есть анекдоты про Путина, которые пародируют его образ в массовой культуре. Во время первого срока — это образ чекиста.
Например, должна состояться встреча Путина и Шредера. Путин опаздывает. Немецкий канцлер едет к нему домой и видит Путина, который держит голову в холодильнике, моет руки под краном и прижимает к груди раскаленный утюг. Шредер в ужасе спрашивает: «Владимир Владимирович, что вы делаете?». «А мне всегда мой учитель говорил, что чекист должен иметь горячее сердце, холодную голову и чистые руки», — отвечает Путин.
Есть часть сюжетов (достаточно большой процент), которые переходят из цикла о Сталине или об Андропове.
— Вы слышали, Путин сломал руку. — Кому?
Это из «андроповского» цикла. Из «сталинского» цикла выжил тот же самый сюжет о телохранителе, который мы уже упоминали, только в современном варианте действующими лицами являются Путин, Буш и Ширак.
Есть анекдоты о том, как Путин вызывает дух Сталина, чтобы посоветоваться о дальнейшей политике. Сталин на вопрос, что делать, отвечает: «Все очень просто: расстреляйте всех евреев и покрасьте Кремль в зеленый цвет». На вопрос, почему в зеленый цвет, Сталин говорит: «Я так и знал, что по первому пункту возражений не будет».