Цивилизация
Житель Ингушетии Асхабов Ахмед (так он просил его представить) вышел из тюрьмы 15 мая 2015 года. Он был осужден за участие в незаконном вооруженном формировании «Джейш аль-Мухаджирин валь-Ансар» в Сирии с июня 2013 года по апрель 2014-го. Основную массу этой организации, воюющей вместе с ИГИЛ (организация запрещена в России), составляют выходцы из других стран.
— Я сидел из-за того, что воевал в Сирии. Отсидел весь свой срок, вышел. Все, кто сидел и вышел, могут обратиться в адаптационную комиссию, чтобы было легче в дальнейшем. Любого человека, который сидел в тюрьме, люди, бывает, сторонятся, не знают, чего от него ожидать. Если в комиссии видят, что человек нормальный, адекватный, знает, что говорит, они его адаптируют, и ему будет легче в обществе. Он сможет выйти на работу, на учебу. Вот зачем туда обращаются.
Я, например, делал дело, которое по ошибке считал правильным, — пошел помогать людям в Сирии. Но увидел, что там что-то неладное, несправедливость, все такое, и обратно приехал.
— Почему вы решили поехать в Сирию?
— Я вам приведу пример. Помните, показывали молодых людей, которые ездили на Украину воевать? Помните, они говорили, что их подтолкнуло? Что там местная власть, вышестоящие, издеваются, пытают, убивают мирных жителей. Та же самая картина, в точности до мелочей. Но они почему-то ходят с медалями на груди, а мне пришлось отсидеть в тюрьме, мотать срок. А я вернулся сам, никто за мной не приезжал, никто меня оттуда не вытаскивал, сам лично приехал.
— Как вы смогли вернуться?
— Как и уезжал, через Турцию. Просто я нашел выход, который мало кому удается там найти. (Для того, чтобы тебя отпустили. — «Газета.Ru») ты должен войти в доверие. А это не один, не два месяца пребывания — это полгода и больше. Мне уже доверяли, и я пошел в Турцию под предлогом… Соврал. Вышел, перешел границу Турции. Это, конечно, опасно — в нас же стреляют пограничники, как турецкие, так и сирийские. Повстанцы стоят. У повстанцев тоже есть разные группы, они не ладят друг с другом. И когда они видят чужих, не из своего отряда человека, сразу же стреляют в него.
— Вы приехали в Россию — и вас сразу задержали?
— Когда я отправился в Сирию, родственники меня объявили в розыск в Ярославле. Там работает отец, он стройками занимается.
Поэтому когда я ехал обратно, я должен был подъехать в Ярославль, где меня объявили в розыск, чтобы сдаться. Но я не успел доехать, меня задержали.
Расследование было. Где я был, зачем ехал. Я объяснил все, что к чему. Не сразу, конечно. Человек, когда не знает, что с ним будет, начинает отрицать все полностью. Потом, когда более адекватные люди со мной связались, с ними начал разговаривать, общаться. Рассказал все, как есть. Они знали, чем я занимался в Ингушетии. Я был спортсменом, всю жизнь тренируюсь, являюсь чемпионом мира по смешанным единоборствам среди молодежи. Они все это понимают и поэтому сразу пошли навстречу, не дали большой срок. Год общего мне дали, хотя бы не очень много. Отсидел в Кургане.
— Сколько вам было лет?
— Я уехал в 19 лет. В Сирии провел почти что год, девять с лишним месяцев.
— Что делали все это время?
— Там война. На войне что делают?
— Вы воевали.
— Естественно.
— На чьей стороне?
— Там гражданская война. Я же говорю, такая же картина, как и на Украине.
Отсюда россияне едут воевать против власти, которая издевается над мирными жителями. И я ехал с намерением воевать против власти, которая угнетает мирных жителей.
— В гражданской войне много сторон. В какой группировке воевали вы?
— Я не хочу на этот вопрос отвечать.
— Что вас заставило вернуться?
— Я понял: они просто заманивают молодежь, чтобы использовать их в своих целях. Там не одна группа. Там их десятки, если не сотни. И каждая заманивает туда, чтобы люди воевали против власти. Я увидел это воочию, месяца где-то через два после прибытия, и с того момента я начал делать шаги в обратную сторону.
— А как заманили именно вас?
— Так-то меня и не заманивали. Просто мне гордость не позволила остаться, когда мои парни, которые со мной тренировались и жили (я в Москве тогда учился), все согласились.
Помимо меня еще пять-шесть человек было. И мне гордость не позволила отказаться. Мол, чтобы ничего не подумали. Потому что я тоже среди них свое имя, свой вес имел. И мне неприятно стало: они соглашаются, а я не соглашаюсь. Война – не война, испугался – не испугался. Сами знаете, когда молодой, кровь, все кипит, хочется показать себя, повыеживаться перед кем-то. Но потом уже реально начинаешь думать. Вот сейчас такая у меня ситуация, такое положение. Уже другие взгляды на все, по-другому на все смотришь.
— Кто-то ведь вам помог уехать?
— На турецкой границе стоят люди, которые встречают. У всех этих группировок есть специальные люди, которым отведена роль именно по перевозке через границу. Нас сразу же встретили, и мы сказали, в какую группу мы идем. И нас в эту группу отправили.
— Вы хотели в конкретную группу?
— Мы хотели к конкретному человеку, знакомому. Не в группу, а к человеку. У меня самого там никого не было, я следовал за людьми. Мы присоединились к тем, кто знает людей. Приехали, нас распределили. И все, война.
— Вам сразу выдали оружие?
— Тренировали сначала. Месяц, по-моему, стандартно. Обучают основным моментам, просто чтобы ты умел стрелять с автомата. Только тогда оружие выдают.
— Что с вашими товарищами стало, вы знаете?
— Двоих нет, еще при мне они скончались. А про остальных я не знаю.
— Когда приехали домой, вы встречали других людей из Сирии?
— Нет, не встречал.
Это все для меня как плохой сон, я стараюсь его больше не вспоминать. Не только говорить, даже не думаю об этом.
— Кто обратился в комиссию по адаптации?
— Я сам, это моя инициатива была. Человек совершает ошибку, никто от этого не застрахован. Но его же не нужно сразу отрезать от всего мира и оставлять. Я сам начал делать шаги, надеясь на то, что люди пойдут навстречу. Обратился в адаптационную комиссию насчет трудоустройства. Главное, чтобы я обратно вернулся в нормальное русло, в нормальное общество.
Комиссия по адаптации
5 июня комиссия рассмотрела заявление Ахмеда. «Приняли решение его трудоустроить, — сообщил «Газете.Ru» секретарь комиссии, помощник секретаря Совета безопасности Ингушетии Магомед Падиев. — На заседание был приглашен представитель Сунженского района, где он проживает. В начале сентября его трудоустроят в один из физкультурно-оздоровительных комплексов, он будет работать тренером по карате. Комитет по делам молодежи тоже им заинтересовался, будут привлекать его к различным молодежным форумам».
Комиссия при главе Ингушетии по оказанию содействия в адаптации к мирной жизни лицам, решившим прекратить террористическую и экстремистскую деятельность, была создана указом главы республики 31 мая 2011 года.
В ее состав входят представители республиканского правительства, парламента, МВД, СК, ФСБ, адвокатской палаты, муфтията республики, уполномоченного по правам человека, общественных и правозащитных организаций.
С 2008 года было адаптировано 67 человек. Трое из них были участниками организации «Исламское государство», сообщили «Газете.Ru» в Совбезе Ингушетии.
По словам Падиева, шестеро были «склонены к сдаче в правоохранительные органы» с 2008 по 2010 год, еще до создания комиссии. В 2011 году «адаптировано к мирной жизни» 17 человек, в 2012 году — 21 человек, в 2013-м — 15, в 2014 году — 4 и в 2015-м — тоже 4.
Ранее глава Ингушетии Юнус-бек Евкуров заявлял о шести реабилитированных жителях республики, воевавших в ИГИЛ. «Этот вопрос сегодня на комиссии поднимался, — говорит Падиев. — Через адаптацию проходили только три человека, может быть, у правоохранительных органов есть данные про остальных, у нас таких данных нет».
Опыт Дагестана
Идея комиссии по адаптации первоначально появилась Дагестане в 2010 году, рассказывает аналитик Международной кризисной группы Варвара Пахоменко. Это было частью процесса по применению более мягких мер в борьбе с вооруженным подпольем. Тогда, в частности, в Дагестане начался диалог между властями и салафитами (представителями фундаменталистской версии ислама), а также между салафитами и суфиями. В комиссию входили представители всех силовых ведомств, общественных организаций, и, что важно, там были представители религиозных организаций — как традиционных суфийских, так и салафитского направления, говорит Пахоменко.
По ее словам, процесс работы комиссии был довольно прозрачный — «настолько, насколько это вообще возможно было достичь». У комиссии не было каких-то особых полномочий (отдельные правовые механизмы для ее работы создать сложно), но она пользовалась уже имеющимися: поправками к статьям в Уголовный кодекс.
В настоящий момент, в соответствии с примечанием к ст. 208 УК РФ, лицо, добровольно прекратившее участие в незаконном вооруженном формировании и сдавшее оружие, освобождается от уголовной ответственности, если в его действиях не содержится иного состава преступления.
«Наверное, главное, что гарантировала комиссия в Дагестане, — что против сдавшихся людей не будут применяться пытки.
Знаю случай, когда человека, вышедшего из леса и сдавшегося через комиссию, куда-то увезли сотрудники силовых структур из СИЗО. Но родственникам и правозащитникам удалось связаться среди ночи с председателем этой комиссии, вице-премьером Дагестана, он вмешался, и человека вернули назад. И это было очень важно, потому угроза пыток — это та причина, почему так многие люди боятся и не хотят сдаваться», — говорит Пахоменко.
Многие обвиняли дагестанских властей в самопиаре. «Но главные обвинения, которые звучали в адрес комиссии, — что многих сдавшихся людей вынуждают выступать по телевизору, говорить, что они были неправы и придерживались неверной идеологии. Многие не готовы были этого делать», — объясняет эксперт.
Но постепенно комиссия начала зарабатывать определенное доверие. В нее стали обращаться реальные боевики. В 2011 году в Дагестан приехала делегация из Ингушетии, чтобы познакомиться с их опытом.
«Летом 2012 года проходили слушания на тему комиссии по адаптации в администрации президента России под эгидой Совета по правам человека. — рассказывает Пахоменко. — В них участвовали представители всех силовых структур: и на федеральном уровне, и приехавшие из регионов. И тогда стало очевидно, что есть разногласия между силовиками. Активно не поддерживал работу Следственный комитет. Национальный антитеррористический комитет продолжал их поддерживать. Региональные комиссии тоже это поддерживали очень». Председатель дагестанской комиссии, нынешний депутат Госдумы, а тогда — вице-премьер по силовому блоку Ризван Курбанов даже выступал с инициативой создания такой комиссии на федеральном уровне.
Но этого не случилось. В 2013 году в преддверии Олимпиады в Сочи был назначен новый глава Дагестана Рамазан Абдулатипов, он расформировал предыдущую комиссию и создал новую с непонятным мандатом и процедурами. «По сути, работа по адаптации в Дагестане вернулась на тот уровень, на каком она была до 2010 года», — говорит Пахоменко.
Опыт Ингушетии
Комиссия в Ингушетии создана по той же модели, что и в Дагестане, но, по словам эксперта, стала работать немного по-другому. «В отличие от трехмиллионного Дагестана Ингушетия — очень маленькая республика: 400 тыс. жителей. Причем население моноэтнично. Так или иначе, родственные связи — они очень сильные, и, соответственно, многие друг друга знают. Власти говорят, что стараются многое делать не очень публично и работать через родственные связи», — объясняет эксперт.
«Не все решаются сразу пойти в милицию и сказать: я такой-то, сдаюсь, прошу помочь вернуться к мирной жизни, — говорит член комиссии, руководитель Назрановского офиса правозащитного центра «Мемориал» Тамерлан Акиев. — Они обращаются, например, к уполномоченному по правам человека и просят его выступить посредником.
Или же просят родственников переговорить с официальными властями и узнать, что может быть вменено. После того как родственники узнают все возможные последствия добровольной явки, появляется сам персонаж».
Многие критикуют комиссию за то, что через нее проходят не участники подполья, а в лучшем случае пособники. «На моей памяти были люди, десятки, которые действительно находились в лесу и потом сложили оружие, вышли и сдались», — возражает Акиев.
Комиссия рассматривает разные случаи. По словам уполномоченного по правам человека в Ингушетии Джамбулата Оздоева, в 2014 году к нему поступало четыре обращения с просьбой направить заявления в комиссию. Одно из них было от Ибрагима Гамурзиева, задержанного по обвинению в участии в НВФ, по 208-й статье УК РФ. «Его отец, Магомед Гамурзиев, заявил, что к сыну применялись незаконные методы дознания и он вынужден был себя оговорить. Одна из задач комиссии — проверка нарушений, связанных с правами человека. Комиссия направила обращение в прокуратуру, там проверили, но факты не подтвердились», — рассказывает Оздоев.
Другое обращение поступило от Идриса Матиева, который отсидел 4,5 года по ст. 208 УК РФ. «После освобождения он обратился с просьбой оказать содействие в его социальной адаптации. По решению комиссии ему были выделены земельный участок, единоразовая денежная помощь и оказано содействие в трудоустройстве», — говорит правозащитник.
На сегодняшний момент только один человек впоследствии был осужден после реабилитации.
Хамзат Альдиев, подозреваемый в подготовке теракта на похоронах полицейского в Ингушетии в августе 2012 года, был адаптирован ингушской комиссией, но впоследствии задержан в Чечне и признан виновным в посягательстве на жизнь сотрудников силовых структур. Его приговорили к 13 годам лишения свободы.
Другой сложный случай — обращение в комиссию Падишат Албаковой, жены полевого командира Беслана Махаури.
«Недавно со мной встречалась ее мать, — говорит Оздоев. — Албакова была беременной, когда ее задерживали, а сейчас у нее родился ребенок. Ей были предъявлены обвинения по ст. 222 (хранение оружия) и ст. 208. Сначала родственники обращались, чтобы суд выбрал наказание, не связанное с заключением под стражу. Но суд выбрал общий режим. Сейчас родственники хотят, чтобы ее отправили не в Магадан и позволили отбывать наказание в пределах Южного федерального округа».
«В письменном обращении Албакова говорит, что раскаялась. — продолжает правозащитник. — Там как было: она вышла с гор на равнину — и в этот момент была задержана. По материалам дела получается, что ее муж оставил ей то ли взрывчатку, то ли пистолет, а сам сбежал. С ее слов, когда она выходила на равнину, она уже намеревалась уйти от этого человека, покончить с этой жизнью. Но это с ее слов».
«Она подавала заявление, но по нему решение было отрицательное и в то же время положительное, — говорит Магомед Падиев. — Комиссия не могла адаптировать ее к мирной жизни, но ходатайствовала перед с судом, чтобы ей смягчили наказание, с учетом того что у нее дети. И насколько я помню, суд вынес 3,5 года лишения свободы. Но она на свободе до достижения ее ребенком 18-летнего возраста».
С ингушской комиссией не всегда все было гладко. В 2013 году она приостанавливала свою работу, когда был убит курировавший ее секретарь Совета безопасности Ахмед Котиев.
«Возобновила ее только в 2014-м, наверное, ближе к лету. И сейчас она продолжает работать достаточно эффективно», — говорит Пахоменко.
По мнению эксперта, 67 адаптированных, для Ингушетии это много. «Там нет гигантского подполья, оно максимум несколько десятков человек. Вспомним, что Ингушетия в 2007–2009 годах была эпицентром конфликта на Кавказе. Сейчас там действительно достаточно все спокойно, хотя и происходят отдельные инциденты».
