«Третью мировую развяжут вегетарианцы»

Нет никаких сомнений в том, что третью мировую развяжут вегетарианцы. Вы зря смеетесь. Вы когда-нибудь общались с воинствующими вегетарианцами? Нет? Вы когда-нибудь пробовали вывести воинствующего вегетарианца из себя? Ну, например, сказать, что мясо необходимо как ценный источник белка, или что мужик без мяса никак, или что все веганы — импотенты? Милые травоеды, беспокоящиеся о животинках, столько гадостей вам наговорят, что ни одна регистраторша в поликлинике не сможет их переорать.

У меня есть друг. Лучший мой друг. Прекрасный человек. Но вегетарианец.

Когда он приходит ко мне в гости, у него своя ложечка и своя лохань (тарелка в смысле). Есть из моей посуды он брезгует.

— Где моя ложечка? — ищет он свою ложечку в очередной свой приход.

Все ложечки на одно лицо, думаю я. Сейчас найдет какую-нибудь и успокоится. Но он продолжает переворачивать на кухне всю посуду в поисках своей ложечки.

Его тарелка фиолетовая, мои серые. Иной раз мне кажется, что его тарелка вот-вот замироточит, будто бюст последнего императора, и на нее снизойдет Кришна, ибо друг мой говорит о своей посуде как о предмете святом и чистом, а мою называет «тарой для поедания трупов».

Периодически он встречается со своими друзьями-вегетарианцами. Я представляю себе, как они поют «Харе Кришна», вздевая костлявые руки к потолку своего подпольного кружка, и замышляют перебить всех нас, мясоедов.

— А можно к вам? — как-то напросился я на очередной шабаш.

— Ты??? — глаза друга округляются, будто перед ним стою не я, а корова Ио из небезызвестного мифа.

Их становится больше. Улицы кишат новыми кафешками, в которых появляется «веганское» меню с различными неприятными блюдами — всякий свежевыжатый сок из подорожника с семенами чертополоха и капелькой лопухового масла. К ним примыкают представители других субкультур, они становятся силой. Оказывается, вегетарианцы вовсе не веганы, а веганы вовсе не вегетарианцы. И попробуй, например, лактовегетарианца назвать веганом, а вегана назвать вегетарианцем. Ко всему прочему к ним примыкают (и где они только друг дружку находят?) всякие разные вейперы, блогеры, стартаперы, фрилансеры. Не сила, по-вашему? Не новый ли вид сапиенса, мыслящий другими категориями? Не люди ли новой формации в начале прошлого столетия устроили ряд революций в Европе?

Как-то друг решил просветить меня — пригласил на вегетарианский фестиваль.

А там полно народу. Коротко стриженые девочки, женщины с розовыми волосами, мальчики в каких-то брюках-полуюбках, а у прилавков индийцы. Самые настоящие, как в кино.

— Почему здесь все такие некрасивые, раз ведут правильный образ жизни? — спрашиваю друга, обходя прилавки с невкусной едой.

— Значит, кармически они заслужили такую внешность, — откликается он. У него всегда есть ответы, в которых обязательно содержатся слова «карма», «благостный», «святой» или «вонючий трупоед».

Снова смотрю на индийцев. У них узкие плечики и толстые бока.

— Почему у индийцев толстые бока? — спрашиваю.

— Важна красота души, — друг покупает какую-то пхату-мухату или прахату-кпхарату — не выговоришь. И ест. Ест обычный пирожок с картошкой. Но ест его так, как я бы ел стейк в хорошем ресторане.

— Это пхата-пухата, — друг качает головой как неваляшка. Так принято у индийцев. Качать головой как неваляшки, когда чему-то рады. Или чем огорчены. А поскольку индийцы дали миру всю вот эту вот культуру, друг считает их избранными. Как Саваоф евреев.

— Но ведь это обычный пирожок с картошкой, — говорю.

— Нет, это благостная пища…

Я просыпаюсь в третьем часу пополудни. Завариваю травяной чай и съедаю один банан. Затем я слушаю откровения Прабхупады, читаю Бхагават Гиту, зависаю над Рамаяной и Махабхаратой. В обед я съедаю горсть орешков с изюмом. На вечер у меня отложена Белая книга. Постепенно в мое сознание врываются другие образы, понимание мира и его сущности становится иным. «В этом сосуде заключена вечность, — думаю я, рассматривая свое тело, — в следующей жизни я попаду в одну из бесконечного множества вселенных, стану частью божественной энергии...» Мысли прерываются звонком.

Девушка, которая могла стать моей. Но она ест мясо.

— Что ты сегодня ела?

— Ой, не начинай, — перебивает она, — сначала «Здрасьте».

— Что ты сегодня ела? — переспрашиваю.

— Ну, бутербродом завтракала. Суп ела на обед.

— С чем был бутерброд? С чем был суп?

— Ой, началось, я кладу трубку.

Девушка, которая могла стать моей, кладет трубку.

Я стал вегетарианцем.