Цивилизация
Али подсел ко мне, когда я наблюдал женщин в теплых халатах и платках, заплывающих в Каспий, а затем «загорающих» в той же одежде на пляже.
— Есть копейка, брат? — спрашивает.
— Сколько надо?
Али с ходу рассказывает, как они с пацанами приехали из Хасавюрта и уже две недели живут на берегу Каспия, перебиваясь попрошайничеством или воровством (он поведал мне это, не моргнув глазом). И что в последний раз он заложил паспорт в кафе, чтобы накормить «братьев».
Здание Дагестанского государственного университета
Денис Абрамов/ТАССОдин из них — Мага. Пока Али просит у меня деньги, Мага наблюдает с соседней скамейки.
— Это мой лучший друг, мы две недели назад познакомились в Махаче (Махачкале. — «Газета.Ru»), уже вместе одного рамсанули, — говорит мне Али.
— В смысле, рамсанули? — уточняю, на всякий случай отодвигаясь от собеседника.
— Ну, побили и деньги отобрали. У меня уже судимость есть, — добавляет он. В голосе слышится гордость.
— Давай так, я дам тебе денег, но ты точно выкупишь свой паспорт, по рукам?
— Да, брат, конечно, паспорт очень нужен.
Когда я снова возвращаюсь на пляж, Али в компании с девушкой сидит в прибрежном кафе. Пьет пиво.
— Ты как? — спрашиваю.
— Хорошо, вот с девочкой сижу.
— Вижу. Паспорт выкупил?
Али прижимает указательный палец ко рту, мол, «тссс, зачем кайф обламываешь?». Значит, не выкупил.
Махачкала — город ночных «муток», черных «приор», хитрых и добродушных таксистов, малолетних преступников и шпаны, мигрирующей сюда из аулов в огромном количестве. Город невидимой интеллигенции, хамоватых официанток и целого роя торговых представителей. Рева автомобильных двигателей, отсутствия правил дорожного движения (особенно ночью), город, стремительно и пока непонятно куда растущий. Махачкала как расширяющаяся вселенная. Нет для этого расширения определенных причин и предпосылок.
Торговля орехами на городском рынке в Махачкале
Екатерина Чеснокова/РИА «Новости»— Что такое белое мясо? — спрашиваю у официантки.
— Баранина, — смотрит в сторону.
— А какая часть?
— Не знаю.
— А ханский шашлык?
— Баранина, — смотрит также в сторону.
— А какая часть?
— Не знаю.
— Ладно, давайте ханский, — виновато улыбаюсь и все еще продолжаю надеяться на расположение официантки.
— Баранины нет.
Дагестанская столица — город без единой понятной архитектуры, город некрасивый. В нем нет старины (старые здания разрушены, и на их месте предприимчивыми бизнесменами выстроены новые). Город грязный: и улицы, и дворы, и дороги, и городской пляж — все это оставляет не самые лучшие впечатления.
Махачкала сейчас чем-то напоминает Москву лужковского периода — красивые торговые и развлекательные центры, перетекающие в палатки и ларьки. В ларьках продают шаурму или местные пироги — чуду.
В один из душных августовских вечеров я еду в такси. Моему взору открывается красивый проспект. По обеим сторонам дороги — высокие элитные дома, бутики, фешенебельные отели. Таксист объясняет, что этот район был выстроен за три-четыре года и что причина такого бурного развития — соперничество дагестанских бизнесменов. Они, приезжающие кто из Москвы, кто из Баку, привозят в Махачкалу новую культуру — культуру питания, строительства, стиля одежды.
в отдельном репортаже
На первый взгляд столица Дагестана — абсолютно автономная земля со своими законами, порядками и менталитетом. Но это только на первый взгляд.
Махачкала — определенно российский город, где фамилия Путин ассоциируется со словами «мужчина», «красавчик».
Это все потому, что он посадил Амирова. А Амирова все боялись, хотя и улицы при нем были чище — уверяют таксисты. Авторитет Путина незыблем. И авторитет местных бандитов.
Вечер. Звонит друг.
— Нужно намутить, ты при бабле?
— Да, поехали намутим, — соглашаюсь.
В Махачкале постоянно что-нибудь мутят, даже если не мутят вовсе. Но нужно делать вид, что мутите.
Все очень деловые. Особенно молодежь. Друг приезжает за мной, едем в аул Ленинакент. Мне предложено не выходить из машины, пока «мутки не намутятся». Приехали мы в Ленинакент, там друг подходит к компании каких-то парней, о чем-то говорит, потом с одним отходит в сторону, что-то ему рассказывает, потом с другим. Переговоры длятся минут тридцать.
— Намутил? — спрашиваю, когда он возвращается в машину
— Да, все путем.
Под утро, прежде чем мы разойдемся по домам, тот же друг рассказывает о местных разборках и о том, с чего они чаще всего начинаются. Если на вас пялится кто-нибудь, нужно сказать так:
— Ле, че смотришь?
«Ле» означает что-то вроде «эй, чувак». Бóльшая часть разборок начинается именно так: местные изучающе смотрят на других местных, набычившись. Дальше тебе отвечают грубостью, и ты обзваниваешь братьев, друзей, того пацана, который пропустил тебя в пробке. Другая сторона, в свою очередь, занимается тем же. Разборки, по обыкновению, протекают с перекрытием улиц, пистолетами и так далее. Нередко бывает так, что обе стороны конфликта мирятся и, более того, заводят дружбу и вместе уже ходят на другие разборки.
Молитва у мечети на улице Котрова в Махачкале
Sergei Grits/APМне нравится этот город. Он как из гангстерских фильмов.
Мчимся по вечерней Махачкале — по правую руку «замирает» Каспий, через каждые 500 метров стоят силовики с автоматами наготове.
— Вас часто останавливают? — спрашиваю у таксиста.
— Меня нет. Я же не сбриваю усов. Они останавливают тех, кто с бородой и усы сбриты.
Обратно в Москву я ехал на автобусе. Вы когда-нибудь пробовали ездить из Махачкалы в Москву на автобусе? На каждом посту — Калмыкия, Волгоград, Тамбов — автобусы стоят по четыре-пять часов, а паспорта конфискует пограничная служба (это все внутри одной страны). Ждать приходится на обочине у пропускного пункта, где нет ни кафе, ни туалетов.
Калмыцкий пост, пожалуй, был самым сложным. Оказалось, что между Калмыкией и Дагестаном был конфликт. Один «борзый» дагестанец приехал в калмыцкую столицу и сфотографировался на фоне памятника Будды. Точнее не на фоне, а положив на его бронзовую голову свою ногу. Калмыцкая общественность взбудоражилась — в тот же день хулиган из Дагестана был задержан. С тех пор ездить в Москву через Калмыкию для других дагестанцев — сплошные муки.
Мы стояли у пограничного пункта, и каждый ожидал своей очереди, чтобы пограничник окинул презрительным взглядом его паспорт, а затем таким же — его самого. В тот вечер дагестанцы пели гимн России и танцевали лезгинку.
Сотрудники спецподразделений во время проведения операции в Махачкале, 2014 год
Abdula Magomedov/AP...Важный человек сидит напротив меня:
— Я слежу здесь за порядком, — говорит он.
— И как? Мне кажется, не очень-то у тебя получается.
— Кавказ, горячая точка. Здесь нужно всегда быть начеку. И как ты начнешь свой очерк?
— Ну, примерно так:
«Черная приора мчалась вниз по довольно рельефной местности Тарки, что считается пригородом Махачкалы. Мчалась она за мной. В месте, где аккуратный спуск переходит чуть ли не в обрыв, я кубарем покатился вниз. До меня, потерявшего надежду остаться в живых, доносился рев автомата. Это преследователи, учуяв мой страх, подобно диким волкам, стреляли в воздух. Когда четверо бородачей догнали меня у забора частного дома, что стоял в тупике улицы и, следовательно, бежать было уже некуда, я поднял руки…»
— Стоп. Мне уже нравится, — говорит важный человек, — и не ходил бы ты по Махачкале в шортах. И таксистам надо говорить «салам алейкум», а не «добрый день», договорились?
